Страница 4 из 13
– Отойди от него, собака, – сказал пан Хостишко и, подойдя к княжичу, тяжело вздохнул, – иди ведро воды неси!
Пан Бржетислав сначала сделал выражение лица, будто его сильно оскорбили и он готов хоть сейчас топтать снежок, чтобы кровью смыть обиду, но он не будет делать этого лишь из уважения к возрасту Хостишко.
– Ты что, не слышал, пёс помойный? – повторил пан Хостишко. – Неси воды, а не то я тебе выбью глаз. Навек запомнишь, как скалиться.
Бржетиславу хватило одного взгляда Хостишко, чтобы весь благородный гнев его исчез. Пан учтиво поклонился ближнику Болеслава и убежал из комнаты.
Через некоторое время Бржетислав воротился, неся в каждой руке по ведру воды, и поставил их перед паном Хостишко, не забыв при этом вновь учтиво поклониться.
– Пошёл вон.
Бржетислав ещё раз поклонился пану Хостишко и быстро покинул комнату.
– Ммммм, – промычал княжич Безприм после того, как пан Хостишко вылил на него ведро воды.
– Вставай давай, княжич. Отец тебя хочет видеть.
– Ааа, так скажи ему, что я завтра…, – княжич Безприм вновь закрыл глаза и готов был уже провалиться в пьяный сон, но Хостишко был немилосерден.
– Вставай, княжич, на свежем воздухе хмель весь повыйдет. Душно тут у вас и смрад стоит.
После второго ведра хмельной сон улетучился. Безприм пусть и с помощью, но смог подняться на ноги. Правда, стоять княжич не мог. Уже через несколько мгновений он скрючился, изрыгая на пол всё, что было у него в животе.
Хостишко смотрел на это с улыбкой. Когда княжич Безприм поднял на него свой взгляд, то пан и вовсе рассмеялся.
– У тебя глаза красные, словно ты плачешь, как девчонка, которую братик дёргает за косички. Вставай давай. Подними свой взгляд. Ты ведь воин. Тебя растили как воина.
– Отцу я не нужен…
– Перестань ныть, – отрезал пан Хостишко, – вставай и иди за мной. Отец хочет тебя видеть.
***
Переговорить со старшим сыном князь Болеслав решил в зале, где он собирался с советниками. Когда он увидел Безприма, то поморщился. Болеслав уловил запах хмеля и блевотины. Глядя на то, как его сын еле стоит на ногах, придерживаясь за стол, чтобы не упасть, князь пришёл в бешенство.
– Ты позор моего рода! Слышишь? Ты позор и недостоин носить имя Пяст! Ты пьяница и ни на что не годен. Ты мне не сын!
– Отец, – пробормотал Безприм, намереваясь сказать что-то в своё оправдание, но князь Болеслав не дал ему это сделать.
– Молчи! Ты знаешь, почему я тебя не изгнал? Потому что тебя, глупого пьяницу, захотят использовать против меня. Я бы повесил тебя на суку, но все, проходя и плюя в твою сторону, будут считать, что это висит не Безприм, пьяница и позорник, а сын князя Болеслава из рода Пястов. Вот почему ты до сих пор жив.
– Отец, дядя Владивой тоже упивался до беспамятства, – промычал княжич Безприм, едва не падая на пол.
Болеслав, тяжело дыша, зашагал к сыну. Большое брюхо не давало ему идти быстро. Оказавшись рядом с сыном, он плюнул ему в лицо.
– Ну давай, пьяное отродье! Ты ведь сравнил себя с моим братом Владивоем. Знаешь, что он сделал бы, если бы я плюнул ему в лицо? Давай! Ты даже руку поднять не можешь.
Болеслав с силой толкнул Безприма. Тот повалился на пол и на карачках стал отползать от отца.
– Ты не будешь править ни в одном даже самом захолустном городке! Ты вообще не будешь править, мерзкий и трусливый выродок. Твоя покойная мать горит сейчас в аду из-за того, что произвела на свет такое ничтожество. Ты заплатишь за её страдания. Всё, ты будешь монахом. Я давно хотел так поступить. Ты не только не будешь пить вина, ты даже не сможешь есть всласть! Встань, позор моего рода. Мой отец Мечеслав с неба шлёт мне проклятия за то, что я не придушил тебя в младенчестве.
Болеслав плюхнулся на скамью. Затрещав под весом князя, она сломалась, и он упал на пол. В зал совета тотчас вбежали два ратника и поспешили к Болеславу. Князь пытался сам подняться на ноги.
