Страница 4 из 4
— Отдам, — сказал он.
— На тот случай, если вдруг забудешь отдать, предлагаю твою квартиру переоформить на мою троюродную сестру. Чтобы я была спокойна.
— Что за сестра? — спросил он.
— Хорошая сестра, — сказала Юля. — Наташей зовут. Живёт во Владимире. Не против перебраться в Москву.
— Как из себя? — сказал он.
— Я тебя умоляю, — сказала Юля. — Давай без хохмочек. Отдашь деньги, она квартиру вернёт обратно. Хотя, если ты собрался «в бега», лучше, чтобы квартира числилась на ней. Она сохранит, не волнуйся.
— Я не волнуюсь, — сказал он. — Я тебе верю.
— Вызывать Наташу в Москву? — спросила Юля.
— Вызывай.
— У меня к тебе большая просьба, — сказала Юля. — Не тащи её в койку, во всяком случае, у меня на глазах.
— Ну, что ж, — произнёс брокер, — двести тридцать тысяч вам, двести тридцать тысяч мне. Поровну. Пересчитывать будете?
— Нет, — сказал он. — Верю на слово.
— Уезжать советую через Белоруссию. Через их таможню слона в корзине провести можно.
— Я так и планировал, — ответил он. — Рад был сотрудничеству…
— Скажите, — перебил его брокер, — почему вы так уверены, что произойдёт революция?
— Всё просто. Точка невозврата пройдена давно, ещё в семнадцатом году. Потом был обманчивый регресс, Сталин не придумал ничего разумнее, как создать рабовладельческое государство с технократическим уклоном. Все последующие правители тиранами быть не хотели, да и не могли. В шестидесятые обнаружилась волшебная палочка-выручалочка, которая абсолютно соответствовала самой потаённой из национальных идей: грей себе бока на печи, а нефть течёт ручейком в богатые страны. Это тотальное распиздяйство привело к беспрецедентному раскачиванию системы, а затем, при демократической власти, к столь же оголтелому воровству. Ты лучше меня знаешь: в наши дни воровать выгоднее, чем работать. И страха уж нет, слишком долго нас пугали. В общем, налицо бессмертное ленинское определение революционной ситуации: верхи не могут, низы не хотят. Дальше только одно — взрыв.
— Грустная перспектива, — сказал брокер. — Если вы правы, конечно. Я люблю Москву, хоть и родом из Пскова.
— Возможно, именно сейчас начинают вырисовываться границы нового русского государства, — сказал он. — Думаю, что оно будет совсем другим. И в географии: пройдёт неширокой полосой от Баренцева моря к Чёрному, и в умах и настроениях людей. Думаю, что жители этой страны будут более прагматичными и ответственными в своих поступках. А, может быть, и нет. Я, со своими тараканами, остаюсь в прежней жизни, заполненной ложью, грязью и острым ощущением бессмысленности существования. Я остаюсь наедине с собой. Буду сидеть на берегу моря, смотреть на блики на воде и не слышать выстрелов.
— «… Уж если суждено в империи родиться, то лучше жить в провинции у моря», — сказал брокер. — Потрясающие стихи. Запамятовал, кто написал.
— Бродский, — сказал он. — При жизни был осужден за тунеядство, умер в эмиграции, в Америке.
— В России любят мёртвых поэтов, — сказал брокер. — Живые поэты доставляют слишком много неудобств.
Пармские банки отказали дочке в открытии счёта, потребовав множество дурацких справок из Москвы. Он отправил Алисе в несколько приёмов сто пятьдесят тысяч долларов через специализированную почту.
— Когда ты приедешь? — спросила дочка по скайпу.
— К Новому Году, ласточка, — сказал он. — Есть ещё разные организационные вопросы.
Юле он сначала хотел позвонить и попросить её вместе с сестричкой голыми встать раком на коврике перед входной дверью в квартиру, предварительно вставив в зад по свечке. Как только исполнят пожелание, он тут же привезёт обещанную сумму. Но, усмехнувшись, признал, что эта мальчишеская выходка слишком напоминает сцену из пошлого порнофильма, и просто поменял телефонную симку. «В конце концов, квартиру она заслужила», — подумал он.
