Шкатулка

- Жалко. Очень жалко. И тебя, и деда. И что ты дальше делал? А как бабушка?

- Ну, схоронили мы его. Вон, фотография есть. Да ты ее видел. Я худой? Не то слово, кости да кожа! Во мне пятидесяти кило и не было. Голодно было жить. Ты же знаешь, что тетя Таня – не моя родная мать и не твоя родная бабушка. С родной отец много лет назад развелся. Я и сам ее толком не помню – маленький был. Но помню, что была она статная, красивая казачка. Да вот она на фотографии. Красивая, правда?

- А что ж он тогда с ней развелся?

- Говорят, пила много. А больше отец ничего не объяснял. Да и братец мне приемный достался – Ленька. И выходит так, что они у меня и остались единственные – полуродные люди. Как же я их одних брошу? Ну, вот и стал я жить практически с чужими людьми. А что делать? Ленька маленький был еще, лет семь, тетя Таня где-то подрабатывала, стирала, гладила. Я сначала устроился на какую-то базу. Взяли меня кладовщиком. Я сначала отказывался, да смысл? На работу было устроиться очень трудно, а жить на что-то нужно было. Ну и что я, пацан, 23 года, ничего в жизни не понимал, хотя всю войну прошел? На гражданке жизнь совсем другая. Это тебе не фронт, где все ясно. Ну, и подставили меня на этом складе якобы с недостачей. А я что, лопоухий был, всему верил, доверял, ну вот и попал, как кур в ощип. Короче, приятного было мало. Чуть не посадили. Геройское фронтовое прошлое спасло. А тут еще Ленька учудил. Вызывают меня в школу, хотя учился он не так уж плохо. Прихожу. Учительница стоит вместе с милиционером и протягивает ленькину тетрадь. – Смотрите, говорит, что ваш братик написал. И как нам это понимать? Я читаю, там какой-то диктант про партию, про войну. Короче говоря, этот засранец написал Сталинград , пропустив букву «Р». И получилось: Сталин гад! Ну что мне сказать? Сначала еле смех сдерживал, потом, когда милиционер объяснил мне перспективу такой ошибки, я понял, чем эти шутки пахнут. Конечно, не посадили. Понятное дело, малец просто ошибся. Но попался бы какой-нибудь принципиальный, мне бы несдобровать. Сел бы лет на 10. Тут уж бесполезно кому-то что-то объяснять. Диверсия, враг народа! Короче говоря, всякое было. И голод, и холод, и смех, и слезы. Зато жили мирно, без войны. И вот, однажды, вызывают меня в военкомат. Ну, на предмет годности к военной службе. А какая у меня годность без пяти ребер? Захожу, значит, я в кабинет. Там подполковник такой здоровенный сидит, седой. Я по форме, выглажен, все, как положено, доложил, прибыл старший лейтенант Головко, в запасе… - Какой на хрен в запасе!, прорычал подполковник. – Здоровый боров! Отсиживаешься! Почему не в армии? Какое ранение? На себя посмотри!

Тут я, конечно, не выдержал. Не люблю я, когда на меня орут! Задрал я гимнастерку – на, смотри! Осекся он, конечно, попритих, начал извиняться. В конце концов, нашли мы с ним общий язык, фронтовики, все же оба. Вот и предложил он мне плюнуть на инвалидность и снова - в армию. Конечно, паек, зарплата и все такое. А что? Я не удержался. Ну что я, в самом деле, инвалид, что ли, двигаться не могу? Здоровый, молодой! Вот я и согласился. Хоть бы смогу всех домочадцев обеспечить едой, да одежкой. Так что, предложил он мне ехать на север, Коми АССР, г. Инта, под Воркутой. Кем? Следователем по уголовным делам. Короче, опером. Я же тебе не сказал, что к тому времени я закончил 3 курса юр. факультета, так что, подполковник посчитал, что для начала, этих курсов мне будет вполне достаточно.

- Так вот как ты попал на Север? А я и не знал! А дальше, что дальше?

- А дальше – спать. Завтра расскажу. Отец укрыл меня одеялом до подбородка. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! В эту ночь мне снилась война, мой дед в кузове полуторки, его гроб и уже под утро, сильнейшая снежная пурга, ночь, занесенные снегом сани, какие-то не то лошади, не то северные олени. Черные деревянные дома на узкой улице. Ба! Так вот где я родился! Вот эта улица, вот этот дом…

Должен сказать, что, видимо, именно этот раздел моего рассказа будет наиболее неинформативным, что ли. Дело в том, что ни отец, ни мать не любили говорить об этом периоде их жизни. Думаю, это и естественно, поскольку период этот был между 1947 и 1960 годами. Не самое демократичное время для откровений…

- Ну и что там Север? А, пап? Ну, расскажи, ты же обещал!

