Дворяне. Книга 3

– Мои братья Костя, Сеня и Ваня тоже хорошо играли на гитарах. Их обучали профессиональные музыканты. Я о них часто думаю: где они, что с ними?

Закончился концерт в восемь часов вечера, и Люба стала уговаривать Сержпинских зайти к ней на чашку чая.

– Не всё мне к вам ходить, – приводила она свои аргументы. – Тем более, я здесь рядом живу. Сержпинские согласились уважить её, но обещали зайти ненадолго, на полчаса. Жила она в двухэтажном деревянном, новом доме, стоявшем параллельно железной дороге, в котором недавно получила комнату с прихожей. Комната просторная, с двумя большими окнами. Этот дом был построен для железнодорожников, но Любе эту комнату выхлопотал заведующий райфо Мишин. Соня не раз обращала внимание на то, что Мишин к Любе не равнодушен. Он почти каждый день вызывал её зачем-то в свой кабинет. Об этом Соня рассказывала Серёже, и они строили по этому поводу, свои предположения.

В комнате у Романовой было очень чисто и уютно: в глаза бросались круглый стол посередине комнаты, накрытый пёстрой скатертью, и диван, под белым чехлом. В домах интеллигенции по всей стране пошла мода на белые чехлы на диваны и кресла. Соня тоже мечтала сшить из белой ткани чехол на свой диван. Но пока дети маленькие, она считала, что это не практично, они будут его постоянно пачкать. У Любы никого не было, она жила одна, поэтому у неё и был идеальный порядок.

– Ну как, вам моё жилище? – спрашивала она. Сергей у неё в новом доме ещё не был. Ему комната, конечно, понравилась, он этого и не скрывал.

– У тебя, Люба, очень уютно, – похвалил он, – мы с Сонечкой будем брать с тебя пример.

Затем она поставила на стол чашки с блюдцами и разогрела на керосинке чайник. Пока пили чай и ели бутерброды с колбасой, хозяйка и гости, обсуждали концерт и делились впечатлениями. Сергей взглянул на свои карманные часы:

– Полчаса прошло, нам пора домой, – сказал он, – Сонечке надо козу доить.

– Ну, посидите ещё чуть-чуть, – стала уговаривать Люба, – я вам свой фотоальбом покажу, который сама склеила из картонок. Соня его не видела.

Соня согласилась, и муж не стал возражать. Он подумал: «Ничего с козой не случиться, молоко в вымени не засохнет». Хозяйка с гордым видом достала из комода альбом и положила его перед гостями:

– На первой странице фотография моей прабабушки Вали, – стала показывать она, – и моего прадедушки, Евстигнея Степановича. Он родной брат Сониному прадедушке Иосифу Степановичу Верещагину. Их было два брата и несколько сестёр. Все они родом из Петербурга, но потом Евстигней перебрался жить в Ярославль. А на второй странице мои родители, – перелистнула она альбом и продолжала:

– Это фотография моего мужа, погибшего в тысяча девятьсот пятнадцатом году на фронте, а здесь фотографии моего отца Ивана Верещагина и моей мамочки Оли. Они умерли в семнадцатом году. Мне их очень не хватает, – горестно вздохнула Люба.

– Я тоже очень скучаю о своих родителях, – согласилась с ней Соня. – И моя любимая сестра Тонечка тоже недавно умерла. Царство ей небесное.

Сержпинским было неудобно быстро уходить, не досмотрев альбом до конца. Они терпеливо выслушали рассказ Любы, про её родственников, фотографии которых были в альбоме, и, досмотрев альбом, стали собираться домой.

– Как жаль, что вы уходите, – говорила Люба, – мне так хорошо было с вами. Соня, я искренне завидую, что у тебя такой тактичный, талантливый и заботливый муж Серёжа. Вы прекрасная пара.

По дороге домой Сержпинские говорили о Любе Романовой и её предках. Сергей спросил Соню:

– А у деда Евстигнея тоже было поместье?

– Да, нашему далёкому, общему с Любой, предку Верещагину, имя которого мне не известно, царица Екатерина вторая, за большие заслуги перед отечеством, и за меценатство, присвоила звание «почётный гражданин». Это звание приравнивается к дворянству. Дала Верещагину поместье с крестьянами. Размеры огромной территории поместья начинались: от деревень Грабежево и Конищево, до сёл Вахтино и Торопово. На этой территории, ранее принадлежащей казне, жили более тысячи крестьян. От родителей я слышала, что потом эта территория дробилась между наследниками, и у нашего деда Александра Иосифовича осталась небольшая часть земли от деревни Гарь, до деревни Волково. Потом эту землю унаследовал мой отец. Своё поместье дед Евстигней продал сразу после отмены крепостного права. Его поместье находилось недалеко от Данилова, вокруг деревни Сумароково. Сначала это поместье купил помещик Сумароков (отсюда и название деревни), а затем помещик Тихменев. Другие наследники, видимо, тоже продали свои доли, потому что у соседей помещиков были другие фамилии. Верещагиных во всей округе, кроме нас, не осталось.

