Хождение по мукам

Прототипами целого ряда героев «Хождения по мукам» выступают близкие Толстому люди, известные современники писателя. Склонность автора романа к созданию образов, основанных на характерах реальных лиц, проявилась довольно рано, что было отмечено современниками. После публикации повести Толстого «Заволжье» саратовский писатель А.А. Смирнов сообщал А.М. Горькому: «В той же книжечке “Шиповника” “Заволжье” гр. Алексея Н. Толстого, – прочтите, коли попадется. По-моему, талантливо. Это – Алеша, – эдакий увалень был, – сын Александры Леонтьевны Бостром (...) Теперь увалень – модернист. Похабные стихи пишет. Их не одобряю – художество. А “Заволжье” понравилось. Описал, видимо, тетку, дядю и прочих сродственников симбирских Тургеневых»[409].

В художественных образах главных героинь романа, сестер Кати и Даши Булавиных, воплотились черты Наталии Васильевны и Надежды Васильевны Крандиевских[410]. Наталия Васильевна Крандиевская (1888—1963), которой было посвящено первое отдельное издание «Хождения по мукам»[411], стала женой писателя в декабре 1914 г.[412] Они вместе пережили Первую мировую войну, революцию, эмиграцию, возвращение в Советскую Россию. Толстой писал в 1923 г.: «Война и женитьба на Наталии Васильевне Крандиевской были рубежом моей жизни и моего творчества. Я ушел от литературных кружков и коснулся жизни. Моя жена дала мне знание русской женщины»[413].

Наталия и Надежда Крандиевские, дочери Василия Афанасьевича Крандиевского, редактора-издателя журнала «Бюллетени жизни и литературы», и писательницы Анастасии Романовны Крандиевской (урожд. Кузьмичева; до замужества носила фамилию отчима – Тархова), выросли в Москве, в доме, где частыми гостями были известные писатели, издатели, журналисты. Старшую сестру дома звали Тусей, младшую – Дюной. Наталия Васильевна с детских лет писала стихи и со временем стала довольно известной поэтессой[414]. Ее поэзию ценили А.М. Горький, А.А. Ахматова, О.Д. Форш, другие современники. По мнению критиков, в раннем творчестве Крандиевской чувствовалось влияние И.А. Бунина, который, как она потом писала, руководил ее первыми литературными шагами[415]. Сам Бунин вспоминал: «Наташу Толстую я узнал еще в декабре 1903 года в Москве (...) Я просто поражен был ее юной прелестью, ее девичьей красотой и восхищен талантливостью ее стихов, которые она принесла мне на просмотр»[416]. В «Хождении по мукам» отозвались такие факты биографии Крандиевской, как ее брак с известным адвокатом Ф.А. Волькенштейном и уход от него к Толстому; служба, вместе с младшей сестрой, в одном из московских госпиталей в годы Первой мировой войны[417]. Но, пожалуй, более всего образ Кати Булавиной-Смоковниковой ориентирован на человеческую привлекательность и притягательность внутреннего, духовного облика старшей из сестер Крандиевских. Так, Горький, выделяя Наташу, называл ее, еще девочку, «премудрая и милая Туся», а много лет спустя писал о Наталии Васильевне: «...симпатия моя к ней не остывает ни на единый градус в течение 43 лет нашего с ней знакомства»[418]. «Особую прелесть и очарование» облика Крандиевской отмечал и А.П. Шполянский[419].

Младшая из сестер, Надежда Васильевна Крандиевская (1891—1962), скульптор, послужила прототипом Даши Булавиной. Художественное образование Надежда Васильевна получила на скульптурном отделении Московского училища живописи, ваяния и зодчества. В 1913—1914 гг. занималась в Париже, в мастерской классика французской скульптуры Бурделя. В 1914 г. вернулась в Россию, где много и плодотворно работала. Участвовала в выставках «Союза русских художников», групп «Мир искусства», «Жар-цвет» и др. Среди скульптурных работ Н.В. Крандиевской портреты Марины Цветаевой и Алексея Толстого, которого она хорошо знала. В «Хождении по мукам» отразилась история отношений Надежды Крандиевской с ее будущим мужем, Петром Петровичем Файдышем, впоследствии талантливым архитектором[420]. Крандиевская и Файдыш познакомились в Училище живописи, ваяния и зодчества, где оба учились. В годы Первой мировой войны Петр Петрович добровольцем ушел на фронт, был награжден Георгиевским крестом за храбрость, некоторое время находился в плену[421]. Вновь встретившись, Надежда Васильевна и Файдыш поженились. Их дочь, Н.П. Навашина-Крандиевская, вспоминала об отце: «Водил в атаку солдат, но считал из-за своих религиозных убеждений невозможным убивать людей и стрелял метко поверх голов[422]. Был тяжело ранен в бедро. (...) Отец мой был человек необыкновенного благородства. Внешне напоминал англичанина. (...) Он был прообразом Телегина в романе “Хождение по мукам” (...) В ШЖВЗ мама и отец часто виделись. Она рассказывала, что была поражена ослепительной красотой молодого человека в голубом пиджаке, с ярко-золотыми волосами и мужественным лицом. Петр Петрович сразу влюбился в Надежду Крандиевскую, но поженились они через несколько лет, уже в Первую мировую войну»[423].