– Пошли прочь! Я сам встану и высеку того, кто делал эту скамью. У него кривые руки. Если бы я так же правил государством, как он делает скамьи, то меня звали бы Болеслав Криворучка.
Болеслав с огромным трудом поднялся на ноги. Вытерев рукавом с лица пот, он подошёл к зажавшемуся в угле княжичу Безприму и с силой пнул его.
– Вот тебе, отродье, вот! Не смей просить пощады, мерзкий выродок!
Пинки были несильными. Что ни говори, но не мог Болеслав уже пнуть так, как в молодые годы. Чревоугодие забрало у него прежнюю силу. Выместив злобу, князь вернулся к столу и опустился на своё место, опасаясь сесть на скамью, которую делали не для него.
– Встань и иди сюда, – тяжело дыша, проговорил Болеслав.
Безприм поднялся на ноги. Шатаясь, он подошёл к отцу и хотел сесть на скамью, но Болеслав показал ему кулак.
– Стой, пьяное животное. Я позвал тебя, чтобы доверить тебе государственное дело. Ты поедешь в Киев и предложишь выкуп за сестру Владиславу. Понял? Чтобы завтра я тебя больше не видел в Гнёзно. И ещё, Безприм. Отныне ты будешь в услужении у своего дяди Ламберта. Ты примешь монашеские обеты, отречёшься от всего земного, а после станешь епископом. Это лучшее, чего ты заслуживаешь.
– Отец, но ведь я твой старший сын!
– Ты? Ты животное, которое носит имя моего рода. Когда-то ты был моим сыном, но не теперь. Когда ты родился, я ратался с язычниками в Поморье. Я до сих пор помню, как вытирал свой клинок, вот этот вот, – сказал Болеслав, указав на меч, висевший у него на поясе, – когда прискакал всадник и сказал, что родился ты. Пан Хостишко тогда советовал назвать тебя Мечеславом, как твоего деда. Но я сказал – его будут звать Безприм, так как он станет славным воином. Беспримерным. Никто не сможет сравняться с ним во славе. Иди вон, животное. Проспись и не забудь предстать перед епископом Ламбертом. А не то я тебя отправлю в Рим или в Константинополь и попрошу, чтобы тебя лишили мужского естества и заточили в каком-нибудь дальнем монастыре, чтобы ты оттуда не выбрался.
Болеслав плюнул на пол. Засунув руку в карман, он достал оттуда пирожок и, откусив сразу половину, принялся жевать. Болеслав сам не знал, как этот пирожок оказался у него в кармане, ведь сегодня он твёрдо решил обойтись без обеда. Пока с утреней трапезы прошло меньше часа, а голод уже подкрался.
Жуя пирожок, Болеслав успокаивался. Гнев и обида на сына, не оправдавшего его ожидания, исчезали и сменялись нестерпимым желанием поесть.
***
Ближе к вечеру княжич Безприм встретился с паном Бржетиславом и за кубком мёда поведал тому, как с ним несправедлива жизнь. Пан Бржетислав, разрумяненный хмельным мёдом, кивал головой и сжимал кулаки.
– А когда этот мерзкий старик вошёл в мой дом, – рассказывал Бржетислав, отхлёбывая из кубка, – я поначалу и подумать не мог, что у него крамольные мысли. Я впустил его. Уважил. Он попросил напиться, и я ему подал целых два ведра, а он возьми их и вылей на тебя. Я бросился на него, но четверо молодчиков, что пришли с этим стариком, вступили со мной в бой. Я бил их, но они одолели меня.
Пан Бржетислав опустошил кубок, утёр губы, а затем с видом бывалого воина произнёс:
– Хитростью, конечно, одолели. Сзади один подкрался и огрел дубиной. Вот, шишка на затылке тому доказательство. Я упал на пол в своём доме и потерял сознание. Наполни мой кубок, княжич. Я не прошу за свою службу ничего. Просто выпей за меня.
– Ты мой истинный друг, Бржетислав, – растроганно проговорил Безприм, – поэтому тебе я откроюсь. Позор мне! Отец хочет, чтобы я принял монашеские обеты, а ещё посылает меня в Киев, чтобы выкупить сестру.
– Я понимаю несправедливость, княжич, не ты один от неё страдаешь. Ехать в Киев, словно ты чернец, и на коленях вымаливать у князя Святополка, чтобы он выпустил из темницы свою жену. Такой доле не позавидуешь.
– В Киеве сидит не Святополк, а Ярослав. Он держит в плену мою сестру, – поправил княжич Безприм.
– А не в этом суть. Главное то, что тебя посылают валяться на коленях, в то время как твой братик Мечеслав возглавляет войско. Вот о чём подумай. Эта несправедливость терзает мне душу.