- Да что там рассказывать? Жили, служили. Ну вот, с матерью твоей познакомился, ты родился, Женька. Вот и все!

- Ну ладно тебе! Ну, было же что-то интересное? Это же Север! Ты северное сияние видел? А оленей? Ну вот, а говоришь, рассказывать нечего.

- Ну ладно, уговорил. Ну, приехал я, значит, в Инту. Городок это маленький, под Воркутой, недалеко от Сыктывкара. Конечно, холодно, снега выше ушей, олени, северное сияние, песцы – все этот там, конечно, есть. Назначили меня следователем по уголовным делам. Начало работы в 6 утра, конец – в 12 ночи.

- Да ладно! Так не бывает! А отдыхать когда?

- Вот в перерыве меду 12 и 6. Да мы же молодые были, устали не знали. Все вместе дружили, гуляли, спортом занимались. Короче, нормальная была жизнь. Когда молодой – все хорошо, все замечательно. В то время в Инте сидели очень большие люди: Смоктуновский, братья Старостины, Зоя Федорова и много других известных личностей.

- А чего это они сидели? За что? Аааа, понял, это, наверное, политические?

- Тихо ты орать! Политические… Они и сейчас есть, так что, ты потише, а то стены тонкие, а уши у соседей большие. Мало кто где работает и кому стучит? Нам с матерью неприятности на работе не нужны. Ладно. Значит, многие тогда сидели. У нас была баскетбольная, волейбольная, футбольная команды. И, как раз, Николай Петрович Старостин, который был основателем нашего советского футбола и тренировал «Спартак» Москва, в Инте тренировал нашу футбольную команду. Ты думаешь, мы с утра до ночи целыми днями в кабинете сидели или за беглыми зэками бегали? Да ну куда им бежать? Кругом тундра на сотни километром, болота, пурга, снег, волки, медведи. Нет, лучше уж в камере свой срок отсидеть, чем в тундре замерзнуть. Хотя нет! Был у нас один такой случай. Чуть жизни мне не стоил. Сбежал у нас один зек. Осень была, слякоть, грязь. А он, зараза, через болота двинул. Ну, мы с собаками за ним. Кругом топь, куда ступить – не знаешь. Засосет моментально, и не кукарекнешь! А у меня, сам видишь, нога маленькая, 41-й размер, несмотря на рост. Вот я и вляпался в трясину. Тонуть стал. Быстро. Испугался, конечно, сильно. Но ничего, докричался до своих, собака на меня вывела, вытащили. Но страху натерпелся!

Ну вот, в футбол играли, волейбол. А волейболом я тогда серьезно занимался, позже был уже мастером спорта. Кстати, в 54 – м был признан лучшим игроком Коми АССР.

- ?????!!!

- Да, было дело. – У отца на лице улыбка, которая была только у него. Как будто, он стесняется себя, но, в то же время, ему ужасно приятно это вспоминать, он весь там, гордится собой и любуется открывшейся только для него картиной его молодости. – А вот мать тебе расскажет.

Мама гладит белье в комнате, краем уха слушает нас, а краем глаза смотрит телевизор. При воспоминании о волейболе она вся встрепенулась, тряхнула головой, якобы с укором, но, судя по ее мечтательной улыбке, воспоминания эти были весьма приятными.

- Да, отец твой здорово играл. Перед началом игры, значит, я сижку на трибуне, а отец снимает часы с руки и кидает при всех мне на трибуну. Вот эти самые, что у него на руке сейчас. Это я ему их подарила на второй день твоего рождения, как только меня выписали с тобой из больницы. Я ловко их ловлю, вся красная от счастья, гордая такая! Так и хочется показать всем, что этот вот, этот, высокий красавец – мой муж! Да все, конечно, и так знали. А как бил! Он же левша, а когда ему, значит, пас дают, он замахивается правой, пропускает мяч и бьет левой! Да как бьет!

– В первую линию, - нескромно добавляет папа. – Да, а комяки-то на трибунах сидят и кричат: «Судья, судья! Он левой-то, левой-то бьет!». Оба заходятся заразительным смехом.