Об отношении Толстого к главным героиням своего романа вспоминала Наталия Васильевна Крандиевская. На ее вопрос, кого из двух сестер он любит больше, писатель ответил: «Вот уж не знаю (...) Катя – синица, Даша – козерог, как тебе известно». «В лексиконе нашем, – уточняла далее автор воспоминаний, – “козерог” и “синица” были обозначением двух различных женских характеров. Непростота, самолюбивый зажим чувств, всевозможные сложности – это называлось “козерог”. Женственность, ясная и милосердная, это называлось, – “синица”. Мы поняли друг друга и посмеялись. Потом он сказал, что очень озабочен дальнейшей судьбой сестер[424]. Одну надо провести благополучно через всю трилогию (Дашу), другая должна кончить трагически (Катя). Но ему по-человечески жаль губить Катю»[425].

Одним из прототипов образа Алексея Алексеевича Бессонова в романе стал поэт Александр Александрович Блок. Толстой познакомился с ним лично в 1910 г.[426] в доме С.М. Городецкого. С.И. Дымшиц-Толстая писала в своих воспоминаниях: «У Городецкого мы неоднократно встречали Александра Блока, на вид всегда несколько замкнутого, охотно читавшего вслух свои стихи, читавшего их с потрясающей простотой и искренностью, без малейшей рисовки, без какой бы то ни было декламационности. У нас Блок не бывал, с Алексеем Николаевичем у него не было близких отношений. В литературной среде многие считали Блока высокомерным и холодным человеком»[427]. Тем не менее, несмотря на отсутствие «близких отношений», Блок и Толстой встречались в домах общих знакомых.

Пожалуй, самым известным отзывом Блока о творчестве писателя является дневниковая запись поэта о пьесе Толстого «Насильники» (1913): «Хороший замысел, хороший язык, традиции – все испорчено хулиганством, незрелым отношением к жизни, отсутствием художественной меры. По-видимому, теперь его отравляет Чулков: надсмешка над своим, что могло бы быть серьезно, и невероятные положения: много в Толстом и крови, и жиру, и похоти, и дворянства, и таланта. Но, пока он будет думать, что жизнь и искусство состоят из “трюков” (как нашептывает Чулков, – это, впрочем, мое предположение только), – будет он бесплодной смоковницей. Все можно кроме одного, для художника; к сожалению, часто бывает так, что нарушение всего, само по себе позволительное, влечет за собой и нарушение одного – той заповеди, без исполнения которой жизнь и творчество распыляются»[428].

409

Архив Горького. Кг-п 73–1–1.

410

Тема сестер звучала в творчестве Толстого и раньше, например в рассказах «Любовь» (1916) и «Миссис Бризли» (1916), написанных также после знакомства с Крандиевскими. О рассказе «Любовь» Л.М. Поляк писала, что он был «по своему основному типажу своеобразным подготовительным этюдом к роману (...) Любящие друг друга сестры Маша и Зюм напоминают Дашу и Катю, “уютный”, “косолапый”, “какой-то свой” инженер Егор Иванович – прообраз Телегина, а в муже Маши – профессоре международного права, с его медленными жестами и наглухо застегнутым сюртуком, угадывается будущий Смоковников» (Поляк Л.М. Алексей Толстой – художник. М., 1964. С. 151–152). На то же указывал и один из рецензентов романа: «Этот небольшой, но полный движения, рассказ («Любовь») вспоминался мне все время, когда я читал “Хождение по мукам”» (Руль. 1922. 30 июля. № 506. С. 9).

