Страница 15 из 16
– Ну, я немножко учился.
– Что ж, это замечательно, – и, видя мой испуг, он добавил: – Не беспокойтесь, я сам большой поклонник цигун. Я убежден, что западному здравоохранению есть чему поучиться у традиционной китайской медицины. Вы и целительством владеете?
– Кое-что умею, – несмотря на воодушевление доктора, я сохранял осторожность.
– Замечательно! Вы должны непременно заглянуть ко мне, мне хочется узнать побольше о ваших занятиях. Не волнуйтесь, я никому не расскажу о том, что видел. Вы же знаете, далеко не все разделяют мое высокое мнение об этих практиках.
– Да, знаю.
Хотя в то время в нашу повседневную жизнь постепенно входило все больше свобод, общество все еще было проникнуто атмосферой нетерпимости, установившейся в эпоху «культурной революции». Я боялся, что стану изгоем, а то и вовсе буду отчислен из университета, и поэтому очень старался, чтобы о моей практике никто не узнал.
К счастью, доктор Чжу сдержал слово, и мы стали друзьями. Но несмотря на все усилия сохранить занятия в тайне, на последнем курсе весть о моих способностях к врачеванию все-таки разлетелась по университету, когда, столкнувшись с нравственной дилеммой, я был вынужден раскрыть свой секрет тренеру Чэню. Звездой нашей легкоатлетической команды был энергичный спринтер Чэн Фэн. Ему, одаренному атлету, уже прочили прекрасное будущее, как вдруг в разгар осеннего семестра у него началось воспаление в большом пальце ноги. Поначалу он не обратил на это внимания и продолжал участвовать в соревнованиях, однако состояние ухудшалось. Палец почернел, из него сочилась мерзко пахнувшая жидкость. Когда боль стала невыносимой, Чэн Фэн обратился в медпункт. Выданные врачом антибиотики не помогли. И тогда спортсмен в сопровождении тренера Чэня поехал в больницу, чтобы проконсультироваться со специалистом.
– Есть опасность заражения крови, – заявил доктор. – Я настоятельно рекомендую ампутировать палец.
Чэн Фэн был в отчаянии и чуть не плакал, когда тренер делился новостью с командой.
– Может быть, я смогу помочь, – сказал я тренеру с глазу на глаз.
– Как?
– Я немного владею цигун.
«Современный человек» с «научным мировоззрением», наш тренер относился к традиционным способам врачевания без особого почтения. В других обстоятельствах Чэнь поднял бы меня на смех, однако в ту минуту в нем заговорил прагматик:
– Ладно, все равно терять нечего.
Чэн Фэн тоже согласился на лечение. Я снял с его ноги повязку. Палец выглядел ужасно.
В течение пятнадцати минут я направлял в пораженное место поток белой ци. На следующий день Чэн Фэн выглядел уже не таким бледным. Палец перестал гноиться. Через два дня я повторил процедуру в присутствии тренера. Спустя еще день палец порозовел.
– На вид намного, намного лучше, – изумленно сказал руководитель команды.
– И уже не так больно, – добавил Чэн Фэн.
После третьего сеанса я ощутил, что порочная энергия ци нейтрализована. Неделю спустя палец полностью зажил. И тогда по университету пошел слух о моих целительных способностях, однако вопреки ожиданию я не стал изгоем – напротив, люди проявляли интерес и искреннее желание узнать больше о практике цигун.
Когда семестр окончился, я вернулся домой, где пробыл несколько дней, а затем, как всегда в пору зимних каникул, отправился в храм Цзюи и прибыл туда холодным днем первой недели января 1985. Подъем на гору, на которой находился монастырь, был нелегким: у подножия тропу развезло, а выше – сковало льдом. Деревья стояли голые, порывистый ветер пронизывал до костей. Достигнув обители, я сразу направился в келью Сяо Яо.
– Здравствуйте, сифу, – поприветствовал я учителя, протягивая ему сумку с сушеными сливами.
Он встретил меня ласковой улыбкой:
– Да благословит тебя Будда.
Я сообщил ему новости моей учебы и заодно рассказал о Чэн Фэне.
– Ты правильно поступил, – сказал мастер, насыпая мне в ладонь семечек подсолнуха, смешанных с арахисом и финиками. – На-ка, перекуси.
