Страница 13 из 19
На сердце у меня было одно чувство: я всем им только мешаю. Наконец мы вошли в кабинет, я села слева от нотариуса, мать справа, сестра заняла стратегическое положение напротив.
Нотариус была молодой девушкой. Она спросила по какому мы вопросу. Я ответила, что мы должны оформить документы по даче и по квартире, спросила, есть ли возможность распечатать готовый текст по дарению дачной земли, который я привезла с собой, на ее компьютере. Конечно, она сказала, нет проблем, и начала объяснять нам стоимость оформлений документов по квартире и даче.
Несколько лет назад мать составила завещание, согласно которому квартира после ее смерти переходила ко мне и моему сыну, а дача моей сестре. Сестра никогда на заявляла своих претензий на квартиру, напротив, она говорила и писала мне, когда просила у меня деньги на кредит для ее 2-й квартиры, что не претендует на квартиру, в которую я вложила свои трудовые чеки за 25 лет работы. Она жила в Беларуси и было логично, чтобы она пользовалась дачей. Я продолжала вести линию, принятую еще при жизни отца, перед нашим отъездом, однако уже тот факт, что сестра вынудила мать подать на меня в суд на переоформление дачи, говорил о том, что по-хорошему наша история не закончится.
Нотариус спросила, что мы хотим делать с квартирой. Мать сказала, что хочет оформить дарственную на меня, но боится остаться на улице без квартиры. Мне были неприятны такие разговоры, будто меня косвенно обвиняли в аморальности по отношению к ней, но ей уже было 85 и она стала сильно подверженной влиянию сестры. Нотариус объяснила матери, что пока она жива, даже при оформлении дарственной, она имеет право проживать в квартире и никто не может ее оттуда выселить. Нотариус попросила наши документы для оформления актов.
И в этот момент сестра заявила: «А я тоже претендую на квартиру. Дача стоит 5, а квартира 125».
Я сказала: «Ну как же так, Оксана, ты ведь никогда не претендовала на квартиру, ты в нее не вкладывала, ты и в дачу не вкладывала, и не работала на ней, но тут живешь, поэтому лучше, если она будет твоей. Но квартира? Я ведь помогла тебе с кредитом на твою 2-ю квартиру, как ты меня просила, у тебя ведь две теперь, я не претендовала на деньги отца, когда ты купила себе машину, будучи далеко, я хотела, чтобы ты облегчала жизнь старикам… Я, правда, не знала, что ты потом забрала все деньги со счета отца, чтобы закрыть кредит по своей новой квартире… Но зачем тебе наша квартира? Ты же знаешь, что у меня больше ничего не останется на родине…»
Нотариус смотрела на нас круглыми глазами, в которых читалось: «Говорили, что документы оформлять, а здесь дележка началась». Я извинилась перед ней за разборки, она формальным голосом попросила нас оставить кабинет, разобраться в кулуарах, и если мы будем готовы к оформлению документов, заходить. Пока я собирала документы, мать с сестрой вылетели из кабинета. Я вышла чуть позже и нашла их устроившимися в уголке. Они тихо шушукались. Я не слышала слов. Конечно, они специально так делали, чтобы до меня не долетело. По их единодушному шушуканью я поняла, что все давно уже решено. Я просто интеллигентная дура с моралью. Я подошла к матери и спросила, что она намерена делать. Она злобно на меня посмотрела и сказала:
«Я передумала. Твоим наследством будет дача. Приезжай и живи там».
Я поняла, что они меня ненавидят. Но за что? Вероятно за то, что я помешала им, когда в 1995 году они оформили кредит под квартиру на 100 тысяч долларов, набрали долгов у коллег, родственников и знакомых, оставив потом их без денег, а людей без квартиры… Когда меня вызывал как свидетеля лейтенант Мальчевский из Фрунзенского района по борьбе с экономической преступностью, я отвечала односложно, жалея сестру.
Я сказала: «Мама, я приехала, чтобы оформить документы, как ты меня вызвала, по даче и по квартире. И повидать могилу отца. Для моей семьи приезд сюда недешевое удовольствие».
«А зачем ты приехала? Могла и по почте прислать», – вновь ответила мать.
