Демон

— Машина не завелась, — бросила я и крепко обняла брата.

Как же мне хотелось ему обо всём рассказать, но это было невозможно, и калечащая душу правда осталась невысказанной и комом встала в моей груди. Мой братик — уже взрослый парень, выше меня на голову, а может, и больше, мой любимый и родной человечек, как же я скучала по нему.

— Пойду, переложу Ванечку в кроватку, — улыбаясь, шепнул Виктор.

Как же меня бесит его улыбка, словно ничего не случилось, словно всё по-прежнему. Я нервно провела рукой по глазам, словно отгоняя мысли.

— Как ты съездил? — спросила я.

— Да здорово, — улыбнулся Женя, убирая за ухо прядь длинных тёмных волос. — Поколесили по России, везде полные залы. У нас новый композитор, я, кстати, привёз пару его треков, зацени.

— Давай, — я охотно приняла из его рук диск.

— Правда, стихи он не пишет, — хитро прищурился брат, — может, ты поможешь?

— Ну, это вряд ли, — ухмыльнулась я, наливая в кружку чай, — расскажи подробнее, как прошли гастроли.

Тихий голос брата успокаивал и отгонял жестокую действительность, но вскоре он покинул меня, оставив наедине со своими переживаниями. Тогда я решила прослушать подаренную им мелодию, решительно проигнорировав предложение мужа лечь спать. Тонкие пальцы вставили наушники, музыка заиграла, и что-то позабытое стало пробуждаться во мне, разворачиваться, подобно бутону, прорезая мою броню тонкими лепестками нежных чувств, возвращая былые надежды и мечты. Эти тонкие переливы волшебного голоса фортепьяно отдавались пронзительной болью на каждую ноту придуманного кем-то волшебства. То было сущей пыткой, но я вновь и вновь вслушивалась в тихий инструментальный напев, и горячие солёные капли бежали по моим щекам, оставляя за собой блестящий вытянутый след. И вот я чувствую дикий пронзительный холод — это явился ОН, почувствовав мою боль, подобно хищнику, пришедшему на запах крови. Нет, я больше не поддамся тебе. Сжав дрожащей рукой маркер, я черчу на тыльной стороне ладони руны:

— Уходи… ты мне не нужен… сегодня.

Он не подходит, не внедряется в брешь моего биополя, но остаётся рядом и… смотрит своими ввалившимися пустыми глазами. Нужно успокоиться, ему нужны мои слабости, ему нужна моя боль, но вывернутые наружу эмоции не дают сконцентрироваться, тогда я беру блокнот и пишу текст к этой музыке. Тонкая нить чернил ложится на бумагу, складываясь витками в буквы, словно клубящийся в воздухе сигаретный дым, который так любила моя сестра. Я словно оставляла на этом шуршащем саване часть своей души, дополняя ту, что звучала голосом фортепьяно. Исписанный лист был бережно сложен моими дрожащими руками, уже утром я завезла его брату, чтобы он передал мои слёзы искусному мастеру, вызволившему их из немого плена.

========== Лист памяти. Седьмой ==========

В ответ на мои стихи с тихим шелестом падали его письма с красивой каллиграфической подписью «Минорум». Нашим передатчиком был мой брат, глубоко убеждённый в том, что участвует в исключительно «рабочей» переписке, но не перестающий предлагать попросту обменяться телефонами. Эти ровные строчки красивого фигурного почерка незримыми каплями росы ложились на моё сердце, остужая жар непрекращающейся боли. Их смысл врезался в мою память, выжигая след каждой буквой. Я перечитывала его письма снова и снова, как зачарованная, не в силах что-либо сделать с собой. Да и зачем? Он, словно мифический персонаж из выдуманной кем-то сказки, дарил мне маленький мирок, в который я могла прятаться от всеобъемлющего хаоса моей реальной жизни.

Вот и сейчас, сидя в машине и всматриваясь в дорожное полотно, я вспоминала его слова: «Почему такие грустные стихи? Я даже стал писать жизнерадостную музыку, специально для тебя. А твой душевный плач не прекращается. Что с тобой творится? Расскажи мне, не бойся».

Легко сказать «расскажи». Как? От одной лишь мысли о происходящем внутри меня всё обрывается, и слёзы стальной хваткой душат меня.