Остаток дня и почти все время каникул учитель провел вместе со мной, что было для него нехарактерно. По утрам мы упражнялись у «радужного дерева», затем повторяли все, чему сифу когда-либо меня обучал. Он не передавал мне никаких новых практик, что также меня удивило. Вечерами мы подолгу беседовали, вспоминая былое и обсуждая личные дела. Сяо Яо относился ко мне скорее как любящий отец, чем как наставник.
Нередко учитель приносил мне целые груды продуктов из тех, что паломники жертвовали монастырю.
– Ешь, ешь, – настаивал он.
На исходе дня накануне моего отъезда мастер предложил:
– Пойдем поупражняемся у «радужного дерева».
Никогда прежде мы не практиковались там в вечернее время. Когда мы подошли к дереву, солнце уже заходило. Закончив занятие, к монастырю мы брели уже в темноте. Затем мы помолились в главном зале храма и удалились в келью учителя. Он был на редкость молчалив.
– В этом году, Цзихуэй, в твоей жизни произойдут большие перемены. Но ничто не должно отвлекать тебя от учебы. Не переставай заниматься цигун и учиться. Будь сильным, – Сяо Яо глядел на меня с любовью и нежностью.
Мы легли рано и встали еще до рассвета. В утреннем холоде сходили на кухню, где мастер завернул три теплые булки и аккуратно уложил мне в ранец. Затем бок о бок проследовали к главным воротам.
– До свидания, сифу.
Было очень холодно.
– До свидания, Цзихуэй.
Во время весеннего семестра как-то раз в перерыве между лекциями я заглянул в свой почтовый ящик и обнаружил в нем телеграмму. Развернув ее, я прочел короткое сообщение: «Сифу преставился».
Подписи не было, но обратный адрес был в уезде Шапин, на территории которого находился монастырь. Раздался звонок: вот-вот должна была начаться лекция. Словно в тумане я покорно вернулся на свое место и уже не слышал ни единого слова, сказанного преподавателем. Когда занятие окончилось, я, все еще ошеломленный, направился в кабинет заведующего учебной частью.
– Прошу разрешить мне покинуть университетский городок.
– Зачем? – спросил заведующий.
– У меня умер дядя.
– Дядя? Мы отпускаем студентов только в случае смерти члена семьи.
– Мы были очень близки.
Думая, как поступить, он оценивающе меня разглядывал.
– Он был для меня как отец, – добавил я с грустью.
– Ну, так и быть, – заведующий выписал мне разрешение. – Держите, но вы должны вернуться через неделю.
Я побежал в свою комнату, собрал кое-какие вещи и помчался на вокзал. Я не озаботился посмотреть расписание, и мне пришлось ждать поезда восемь часов и еще восемь – автобуса. Я отказывался верить печальному известию и надеялся увидеть учителя, как и прежде, хлопочущего в монастыре.
До храма Цзюи я добрался только к вечеру следующего дня. Меня проводили в келью Лю Бо. Настоятель явно не ожидал меня увидеть.
– Входи, – сказал он.
– Это правда?
– Откуда ты узнал?
Я протянул старику телеграмму. Он рассмотрел ее и сказал:
– Ее посылали не мы, но, кажется, я знаю кто. Должно быть, это Нюацзы, один из старших учеников сифу. Он был здесь несколько дней назад.
Нюацзы был очень беден, а телеграммы оплачивались пословно. Видимо, поэтому он и не подписал сообщение.
– Мы говорили с Сяо Яо две недели назад, и он признался, что намерен в скором времени «уйти». Мастер не болел – просто, как он сказал, пришла пора. Ему ведь было девяносто пять лет, хоть он на них и не выглядел. Он просил не сообщать тебе о его смерти, пока ты не приедешь следующим летом. Сифу не хотел, чтобы ты прерывал учебу.
Я слушал Лю Бо в молчании.
– В тот день он долго говорил о тебе, – добавил настоятель. – Сян ни лэй (он очень скучал по тебе).
Мои глаза наполнились слезами.
– На следующее утро один из молодых монахов вошел в его келью. Твой учитель сидел на кровати… как будто погруженный в глубокую медитацию. Да благословит его Будда. Мы еще не похоронили его. Ты хочешь видеть мастера?