Страница 23 из 38
Иван Грозный, едва успев вернуться из казанского похода, выстроил на Балчуге в 1552 г. первый и до поры единственный царев кабак (Во времена монголо-татарского ига в Москве появились бесермены – татары и некоторые другие народы Востока. Отсюда и русское слово «бусурмане», «басурмане». Ордынцы, а также крымские и ногайские татары оставили о себе на карте Москвы немало топонимических свидетельств. Улица Балчуг – классический пример. Происхождение названия имеет несколько версий: 1) от слова «балчук», означающего «рыбный торг, привоз, базар»; 2) от «Балчех» означает по-татарски «грязь», «болото», которое на его месте действительно существовало. Улица Балчуг находится в районе древнего московского урочища Болото. Эта часть поймы, низкого берега реки Москвы в старину представляла собой сырое, мокрое место – настоящее болото, что было связано и с низким уровнем берега, и с частыми наводнениями после сильных дождей и весенних паводков).
Улица Балчуг в Москве ведет свою историю еще с XIV в., со времен правления Дмитрия Донского, когда Москва начала изменять свой облик. Белокаменный Кремль Дмитрия Донского оттеснил посад на современную Красную площадь и дальше к востоку, а движение с него на Ордынку заменилось движением на Пятницкую улицу. От Балчуга в XIV–XVI вв. расходились сразу три дороги, современные Ордынка, Пятницкая и Татарская. На Балчуге изначально велась торговля солодом, хлебом, мясом, лубою (подкорье, исподняя кора дерева, обычно липовый луб шел на кровли (под тес), мочала, а луб с молодых лип – на лыко), что сохранилось в названии примыкающего к Балчугу Лубочного переулка.
Кабак находился в отдаленном Замоскворечье (напротив Кремля, на правом берегу Москва-реки). Царев кабак представлял собой обыкновенный сруб, на крышу которого ставили березы, а чаще всего елку, которые служили опознавательными знаками заведения. Его стены оказались вблизи церкви Святого Георгия в Ендове (В этом названии хранится память о первом московском питейном заведении. По словам выдающегося знатока Москвы М.И. Александровского: «Яндова, ендова – низкая, большая, медная, луженая братина с рыльцем для пива, браги, меду; в ендове подают питья на пирах, она же есть в распивочных и кабаках». Из братины, большого сосуда шаровидной формы, зелье разливали по малым чашам или пили вкруговую на пирах). Выпивку царевым слугам подавали без всякой еды, и даже не было столов, дабы никто не засиживался – осушил чарку и уходи.
Кабак был всегда полон. Видя это, Иван Грозный решил, что из такого заведения, если его сделать доступным для всех, можно извлечь немалые доходы. Около 1555 г. царскими указами была повсеместно запрещена торговля винами в российских корчмах. Вместо них везде вводились царевы кабаки. Вот как описывала Новгородская вторая летопись борьбу с корчемством: «В лето 7079 (1571 г. от Рождества Христова) месяца февраля 23 в пятоке (пятницу) на Масленой недели приехали в Новгород дьяки опришные, Семен Федоров сын Мишин, да Алексей Михайлов Старой да заповедали винщиком не торговати, да и сторожню уставили, на Великом мосту решотки; а поимають винщика с вином или пьяного человека, а ни (и они) велят бити кнутом, да и в воду мечют с Великаго мосту»99.