Сестра молчала. Она уже вероятно все сказала.
Они сидели в уголочке, как две крысы, такие похожие в своем ничтожном поведении…
Я помолчала и сказала: «Зачем вы так поступаете со мной? Я ведь вам только хорошее делала. Я буду в Минске 4 дня. Вы знаете мой мобильный телефон».
Я вышла на улицу, поймала такси и поехала в Институт к коллегам.
Вернувшись вечером домой, начала планировать дела, поскольку времени до отъезда и окончания моего кратковременного отпуска оставалось очень мало. Мне нужно было посетить могилу отца и сходить к нотариусу по вопросу наследства отца после его смерти.
На следующий день я позвонила сестре и попросила свозить меня на кладбище, где похоронен отец, а это было далеко за городом. Но сестра ответила, что у нее нет времени. Тогда я попросила запланировать нашу поездку, когда у них будет время, но в те дни, когда я нахожусь в Минске. И тут она мне сообщила, что ни ее третий муж, ни она не найдут для меня вообще время. Это нужно было понимать как то, что им нужны были от меня только деньги на покупку машины…
Я поехала на могилу на автобусе. Час туда, час обратно. Дело было не в средстве передвижения, а во времени. Его у меня было мало до отъезда. Приехав на кладбище в Колодищах, я начала искать могилу. Свежие могилы все одинаковы, номера у меня были, и я начала ходить от одной к другой в поисках. Так прошел час, и я решила позвонить матери, чтобы узнать у нее хоть какой-то ориентир. Мать ответила следующее:
«Я не знаю никаких ориентиров. Меня на могилу возили на машине».
Я был шокирована ее поведением.
Больше звонить было некому. Я еще поискала могилу отца. Потом присела у чьей-то могилы и начала есть беляши, которые купила на автовокзале, чтобы оставить на могиле у отца, он очень любил их в последние годы своей жизни… И заплакала. Я плакала долго. И из-за того, что у отца была такая исковерканная жизнь, и из-за того, что не нашла его могилу, и из-за того, что у меня такая жестокая, иудейская, иезуитская и ничтожная мать и такая же сестра.
Потом села в автобус и через час была дома.
На следующий день по плану нотариус, отпуск заканчивался, мне нужно садиться на поезд, чтобы утром приехать в Санкт-Петербург к самолету. Но время отвратительных новостей не закончилось, мне пришлось выпить еще одну чашу зла.
Когда я пришла к нотариусу по вопросу наследования после смерти отца, сотрудница спросила, зачем я пришла. Ее вопрос напомнил мне вопрос матери «Зачем приехала?». Я повторила цель своего визита, нотариус ответила, что «никакого наследства у меня больше нет, я сама отказалась от всего остававшегося после смерти отца, включая трехкомнатную квартиру».
Я была ошарашена и попросила поднять документы.
Она взяла папку, открыла ее и вытащила мою доверенность.
Я говорю ей: «А теперь читайте мою доверенность».
Она принялась читать: «…отказываюсь от денежных средств, находящихся на денежном счету у моего отца в пользу моей матери».
Я спросила: «Где же в доверенности хотя бы словом упомянуто, что я отказываюсь от трехкомнатной квартиры и почему Вы решили, что я от нее отказалась?»
«Да, – ответила нотариус. – Про квартиру ничего не сказано. Но все равно у Вас нет уже никакого наследства и квартиры тоже».
Тут у меня в голове пронеслось: «Какие все же молодцы наши швейцарские адвокаты, и как правильно я сделала, что прежде, чем отправить доверенность матери, показала им текст и внесла некоторые кардинальные изменения. … Вот времена настали. Похоже, что в Беларуси творится полный беспредел. Даже родной матери нельзя верить. Не говоря уж о сестре».
Надо было что-то отвечать нотариусу. «Даже если я пропустила 6-ти месячный срок вступления в наследство, о чем у меня была договоренность с матерью, поскольку я не могла приехать раньше, Вы, как нотариус, не имели никакого права лишить меня трехкомнатной квартиры, в которую я вложила 25 лет трудового стажа, от которой я не отказывалась и в доверенности об этом нет ни слова, а только о деньгах на счету. Вы ответите за Ваши неправомочные действия на суде».