Страница 11 из 12
Он не мог придумать никакого способа, как остановить его; оставалась только одна угроза бомбой.
Он сказал кратко:
— Если вы не подчинитесь мирному аресту в течение нескольких секунд, на этот участок будет сброшена атомная бомба.
Пот снова заливал его глаза, и он быстро мигал.
Темные черты Люса исказили конвульсии, безвольно повисли, и затем объединились в жесткую усмешку. — Она опоздала, — сказал он с мрачным юмором. — Ее предки в течение многих столетий пытались помешать мне. Но мы были успешными — всегда. Сегодня я — в очередной раз, и за все время добился успеха.
Одна рука Прентисса была свободной.
Он мог бы мгновенно добраться до горла Люса. С тихой яростью он пытался освободиться от петли, связывающей его запястье.
В ухе снова послышался голос E:
— Я должна была сделать это! Тон голоса был странно грустный, самообвиняющий, полный раскаяния.
Должна была сделать — что?
И его ошеломленный ум пытался переварить факт, что E только что уничтожила его.
Она продолжала. — Бомба была сброшена десять секунд назад. Она почти умоляла, и ее слова сливались вместе. — Вы были беспомощны, вы не смогли уничтожить его. У меня возникло внезапное предчувствие того, каким будет мир потом — даже для тех, кто пройдет. Простите меня.
Почти машинально он возобновил попытку избавиться от веревки.
Люс осмотрелся по сторонам. — Что это?
— Что? — переспросил Прентисс тупо. — Я ничего не слышу.
— Конечно, вы не слышите! Так слушайте!
Запястье, наконец-то, освободилось.
И сразу же произошло несколько событий.
Тот далекий визг в небесах превратился в нарастающий вой разрушения.
Как один человек, Прентисс и Люс прыгнули к выключателям активации смертоносного прибора. На бесконечно малую долю времени Люс оказался там первым — прежде, чем стены дома полностью распались.
Наступила краткая, беззвучная пауза чрезвычайной темноты.
И затем Прентиссу показалось, что колоссальная каменная стена врезалась в его мозг, и удерживала его немым и неподвижным.
Но он не был мертв.
Поскольку этой бронированной, ошеломляющей стеной была не бомба, а само Время.
В краткой вспышке проницательности он понял, что для разумных, думающих существ, Время внезапно стало баррикадой, а не бесконечной дорогой.
Взорвавшаяся бомба разрушила стены дома, которые каким-то образом зависли, быстро замороженные в неизменной, вечной статике.
Люс отделил это мимолетное невидимое измерение от существ и вещей, которые двигались вдоль него. Нет существования без изменения вдоль временного континуума, а теперь континуум разбит вдребезги.
Какова же теперь судьба всех материальных вещей — всего человечества?
Смог ли хотя бы один из них — по крайней мере, из двух или трёх, понимающих передовую онтологию, пройти этот барьер?
Не было ничего, кроме черной, жуткой тишины вокруг.
Его чувства были бесполезны.
Он даже сомневался, что у него были какие-либо чувства.
Пока он мог сказать, что он был только интеллектом, плывущим в пространстве. Но он даже не был уверен в этом. Интеллект, пространство — сейчас они были не обязательно теми же самыми, какими были прежде.
Все, что он знал наверняка, было то, что он сомневался. Он сомневался относительно всего, кроме самого факта сомнения.
Призрак Декарта!
Сомневаться — значит думать!
Я мыслю, значит, я существую!
Я существую!!!
Он немедленно начал с осторожностью размышлять. Он существовал, но не обязательно, как Адам Роджерс Прентисс. Кем он мог быть для ноумена Адама Роджерса Прентисса?
Но он уцелел. Ведь он собирался пройти.
Он призвал свой кружащийся мозг расслабиться, стать упругим. Ты находишься на грани чего-то изумительного!
Казалось, что он мог почти слышать свой разговор, и он был рад этому. Безмолвная окончательная действительность была бы невыносима.
Он слегка, и не вполне определенно, шепнул:
— Е!