Тридцатку он отложил в сторону, а на пятьдесят тысяч долларов, потусовавшись по ювелирным магазинам и наторговавшись вволю, купил золотые украшения. Деньги и золото убрал в объёмный пакет, пакет — в свой рабочий портфель, сделал выемку в полу бабкиного дома, спрятал туда портфель и аккуратно приколотил доски на место. Походил немного по комнате и переставил на место тайника тяжелое кресло.
Он пожарил яичницу и налил рюмочку коньяка.
— Ваше здоровье! Завтра поезду на вокзал, куплю билет в Брест. В Бресте поживу некоторое время, оценю обстановку, потом переберусь в Литву. Оптимально купить паспорт литовского гражданина. В приграничных районах должны быть кудесники по этой части. Найду.
Куда перебираться из Литвы, он ещё не решил. Разберусь на месте, подумал он, там совсем другая жизнь, мне не хватает информации.
Вдруг стало тяжело дышать. «Давление подскочило?» — занервничал он. Он приподнялся из кресла и, уже теряя сознание, увидел задумчивые пронзительные глаза, которые посмотрели на него из пустоты. Больше не было ничего.
Похороны организовала бывшая жена. Усопший, как выяснилось, был беден как церковная мышь. Она поехала к нему на квартиру, дверь открыла мерзкого вида особа, которая показала дарственную на своё имя.
— В колидоре там ещё чумадан с его вещами, — сказала особа. — Заберёте?
— Можете выбросить на свалку или оставить себе, — холодно произнесла бывшая жена. «Господи, с кем связался? Чумадан, в колидоре…»
В Калужской области у него жили родственники, но, сколько она помнила из своей прежней семейной жизни, он с ними не общался. Искать их она была не обязана.
Дочке она соврала, что папа умер в больнице от инфаркта и перед смертью просил передать, чтобы дочка на похороны не приезжала. Алиса расплакалась, но согласилась. В Парме было несравненно лучше, чем в холодной и унылой Москве.
В связи с дефицитом средств, хоронили на самом дальнем подмосковном погосте. Рано утром она заехала за телом в больничный морг, затем — за Коляном. Колян неуклюже поставил в автобусик похоронный венок с мятой ленточкой «В последний путь!» и сразу же начал шамкать: «Ну, вот как… Вот, значит, как…»
«Какой же он нудный! — подумала бывшая жена. — Не зря ему Ленка всю жизнь рога наставляет!»
Хоронить она решила по христианскому обряду. «Он атеист был и сволочь первостатейная, — подумала она, — но ему уже всё равно. А мне когда-нибудь зачтётся».
Батюшка из кладбищенской церкви читал заупокойную, она сжала в кулаке платочек и напряжённо всматривалась в лицо человека, которого когда-то так любила.
— Закрывать? — спросил рабочий. — Ветрено очень!
— Закрывайте! — сказала она. — Ехать пора.
Автобусик выехал на трассу.
— Странно, — сказал водитель. — Ни одной машины. Сегодня же не выходной?
— Четверг, — сказал Колян. — Обычный рабочий день. Смотрите, всадник.
По дороге галопом промчался всадник, через пару минут ещё несколько.
— Странно, — снова сказал водитель. — Что за маскарад?
Он остановил автобусик возле заправки.
— Схожу, узнаю, что к чему. У меня телефон не работает.
Ещё один всадник спешился рядом и принялся разминать ноги.
— Толпа штурмует Кремль, — сказал он, предупреждая её вопросы. — Началось всё мирно, с демонстрации на Садовом, вдруг появились люди с оружием, ящики с водкой и тут такое началось. Метро не работает, связь отключена, все автомобильные выезды перекрыты. Вырваться из города можно только пешком или, вот как я, верхом.
— Ну, ладно, милая, — он потрепал по загривку пугливо смотревшую на них лошадь. — Пойдём, поищем тебе сена…
Приказ никто не отменял
1
Дождь заливает окрестности. Он смотрит через стекло на мокрое поле аэродрома. Интересно, что всё-таки будет, если самолет не успеет затормозить и врежется в бетонное здание терминала. Столько раз виденные кадры кинохроники, посвящённые авиакатастрофам, не давали полноты картинки, всегда оставалось ощущение, что оператор из-за пожара и царившей суматохи не сумел снять самое главное. Некую деталь, как в одном фильме ужасов, который растрогал его до глубины души: девочка, играя мячом, скачет по полю, а головы у девочки нет.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.