Страница 37 из 48
Мы имеем в виду институт так называемых Pauker’ов или Einpauker’ов (буквально – «вдалбливателей») – натаскивателей, приготовляющих молодых людей к государственным экзаменам. Эти господа устраивают за известную мзду у себя на дому собеседования (repetitoria, conversatoria) по элементарным учебникам с небольшими группами молодых людей «для внедрения в учащихся сведений» (выражение профессора Казанского (с. 32)), необходимых для государственного экзамена. Общий уровень бесед не поднимается, конечно, выше уровня элементарных учебников, целью их является «только твердое усвоение учащимся обязательного начального курса» (см. выше, с. 137). Применяется здесь и «повторение усвоенных сведений и даже многократное прохождение предметов, согласно старому правилу repetitio est mater studiorum» (см. выше, с. 137). Университетские курсы проходятся здесь не по семестрам или курсам, а по отдельным предметам по очереди – господствует система «сосредоточенного преподавания». Весь цикл наук проходится и экзамен выдерживается в течение незначительной сравнительно части того времени, которое требуется для изучения этих наук в университете, так что получаются огромное сбережение сил и выигрыш времени. Сроки для прохождения отдельных наук столь же короткие, как и у проф. Казанского, подчас даже еще короче, что, конечно, говорит не против его системы, а в пользу ее: указывая в качестве минимального срока 14 и в качестве максимального 45 дней для прохождения университетских наук, он, как показывают факты, вовсе не преувеличил, а скорее слишком скромно оценил предполагаемый успех своей системы. Это тем более можно признать на основании опыта, доставляемого институтом Einpauker’ов, что столь быстрое, еще более быстрое, нежели предполагает проф. Казанский, и успешное приготовление к экзаменам достигается по отношению к олухам, даже исключительно по отношению к олухам, ибо институт Einpauker’ов специально существует для них, между тем как тот же метод сосредоточенного вдалбливания в университетах, устроенных по плану проф. Казанского, применялся бы отнюдь не специально к наиболее тупым и неразвитым, а ко всем, в том числе и к способным и развитым, даже и к талантливым юношам, так что общие результаты были бы еще более удачными; во всяком же случае даже и 14-дневные сроки для прохождения университетских наук по этому методу решительно ничего фантастического и даже преувеличенного в себе не заключают.
Во избежание недоразумений и претензий со стороны автора описанной идеальной системы прохождения университетских наук, к каковым (sc. к недоразумениям и претензиям) у него, по-видимому, существует большая склонность и любовь[38], я вынужден сделать одну оговорку.
Указывая на существование уже до изобретения проф. Казанским метода сокращенного прохождения университетских наук, воплощение и применение этого метода в виде института Einpauker’ов, я отнюдь не имею в виду заподозрить автора в заимствовании без указания источника. Напротив, отнюдь не предполагая ничего подобного, я только хотел указать, что та система, до которой автор дошел путем самостоятельных размышлений, в другом месте развилась эмпирическим путем, была выработана самою жизнью, а фактическая удача этой системы является подтверждением со стороны опыта того, до чего автор дошел теоретическим путем. Такое совпадение, даже в деталях, доказывает только особую проницательность, граничащую с даром пророческим, со стороны автора, который в столь трудном, тонком и замысловатом, по-видимому, деле, как университетское, над которым уже многие ученые и законодатели безуспешно ломали себе голову, не только создал весьма простую систему замечательного сбережения сил и времени, но даже правильно предопределил степень ее практического успеха и даже предсказал приблизительно точно сроки прохождения, правильнее, пробегания, пролетания университетских наук.
Что касается института Einpauker’ов, то для понимания этого явления необходимо принять во внимание следующее.
При всем блеске университетского преподавания в Германии, где очень многие профессора – корифеи науки, за свои заслуги справедливо мировою славою пользующиеся ученые, а почти все профессора (исключения столь редки, что их можно вовсе не принимать во внимание) – настоящие ученые, т. е. владеющие наукою, любящие ее и жизнь свою ей (обыкновенно до гробовой доски) посвящающие и искренно преданные университетскому делу и долгу люди, академическое образование там все-таки несвободно от некоторых изъянов, коренящихся, впрочем, не в самом университете.
Враждебным по отношению к университетскому образованию и его успеху фактором является прежде всего своеобразная корпоративная жизнь студенчества, регламентированная до мельчайших казуистических подробностей сохранившимся до сих пор и окаменевшим обычным правом средневекового происхождения, с точным определением прав и обязанностей буршей, сеньоров, фуксов, пьющих, дерущихся, секундантов etc., с бесчисленным, требующим немало труда для усвоения количеством установленных обычаем сакраментальных латинских и других формул, команд и т. п. священнодействий и формальностей. Дух в них веет средневековый: корпоративная исключительность и замкнутость на почве цеховой регламентации; препровождение времени состоит в пьянствовании с аккомпанементом пения в антрактах; бесчисленные штрафы за несоблюдение бесчисленных мелких обязательных обрядов опять-таки состоят в штрафном выпивании, иногда, особенно для более слабых людей, трудноисполнимом; сверх сего, господствует дуэль. Я был положительно поражен и изумлен, когда увидел в первый раз всю эту процедуру (в Риге, Юрьеве – только «некоторые подобия» настоящих немецких корпораций). Тем более поражают эти картины и сама возможность их в наше время культуры, столь далеко оставившей за собою средневековый тип жизни, что поступающие в университет юноши в Германии – вообще культурнейшие, очень благовоспитанные, вежливые, деликатные и в общем довольно развитые люди (впрочем, более юные и детски настроенные и потому, а отчасти и по другим причинам, представляющиеся подчас менее интеллигентными, чем наши студенты). Нельзя сказать, чтобы эту их культурность и благовоспитанность уничтожала или хотя бы умаляла эта странная корпоративная жизнь, несмотря на свой средневековый, довольно варварский характер. Напротив, как это ни странно, она оказывает даже некоторое положительное воспитательное влияние, еще более укрепляя в них дух дисциплины, приучая к точному соблюдению установленных правил, развивая корпоративный, коллегиальный дух и т. д. Но на умственном уровне, особенно наиболее усердных корпорантов, эта жизнь не может не отражаться подавляющим образом не только вследствие своего мелочного обрядового формализма и педантизма, но уже вследствие того, что она фактически мешает заниматься наукою и притупляет умственные способности хроническим злоупотреблением пивом, не говоря уже о том влиянии на умственные силы и трудоспособность, которое оказывает обычная болезнь усердных корпорантов – хронический катар желудка.
