Страница 33 из 102
Пролезет всюду.
Первым, что бросалось в глаза на обширном столе, было блюдо с гранатами. Широкое, серебряное, тонкой ковки. Затем – обилие мясных блюд. Кроме мяса – медовые лепешки, орешки в меду, сочные гроздья винограда – радость Диониса.
Вино, нектар, амброзия. Никаких тебе фруктов.
– Я плохо осведомлен о твоих вкусах, сестра, потому старался угодить, как мог. Правда, у меня нет человеческого мяса: Тантал утверждал, что ты питаешь к нему пристрастие. Но я могу послать подданных, специально для тебя…
Деметра поджала губы, с некоторой опаской опускаясь на трон, будто змеями, увитый кованными из золота асфоделями. Устремила холодный взгляд на отделанный гранатами кубок, с невинным видом пристроившийся возле носа великой.
На кубке красовалось похищение Коры. В подробностях.
– Благодарю тебя за заботу, Владыка, – выцедила сестра. – Тантал лжец, как многие в твоем царстве… на Полях Мук. Позволь мне спросить тебя: неужели твои подданные перестали питаться смертными? Пить кровь? Или, может, зря аэды на поверхности…
А ведь она изменилась – Деметра. В прежние времена она послала бы мне этот кубок в голову. Поднялась бы – и в лицо высказала кровожадному брату то, что думает. Годы ли на Олимпе сделали тебя достойным противником, сестра? С таким за столом схватиться – одно удовольствие.
– Аэды на поверхности – еще большие врали, чем мои преступники на Полях Мук, – широкий жест призывает робкого виночерпия из угла. – Знаешь, иногда они на Поля Мук и попадают. И продолжают врать. Но здесь они правы: мои подданные питаются на поверхности. Им незачем тащить обед с собой под землю. Да и я не приветствую. Персефону нервируют крики.
Кора со вздохом откинулась на троне и решительно спряталась за кубком с нектаром. Вид у жены был заинтересованный.
Может, давно не видела кровавых сражений: общество нимф тоже надоедает…
– Но кровь есть. Человеческой держать не приходится, но овечья – для Кер и мормолик, коровья – для теней, если потребуется возвращать память…
– Горгоны козью любят, – рассеянно отозвалась Персефона и потянулась за лепешкой, – от лошадиной они тоже не отказываются, но стараются не попадаться на глаза Владыке: всем ведь известно, что он колесничий.
От дочери Деметра такого не ожидала: замерла с невнятным звуком, стиснув пальцы на кубке, который дрожащей рукой только что наполнил тихий виночерпий.
Хороший воин никогда не пропустит паузу.
– За твое прибытие сюда, сестра! За ваше прибытие. И за семейные узы.
Если судить по взгляду Деметры – вино пошло в горло желчью Ехидны.
– Не хочешь ли отведать жаркого? Ножку барана? Лопатку? Плечико?
И не стоит сообщать мне глазами, какая я скотина. Ты еще не знаешь, кто тебе вино наливает.
А что я скотина – это истина известная. Кора вон не сомневается: только приподнимает брови и с интересом склоняет голову: а как далеко еще распространяется подземное гостеприимство?
– Благодарю. Я не столь уж голодна. Может быть, немного винограда… если бы я была уверена в том, что в твоем мире можно что-нибудь отведать без… последствий.
Я неспешно оглядел стол. Так, будто всерьез раздумывал: кормить тёщу подземной едой? Так, чтобы она тоже навеки стала частью моего мира?
– Думаю, гранатов тебе стоит опасаться. Моя жена ревнива. Кто знает, как она поймёт… – Кора приподняла брови еще выше и показала жестом: мать может не опасаться ничего.
– Вкушай спокойно, мама. Я говорила со слугами: блюда приготовлены из того, что растет и живет наверху.
Спасибо, Персефона. Теперь мне осталось только бросить под нос: «Почти все», – и смотреть, как Деметра колеблется между своим достоинством и желанием выплюнуть виноградину на тарелку.
К чести сестры – она всё-таки сдержалась. Только раздраженно глянула в сторону виночерпия, невзначай окропившего ей руку благоуханным нектаром.
Медленно вытерла пальцы белой тканью, смерила раздраженным взглядом и меня – за компанию.
– Неужели ужас перед тобой настолько велик, что даже слуги не могут его преодолеть?