На концерт, до клуба, Сержпинские шли быстро, а обратно уже так не торопились. Они шли, не спеша, и наслаждались погодой, безветренной, с лёгким морозцем. На тротуарах чувствовался гололёд, и Соня держалась за мужа, чтобы не поскользнуться. Как всегда, в городе было в этот вечер темно, и только в центре светил электрический фонарь на столбе.

Соня спросила:

– А ты не помнишь, Серёжа, до Советской власти улицы в Данилове чем-то освещались? Например, в Питере на некоторых улицах, где не было электричества, были керосиновые фонари. А здесь мне раньше по вечерам ходить не приходилось.

– Конечно, и здесь были керосиновые фонари на каждом углу, но при большевиках их зачем-то убрали. Видимо надеялись, что у них электричества на всё хватит, но пока что, даже на все дома его не хватает. На окраинах Данилова в домах нет электричества, люди пользуются свечками, или керосиновыми лампами.

– Так и у нас часто свет гаснет, – сказала Соня, – мы тоже держим керосиновую лампу наготове. Кстати, ты мне сейчас поможешь? Подержишь лампу, пока я козу дою?

Сергей согласился помочь, хотя ему хотелось отдохнуть и уже клонило ко сну. Почти на ощупь супруги в темноте добрались до дома. На Преображенской улице, как всегда пыхтела паровая машина на электростанции. В домах, расположенных поблизости, её шум было слышно особенно чётко. Когда электростанция перестала работать, то город погрузился в полную темноту и тишину.

Сержпинские зашли в свой дом, и обнаружили, что дверь в квартиру была не заперта. В прихожей горел свет от свечи, а в комнатах было темно и оттуда доносилось детское сопение – значит, дети спали. Евпраксия сидела на кухне и дала знать вошедшим, чтобы соблюдали тишину. Соня, не раздеваясь, хотела взять небольшую кастрюльку, в которую она обычно доила козу, но свекровь остановила её:

– Никуда ходить не надо, – тихо произнесла она, – коза умерла.

– Вы, мама, шутите? – не поверила Соня. Сергей тоже стоял в недоумении: «Как же так, я ей недавно давал сено, и она была здорова. Может быть, сено оказалось отравлено?». Сергей высказал эти мысли матери и жене. Своё сено у них закончилось, и Сергей собирал его в тех местах, где привязывали лошадей. Лошади часто не успевали съесть сено, так как надо было ехать дальше, а сено оставалось.

– Но кому это нужно, травить сено, – рассуждала мать, – может, коза умерла по другой причине, всё же она была уже не молодая. Во всяком случае, не расстраивайтесь, мы можем потом купить другую козу.

Соня запротестовала и сказала, что ей надоело ухаживать за козой, лучше покупать коровье молоко у соседей. Свекровь и муж с ней согласились. А козу Сергей решил похоронить, когда земля оттает и будет легче копать яму. Место для этого он выберет за сараем.

Глава 4

Ревизор Вячеслав Никифорович

В Даниловский финансовый отдел, в конце марта приехала из Ярославля ревизионная комиссия из трёх человек, двух женщин и одного мужчины, который возглавлял комиссию. Всем ревизорам на вид было чуть больше сорока лет. Выглядели они солидно, одеты были в дорогую одежду: женщины красовались в шубах, хотя морозы уже заканчивались, а мужчина был в пальто с каракулевым воротником, а на голове у него была шерстяная шляпа, с полями. Его звали Зубеев Вячеслав Никифорович, и он уже проводил здесь ревизии не первый раз. Соне Сержпинской он, как мужчина и, как человек, очень нравился. О себе Вячеслав Никифорович ничего не рассказывал, но по его интеллигентности и образованности чувствовалось благородное происхождение. На Соню он особого внимания не обращал, а ей хотелось, чтобы он отличал её от других женщин, поэтому она одевалась лучше, чем обычно, и на голове сама сделала себе причёску, хотела сходить в парикмахерскую, но экономная свекровь не дала денег.