Немец-опричник царя Ивана Грозного Генрих фон Штаден оставил свидетельство о борьбе с корчемством: «В общей судной избе или на дворе "Земский двор" сидел Иван Долгоруков и Иван Мятлев. Сюда приводились на суд все те, кого пьяными находили и хватали ночью по улицам. Штраф был в 10 алтын (30 коп.), что составляет 30 мариенгрошей или 15 польских грошей. Если где-нибудь в тайных корчмах находили пиво, мед или вино, – все это отбиралось и доставлялось на этот двор. Виновный должен был выплатить тогда установленный штраф в 2 рубля, что составляет 6 талеров, и к тому же бывал бит публично на торгу батогами. Было много приказчиков или чиновников, которые за этим надзирали. И прежде, чем приведут они кого-нибудь на Земский двор, еще на улице, могут они дело неправое сделать правым, а правое, наооборот, неправым. К кому из купцов или торговых людей эти приказные не были расположены, к тем в дом подсылали они бродягу, который как бы по дружбе приносил стопочку вина. За ним тотчас же являлись приказные с целовальниками и в присутствии целовальников хватали парня вместе с хозяином, хозяйкой и всей челядью. Хозяину приходилось тогда растрясать свою мошну, коли он хотел сохранить свою шкуру»100. Иностранные посольства получали спиртное бесплатно: «На дворе, где все иноземцы получают изо дня в день свои кормовые деньги, сидел Иван Тарасович Соймонов и один дьяк. Ежели кто из иноземцев не брал своего меда и кормовых денег за 10, 20 или 30 дней, с того постоянно удерживали 1/10 часть, когда потом он хотел их получить. Каждый иноземец имел на руках память: она была так искусно изготовлена, что никто не мог, подделав почерк, незаметно что-либо в ней приписать. Из погребов мед приносился теми, кто был к тому приставлен. Они отмеривали мед в погребе по своему желанию и потом уже выносили его наружу и наливали иноземцу в его бочку. Соглашался тот его принять – хорошо, а коли нет, то не получал ничего. Варился хороший и плохой мед, и на этом сберегалась третья часть меда-сырца. А если иноземец одаривал этих ребят, то сам мог идти в погреб и цедить мед на пробу изо всех бочек. Какой мед более других приходился ему по вкусу, того он и приказывал тогда нацедить и получал конечно свою полную меру. Если иноземец умирал или его убивали, то эти куманьки целый год все продолжали заносить в отчет полностью все "выдачи"!»101.
В кабаках имели право пить только посадские и крестьяне, люди других сословий пили вина, водки, меды, кислые щи, квасы и многие другие напитки дома. Спиртное по-прежнему подавалось без закуски, а тех, кто приносил закуску с собой, выгоняли в шею. Вскоре разрешили расплачиваться вещами под залог, и клиенты пропивались вплоть до нательных крестов, теряя человеческий облик и получая от кабатчиков презрительное прозвище «питухов». Деньги поступали в казну. В результате возникли чудовищные по своей сути питейные дома, где можно только пить, а есть – нельзя. Если в древнеславянской корчме, как и в татарском кабаке или немецком постоялом дворе, можно было есть и пить, то в московском кабаке велено только пить и пить, и, что самое главное, одному лишь простому народу, т. е. крестьянам и посадским, поскольку им одним было запрещено приготовлять домашние питья. Чтобы увеличить прибыль, кабатчики завлекали публику выступлениями скоморохов и гусляров, торговали водкой навынос, ездили со своим товаром по домам и местам массового скопления людей, отпускали в долг, затем взыскивая деньги «с правежом великим» (правеж – взыскание долга истязаниями и битьем).
При многих кабаках были так называемые «записные пьяницы». Они стояли у входа в заведение и всячески старались заманить побольше клиентов: расхваливали вино, кричали о невиданной его дешевизне, хулили конкурентов, а то и просто тащили за рукав случайных прохожих. Добившись своего, они тут же принимались стравливать «питухов» между собой, и как только те брались за грудки, целовальник громким голосом призывал стражу. «Записной пьяница» вступался за драчунов и брался их помирить. Пили «мировую», за ней следовали бесчисленные добавки – и так до тех пор, пока все не лягут под стол. Следом начиналась работа целовальника: он обсчитывал гуляк безо всякой опаски. У «записного пьяницы» была важная привилегия: ему принадлежала десятая чарка любой выпивающей компании. Если бражники забывали поднести «налог» сами, тот с бранью требовал отдать заработанное.
Иногда пропившему последние деньги посетителю бесплатно наливали похмельную чарку. Тоже с умыслом: похмельная чарка давала толчок к последующему пьяному застолью. Только теперь уже «похмелившийся бесплатно» рассчитывался за водку одеждой, а порой и домашним скарбом. Такой расчет назывался закладом. И крестьяне пропивали в кабаках последнее имущество. Однажды уфимский воевода заковал в цепи выпивоху-подъячего «за его дуровство и за поругание православныя християнския веры, понеже в кабаке снял с себя крест и закладывал на пропой, на вино».
99
Полное Собрание русских летописей. СПб., 1841. Т. 3. С. 121–174.
100
Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника (Записи прошлого. Воспоминания и письма). Л.: Издание М. и С. Сабашниковых, 1925. С. 81, 83.
101
Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника (Записи прошлого. Воспоминания и письма)… С. 81, 83.