– Ужас? – переспросил я, придвигая к себе кабаний бок. – Ах, да. Этот трепещет не передо мной. Пелопс, сын Тантала… подойди. Понимаю, сестра, ты не успела запомнить его в лицо…
Кудрявый Пелопс, на один день извлеченный Эвклеем с Полей Мук, явственно хотел на Поля Мук и вернуться. Даже несмотря на то, что ему обещали облегчить кару (за убийство сына Гермеса-Психопомпа – шутка ли!). Подошел, вздрагивая и стараясь не смотреть на застывшую Деметру. Затрясся, когда я кивнул ему на один из кубков.
– Бери. Выпей с нами за Деметру Плодоносную. И не смотри на нее так: не укусит.
Персефона тихо кашлянула, явственно полагая, что это уж слишком. Конечно, слишком. Слишком в духе олимпийских шуточек. Зевс и Посейдон посмеялись бы. Гера была бы в восторге. С нее сталось бы еще всучить перепуганного Пелопса в слуги сестре…
Хотя вино он разливает омерзительно. Он даже пьет его, трясясь: неровными глотками, временами захлебываясь под моим взглядом. Одно хорошо: с плеча соскользнул хитон, обнажив белое блестящее пятно из слоновой кости – поделку Гермеса взамен съеденного Деметрой куска.
Деметра отставила кубок с нектаром, скорбно поджимая губы. Прикрыла дурноту во взгляде влажным покровом божественной печали.
– Узнаю тебя. Ты всегда умел находить, чем больнее ударить. И не всегда различал врагов со своими.
Коротко, без нажима. Тень Пелопса подавилась еще больше, окрасив белый хитон в вино. Ни дать ни взять: зарезали мальчика. Сейчас сварят, на стол богам подадут.
Я кивнул тени: иди. Ответил небрежно, не переставая жевать (Гермес говорит: Зевс так постоянно с Посейдоном разговаривает):
– Ты права. В подземном мире нужно быть искусным палачом. Иногда приходится придумывать особую кару. Например: присутствие на божественной трапезе. Пелопс боится их еще с той поры, как был живым.
Все, сестра. Я отпустил поводья. Вернул в ножны клинок. Снял тетиву с лука. Можешь дышать: на сегодня ты пригубила подземного гостеприимства достаточно. Мне не хочется ссоры с женой: я кожей чувствую взгляды Персефоны.
Потому даю ей вмешаться: поднять голос мира посреди трапезного боя.
– Кара? Царь мой, а в чем же повинен этот смертный? Кажется, я пропустила суд над ним, и Гермес не говорил…
Я пожал плечами.
– Это скучная история. Прекрасная девушка. Её cуровый родитель, не желающий, чтобы дочь вышла замуж. Коварный влюбленный на колеснице. Свадьба в конце. Я плохой рассказчик. Вели позвать аэдов, они споют.
– Нет, подожди… я вспомнила. Мама, ты помнишь: Посейдон соревновался с одним царём из Писы? Решил его проверить в облике жениха его дочери. Встал на колесницу и проиграл!
– Эномай, – тихо откликнулась Деметра. Полоснула зятька взглядом: ничего на этот раз не добавишь?
Я бы с радостью, но говорить с набитым ртом… даже для Владыки как-то не очень.
И не добавлять же мне, что вместо Эномая Жеребца обставил я.
– Амфитрита целый месяц являлась в синяках, – Персефона неспешно погружает лепешку в мед. Слизывает янтарную капельку. Насмешливо ловит мой загоревшийся взгляд. – Говорила: Посейдон впал в полное неистовство, пьет. Кричит, что такого не может быть, что он расправится с этим ничтожеством. Но его любимец все равно решил соревноваться за руку той царевны… как же ее звали?
– Гипподамия, – подсказал я, поймав сразу два удивленных взгляда: жены и тёщи.
– Царь мой, а ты откуда…
«Невидимка, ты просто встань и скажи: бывал в шкуре Эномая. Они на тебя еще не так посмотрят…»
Широкий жест. Придвинуть к себе еще какое-то блюдо. С ахеронской рыбой.
– Судил ее. Проходила перед мужем.
Рыба в Ахероне водится особая. Слепая, черная снаружи. С белым, сладковатым мясом, не костистая. Лимоном польёшь – не хуже баранины, вот подземные время от времени и выбираются на берег реки с сачками. С сетями не ходят: течение порвет, унесет.