Привет, это я

— Всё нормально? — осторожно спросил он, когда Грейнджер подошла поближе.

— Вроде бы.

— Вы, конечно, нашли место, — начал тараторить Блейз. — У всех на виду, под носом у Астории и её сестры, да вы чокнутые оба. Вам просто несказанно повезло, что я оказался рядом и смог их заболтать. Тебе нужно молиться, чтобы…

— Забини.

— … чтобы она ничего не заподозрила, понимаешь? Мне придётся ещё и перед ним оправдываться, он уже пригласил меня в Мэнор «выпить и поболтать», ох, знаю я его разговоры, ничем хорошим это не закончится, поверь мне, Грейнджер…

— Блейз!

— Вы ходите по краю, а теперь ещё и меня впутали, он с меня три шкуры спустит, только потому что я в курсе этих ваших интрижек, а если, не дай Мерлин…

— Да замолчи ты наконец! — рявкнула Гермиона и шумно задышала. Она потёрла лицо ладонями и начала ходить взад-вперед, крутиться на месте и цепляться за свою одежду. Она нервничала и пинала камень, бормоча что-то себе под нос, прерывая любые попытки Забини заговорить твёрдыми взмахами руки.

Но когда её пальцы резким движением пропустили через себя пышные волосы и сжали голову, Грейнджер вдруг остановилась и севшим голосом произнесла:

— Чёрт, я, кажется, его люблю.

========== 16 ==========

Комментарий к 16

В этой главе совсем нет Малфоя, но это компенсируется сполна в следующей.

От него пахло цветочными духами Джинни и детским питанием, от неё — табачным дымом и вишнёвой жевательной резинкой. Его сердце билось размеренно, её — колотилось рвано и задушено, будто судорожно сжимающийся кулак со сломанными пальцами. Его плечо было твёрдым и тёплым, а чёрные отросшие волосы щекотали ей ухо. Он был таким родным, таким незаменимым, что Гермиона уже в десятый раз отчаянно сокрушалась где-то внутри себя, почему не влюбилась в кого-то вроде Гарри. В кого-то доброго, надёжного и улыбающегося.

В кого-то с такими же сияющими глазами, ласковыми руками и низким голосом. В того, чьи поступки и мысли всегда шли от сердца, кто любил бы её мир, не пытаясь разорвать его на части и вытолкать из него силой.

В кого-то такого же свободного, как и она. Неидеального и сумасбродного.

Ну, почему же? Почему?

Лёд жёг пальцы. Она приросла к этому айсбергу, словно к столбу в зимний мороз, и оторваться — всё равно что содрать с себя кожу. Кожу, под которой жило что-то гордое, но бесконечно разбитое. Замороженное. Ему было это не под силу. Гарри не мог согреть её своей огромной душой, в которой, она была уверена, для неё было припасено особенное место.

И там всегда было немного легче. Немного лучше. Немного… теплее.

Гермиона с трудом разорвала крепкие объятия и, утирая слёзы тыльной стороной ладони, рухнула в мягкое кресло, ставшее ей последним пристанищем на эту чёртову неделю. Жизнь сузилась до праздного существования в этом кожаном предмете мебели, который она когда-то ненавидела всей душой, и купила его только для гордеца Живоглота, предпочитающего выделанную овечью кожу и старомодный дизайн. Гермиона подобрала под себя ноги и, прикрывая покрасневшее и опухшее лицо ладонью, стала ковырять пальцем в обшарпанной годами обивке, не в силах выдавить из себя ни слова.

Конечно, она всё ему рассказала. Он был её лучшим другом, самым близким человеком в мире, и он был достоин этой правды. Гарри слушал внимательно, жадно поглощая в каждое слово, ловил любой несознательный жест, забирал кусочки боли себе, а когда её голос совсем задрожал и потух, словно огонёк на зажигалке, он просто подскочил и остановил кровавый процесс саморазрушения своими горячими объятиями. Мерлин, он спас весь мир, может, и её тоже сможет?

Ему придётся действительно постараться.

Гермиона могла бы горько поплакаться Джинни, та бы внимательно выслушала, дала бы с десяток женских советов, но никогда бы не смогла понять. Для неё — замужней девушки и матери всё это лишь глупые игры, бешенство гормонов и способ спрятаться от безделья.

Чушь собачья, одним словом. Ладно, двумя.