Откуда-то, издалека, послышался всхлип женщины.
Он нетерпеливо закричал в темноту:
— Это вы?
Что-то непонятное и странно пугающее ответило ему.
— Не пытайтесь держаться за себя, — продолжил он. — Просто позвольте себе идти! Помните, что вы не будете больше E, а ноуменом, сущностью E. Если вы не изменитесь достаточно, чтобы разрешить вашему ноумену принять вашу старую тождественность, вы должны будете остаться там.
Послышался стон:
— Но я — это я!
— Но это не вы — не на самом деле, — умолял он быстро. — Вы — только аспект большего, символического ВЫ – ноумен E. Это – именно для вас. Вы должны только протянуть свою руку, чтобы схватить форму окончательной действительности. И вы должны это сделать, или прекратите существовать!
Раздался отчаянный вопль:
— Но что произойдет с моим телом?
Онтологист почти рассмеялся. — Я не знаю; но если оно изменится, то я буду переживать больше, чем вы!
Повисло молчание.
— E! — позвал он снова.
Никакого ответа.
— E! Вы прошли? Е!
Пустое эхо пронзительно вопило в пределах окружающей его узкой темноты.
Неужели женщина даже прекратила своё борющееся, промежуточное существование? Он больше не мог обнаружить, где она теперь была.
Так или иначе, если бы когда-нибудь ему удалось достичь этого, он рассчитывал, что она будет с ним — только вдвоем с ним.
В ошеломленном неудобном удивлении он раздумывал над тем, каким будет его существование с этого времени.
И что же с Люсом?
Обладал ли демонический профессор достаточной умственной адаптационной способностью, чтобы проскочить? И если так, каким будет профессорский ноумен – реальный Люс?
Скоро он будет знать.
Онтологист снова расслабился, и начал плыть через призрачную смесь света и тьмы. В его глазах постепенно начал формироваться тусклый свет, и темные вещи начали формироваться, растворяться и преобразовываться.
Он почувствовал большой прилив признательности. По крайней мере, форма конечной действительности должна была быть видимой.
А затем, примерно в том месте, где ранее стоял Люс, он увидел глаза — два крохотных, красных огонька, пронзающих его с необъяснимой яростью.
Те же самые глаза, которые прожигали его той памятной ночью во время первого поиска!
Люс действительно проскочил. Но подождите!
Дьявольская аура играла вокруг извивающейся тени, которая содержала эти сияющие, драгоценные огни. Эти глаза были блестящими, внушающими ужас на грани ненависти в голове огромного змея! Глаза змеи!
В благоговейном трепете и страхе онтологист понял, что Люс не проскочил — как Люс. Что в ноумене, сущности Люса, не было ничего человеческого. Что Люс, носитель света, стремящийся к божественности, был не просто Люсом!
В тусклом свете онтологист начал сжиматься от обвивающего ужаса, и в этой динамике изменений увидел, что у него, по крайней мере, все еще было человеческое тело. Он точно знал это, потому что он был полностью нагим.
Он все еще был человеком, а не змеей — потому, что никогда ей не был.
Затем он обратил внимание, что каменный дом исчез, а на востоке проявляется розовое зарево.
Он врезался в дерево прежде, чем прошел дюжину шагов.
Вчера никаких деревьев в пределах трехсот ярдов вокруг дома не было.
Возникло чувство, что не было никакого дома, и не было вчерашнего дня. Где-то здесь должен был ждать Краш — если он, конечно, прошел-проскочил, и, следовательно, действительно существовал.
Он пошел вокруг дерева. Оно на мгновение заслонило вид существа-змеи, а когда он попытался найти его взглядом снова, оно исчезло.
Он обрадовался с моментальным облегчением, начал озираться вокруг в полутьме, и глубоко вздохнул.
Животные, если они все еще существовали, исчезли с наступлением рассвета. Травянистые, усеянные цветами газоны сверкали как изумруды в тумане раннего утра. Откуда-то доносился лепет проточной воды.