Я отмела эти мысли прочь и заехала на парковку своей фабрики. Машина скорой помощи и две тонированные легковушки пробудили во мне страх и предчувствие чего-то ужасного. Скользя по снегу, я бросилась к главному входу, взлетела на второй этаж, на ходу скидывая с себя шубу, и ворвалась в толпу людей. Крепкие руки схватили меня за плечи и притянули к себе. Я пыталась вырваться и заглянуть за спины людей. Что же там?

— Алекс, тебе туда нельзя, — проговорил Никита, прижимая меня крепче.

— Отпусти! — прорычала я и, ударив его локтем, прорвала блокаду.

Растолкав людей, я встала, как вкопанная, мой взгляд впился в лежащую на полу Таню. Её волнистые светлые волосы расползлись по кафельной плитке, глаза закрыты. Она спит? Человек в белом халате сжимал её запястье, потом прикоснулся пальцами к шее.

— Что происходит? — спросила я, и мой голос сорвался.

Врач медленно повернулся ко мне и, окинув взглядом, ответил вопросом на вопрос:

— А вы кто?

— Я её сестра, — дрожащим голосом заявила я.

— Тогда примите мои соболезнования, — проговорил фельдшер. — Ваша сестра мертва, предположительно суицид с применением медикаментов. Вскрытие даст вам больше информации, чем я сейчас.

Мои колени подкосились и больно ударились об пол, я молча смотрела на бледное лицо сестры, чёрный пульсирующий оттенок кожи, видимый лишь мне одной, стал отделяться от остывшего тела и вытягиваться передо мной.

«Ты убил её, ты убил её!» — крутилась в моей голове заевшая пластинка.

«Ты же сама этого хотела» — разразился в ответ ледяной хохот.

— Нет, нет, я не хотела, — лепетала я, переходя на крик. — Нет!

Крепкие горячие руки сжали меня в тиски и прижали голову к каменной груди.

— Тише, Алекс, тише, — вторил нежный голос, и широкая ладонь скользнула по медному шёлку волос.

Я с трудом выглянула из-за плеча Никиты, впиваясь пальцами в его рубашку, и видела, как два санитара уносят на носилках тело моей сестры. А ведь она просила меня о помощи, я не могла… не хотела слушать. После её предательства я затаила много обиды на Таню, но никак не могла предположить, что всё выйдет именно так. Вжимаясь в грудь своего друга, я выла, как раненый зверь, а его голос метрономом звучал в моей голове.

Длинные лампы дневного света, свив под потолком свои металлические гнёзда, бросали на стены яркие перья света. Высокий мужчина пересёк мой кабинет и погрузился в кресло. На широкую крышку моего стола аккуратно легла папка. Это был следователь. Суицид на фабрике — это целый скандал, все проверки, какие только могли, обрушивались на мою голову. Никого не волновали ни похороны, ни моё состояние, ничто. Мой холодный разум подчеркнул лишь одно — из-за поступка моей сестры очень нужные предприятию люди могут лишиться своих должностей, тогда вытягивать фабрику из ямы станет некому. Как ни странно, но помог мне тот, кто приложил к её смерти немало усилий. Дярго уже стоял за спиной следователя и протягивал к нему тончайшую сеть своей паутины, ища, к чему же её прицепить.

— Мои соболезнования, Александрина Вячеславовна, — прозвучал хрипловатый голос.

— Спасибо, — глухо ответила я.

— Вам придётся ответить на ряд моих вопросов, — мужчина открыл папку и зажал пальцами шариковую ручку.

— Как я могу к вам обращаться? — почти шипя, спросила я.

— Николай Валентинович, — представился следователь и начал допрос. — Вскрытие показало, что смерть наступила от передозировки препаратом группы Барбитуратов — это сильнодействующее снотворное.

— Мне это известно, — спокойно ответила я. — Мы выпускаем этот препарат и поставляем его в ряд столичных аптек.

— Значит, ваш сотрудник смог проникнуть в фармакологический цех, не имея на это допуск? Вы понимаете, что это вина руководства? Ваша вина.

Мои глаза вспыхнули огнём, сердце начало биться сильнее, Дярго быстро ответил на мои вибрации, запуская свои мысли в мою голову — он готов.