— Сделать тебе чаю? — осторожно спросил Гарри, с беспокойством наблюдая за тем, как подруга ковыряет ногтем обивку кожаного подлокотника. Она что-то неопределённо кивнула всё также пряча лицо, и он расценил это слабое движение как согласие. Пока вода грелась в самом обычном магловском электрическом чайнике, он вернулся в гостиную и присел на краешек дивана, абсолютно не сочетающегося с этим немного уродливым креслом, сдерживая свои нетерпеливые порывы просто подойти и снова обнять её. Чем больше Гарри пытался успокоить Гермиону, тем большее она начинала переживать и плакать. По замкнутому кругу они говорили и говорили, она то успокаивалась, то кричала, то просто беззвучно плакала, как сейчас. Его свитер был уже насквозь мокрым от слёз, они беседовали почти два часа, и каждую минуту по её щекам катились слёзы, нос раскраснелся, а на лбу выступила вена, налившаяся кровью от напряжения.

Завтра у него свадьба. У человека, которого, как оказалось, она безумно любила. По её собственным словам — возможно, ещё со школы. Её выбор был странным, но не удивительным. Такие, как Малфой, умеют причинять и радость и боль с особенным мастерством. Умеют завлекать и привязывать к себе, ничего для этого особенно не делая, а Гермиона всегда была слишком непохожей на других девушкой, чтобы не обратить на себя его внимание.

У Гарри всё внутри похолодело, когда он внезапно осознал, что всё это время догадывался о чём-то подобном, да только не осмеливался сам себе в этом признаться. Внезапный побег из Хогварста, жизнь с маглами, полнейшее игнорирование всех предложений Министерства о престижной работе и короткие отношения на один день. Она будто бежала. Скрывалась, словно опасная преступница, в попытках разорвать все свои связи с магическим миром, а стоило ему вернуться, и Гермиона вдруг остановилась, споткнувшись об огромное бревно.

Нашла то, что долго искала.

А взять так и не смогла.

Гарри погрузился в свои мысли, подбирая нужные слова, и не заметил, как она тихо встала, прошлась по дому и вытащила из кухонного шкафа красно-белую пачку сигарет. Гермиона подцепила одну сигарету пальцем и подкурила её обычной зажигалкой, кажется, даже не вспоминая о палочке. Её руки дрожали, но после пары глубоких затяжек возле раковины, дыхание выровнялось, и она вернулась в своё ужасное кресло, больше не пытаясь спрятать от него опухшее и раскрасневшееся лицо.

Гарри лишь молча вздохнул, прошёл на кухню, в которой всё ещё витал табачный дух, быстренько заварил чай с мятой и, прихватив печенья и пепельницу, принёс поднос в гостиную. Он присел на подлокотник её кресла и Гермиона послушно прижалась к его боку, делая короткие затяжки. Едкий дым не смущал его, и он без лишних жалоб вдыхал его вместе с чужим горем.

— Блейз сказал мне тогда, что мы должны это прекратить, — надломанным голосом вдруг сказала она и шмыгнула носом. — Ничего глупее не слышала, — продолжала Гермиона, невесело усмехнувшись, с интересом рассматривая пожелтевший фильтр сигареты между пальцев. — Как можно прекратить то, что никогда не начиналось?

Она хорошо помнила этот разговор. Даже слишком. Могла восстановить его в памяти посекундно. Смешливый и всегда улыбчивый Блейз вдруг заявился к ней домой без приглашения, но с бутылкой необычайно дорого виски. Не то, чтобы она была против алкоголя по понедельникам, но, как правило, старалась подобное не практиковать, дабы не скатиться кубарем к социальному дну раньше времени.

Как говорится, никогда не поздно начать.

Забини опрокинул в себя первый стакан, едва она успела плеснуть в него тёмно-янтарного виски.

— Я разговаривал с Драко, — сказал он, быстро облизнув губы. Гермиона тоже сделала несколько горьких маленьких глотков и, сдерживая подступающие к глазам слёзы, заёрзала на стуле. Они не церемонились и устроились прямо на кухне за маленькой барной стойкой, служившей ей вместо обеденного стола. Из закусок был только нарезанный дольками грейпфрут, да парочка шоколадных конфет, но чистокровный аристократ, явно привыкший к более разнообразной кухне, не жаловался. Ну, нет у неё в доме никакой еды, кроме кошачьей, а напиться в понедельник вечером не входило в планы. Но, кажется, он вообще не собирался ничем заедать эту внезапную попойку, в попытках быстро и безболезненно напиться. — Гермиона, вы должны остановиться.