411

См. авторское «Предисловие» к настоящему изданию: «Книги этой трилогии я посвящаю Наталии Крандиевской-Толстой».

412

Венчание Толстого и Крандиевской состоялось в мае 1917 г. в Москве. Шаферами молодых были профессор В.В. Каллаш, писатель И.А. Новиков, философ Г.А. Рачинский и приятель Алексея Николаевича, В.Ю. Мусин-Пушкин. В том же году у Толстых родился сын Никита, позже, уже в эмиграции, в 1923 г. – сын Дмитрий.

413

Переписка. Т. 1. С. 215.

414

При жизни Крандиевской вышло три сборника ее стихов: «Стихотворения» (М., 1913), «Стихотворения. Кн. 2» (Одесса, 1919), «От лукавого» (Москва; Берлин, 1922).

415

См.: Крандиевская. С. 35–44.

416

Бунин. Т. 9. С. 422.

417

См. в дневнике Толстого 1917 г.: «Нат(аша) и Над(ежда) Вас(ильевна) ходят за ранеными двумя мужиками, они сразу изменились, оздоровила жизнь девушек. Играют в дурачки. Загадывают загадки. Солдат предлагал поджечь порох на ладони. Водят брить – “шерсть снять”» (Материалы и исследования. С. 321). См. также в воспоминаниях Н.В. Крандиевской: «Я записалась сестрой в лазарет при Скаковом об-ве. Раненых ожидали со дня на день. Помню, я прилаживаю косынку перед зеркалом, когда меня вызвали в переднюю. В дверях стоял Толстой, загорелый, похудевший, сосредоточенно-серьезный» (Крандиевская. С. 84).

418

Литературное наследство. М., 1963. Т. 70: Горький и советские писатели: Неизданная переписка. С. 408.

419

Дон-Аминадо. С. 240.

420

О подробностях романа Надежды Крандиевской с Файдышем Толстой знал, видимо, со слов Наталии Васильевны. Об этом свидетельствует одна из записей в дневнике писателя: «Наташа сказала про Дюну: если он (Файдыш) не приедет, Дюнка обидится и полюбит еще сильнее» (Материалы и исследования. С. 340).

421

Толстой пользовался рассказами Файдыша о войне в своих произведениях. Дневниковая запись писателя: «Рассказ Файдыша об офицере, игравшем в карты в блиндажной землянке, – он наиграл целую кучу и вышел. Пуля убила его, в лоб. Нашел денщик. Офицеры собрали долги, послали жене убитого» (Материалы и исследования. С. 340), – нашла отражение в «Рассказе проезжего человека» (1917).

422

Возможно, отголоском этого в романе является разговор Телегина и рядового Зубцова о грехе убийства на войне.

423

Навашина-Крандиевская Н.П. Облик времени: Автомонография. М., 1997. С. 42–43.

424

Разговор между Толстым и Крандиевской происходил в ту пору, когда Толстой уже принял решение о продолжении романа.

425

Крандиевская. С. 205.

426

В поле зрения Блока Толстой попал много раньше. В «Литературных итогах 1907 года», раскритиковав книгу «Утренние звоны» молодого поэта Владимира Ленского, Блок писал: «Кстати, надеюсь, что “Владимир Ленский” – псевдоним, правда, немного слишком ответственный, но уж тут не нам судить. Мы не удивимся, если на днях выйдут “Вечерние шумы” самого Александра Пушкина, тем более что недавно вышла новая книга стихов (“Лирика”) нового поэта – графа Алексея Толстого» (Блок (2). Т. 5. С. 231).

427

Воспоминания. С. 68. Далее Софья Исааковна пишет о своем личном восприятии Блока: «Мне всегда казалось, что так судят те, кто лишь внешне воспринимает людей, что на самом деле Блок должен был быть человеком глубоких и нежных чувств. Через много лет я нашла тому подтверждение на собственном примере, когда прочла в его дневниках следующую запись, относящуюся к октябрю 1911 года и описывающую одну из наших встреч у Городецких: “Безалаберный и милый вечер... Толстые – Софья Исааковна похудела и хорошо подурнела, стала спокойнее, в лице хорошая человеческая острота”. Этот тонкий и человечный человек заметил во мне то, что не заметил бы погруженный в себя эгоист: большую духовную перемену, которую вызывает в женщине радость материнства. Да, за два месяца до этой встречи я стала матерью» (Там же).

428

Блок (2). Т. 7. С. 221.