Сила традиций и обычаев при этом такова, что многие считают долгом студента comme il faut отбывать все это, быть в корпорации и соблюдать все ее обряды, несмотря на осознание нелепости и вреда этой жизни, несмотря на большие подчас затруднения родителей в деле доставления требуемых средств (корпорации имеют отчасти аристократические тенденции и требуют подчас от участников не только крупных взносов, но и известного личного шика); они подчас считают долгом тянуть эту лямку, несмотря даже на органическое отвращение к пиву и желание заниматься наукою.
Положим, в новейшее время растет и усиливается скептическое и даже прямо отрицательное отношение к этому делу, и имеющие большее гражданское мужество, более самостоятельные и интеллигентные студенты, особенно в больших университетских городах, где каждый чувствует себя более независимым, сторонятся вообще от участия в корпоративной жизни. А затем, и в центрах процветания корпораций студенту необходимо только отбыть в течение некоторого времени (средний срок – 2 года) корпоративную жизнь, приобрести путем выучки пить по правилам, исполнения установленного числа дуэлей и т. д. высший корпоративный ранг, а затем можно уже всецело отдать себя университету и науке.
38
Большие и неосновательные претензии против автора сих строк содержит, между прочим, полемическая статья автора в «России» (30 июня 1901 г., № 781) по поводу моей статьи в той же газете о практических занятиях (№ 746, 748, 750, 754, 765; см. выше, с. 49–74). Автор начинает с заявления: «В «России» была помещена статья г. Петражицкого «К университетской реформе», почти целиком посвященная моей брошюре «К вопросу и т. д.»». Далее идет ряд обвинений меня в «умолчаниях». Оказывается, что я умолчал прежде всего о всем содержании его рассуждений о лекциях, не сообщил и большинства его положений и рассуждений о практическим занятиях – вообще отнюдь не представил его системы в ее полном и надлежащем свете. Эти умолчания он отчасти и восполняет, сообщая некоторые свои мысли о лекциях, из которых видно (особенно если не видно других частей содержания его брошюры), что он отнюдь не такой уж враг лекций, правильно смотрит на практические занятия и вообще очень умеренно и умно рассуждает обо всем, как следует быть. Что он до известной степени исправился (по крайней мере на страницах «России», хотя и путем выбора из множества противоречивых положений своей брошюры достойных предпочтения положений), это хорошо. Но то, что он взводит на другого целый ряд очень несправедливых обвинений, – это нехорошо. Как и почему можно было требовать от меня, чтобы я говорил в своей статье о разных частях его книги, которые не относились к моей теме? Такое основание, по-видимому, содержится в приведенном выше начальном заявлении его полемики. Если я посвятил «почти целиком» статью его брошюре, т. е. избрал темою обсуждения его брошюру, то я должен был не выбирать произвольно отдельные положения, а представить, так сказать, во всей полноте и красе содержание этой брошюры. Но ведь это начальное сообщение резко расходится с истиною. Не брошюре проф. Казанского посвящены были мои замечания, а только некоторым его предложениям относительно устройства практических занятий, а именно предложениям, сводящимся к подражанию приемам изучения естественных и медицинских наук с их клиниками, музеями, лабораториями и т. д. и покоящимся на непонимании различия предмета этих наук и науки права, а кроме того, и этой теме посвящена не «статья… почти целиком», а только незначительная часть ее, только небольшое сатирическое intermezzo среди других, более серьезных тем моей статьи, где проф. Казанский никакой роли не играет.
При этом критикуемые мною положения не сообщены «своими словами», а буквально перепечатаны из подлежащего места брошюры проф. Казанского (хорошо сделал!), и, казалось бы, возможен только спор по существу. Но спора по существу и защиты оспоренных мною положений в статье проф. Казанского нет вовсе (намек на эти положения и мое опровержение их содержится, по-видимому, в словах его статьи: «В моей работе должны быть, несомненно, слабые стороны»). Зато он создает вид какого-то защитительного ответа путем целого ряда обвинений меня в умолчаниях (и показания лицом разного товара из своей брошюры). В одном случае он прямо даже решается в связи с обвинениями в умолчаниях пропечатать обвинение в сообщении ложного факта: «Он [т. е. я] оставляет в стороне те общие начала постановки дела, которые подробно развиты мною в параграфах VIII–IX. Он оставляет без рассмотрения и главный вид практических упражнений, т. е. научные работы учащихся, берет только одни занятия прикладного характера и заявляет, будто этот… вид… практических занятий должен, по моему мнению, заменить все факультетское преподавание, и чтение лекций в частности». Конечно, далее он с успехом опровергает такое якобы находящееся, а на самом деле, конечно, не находящееся в моей статье сообщение. Это весьма смелый прием нападения, столь смелый и отчаянный, что я не решаюсь его здесь обсуждать и оставляю в стороне, как совершенно исключительный поступок, приключившийся, может быть, полунечаянно, полусознательно в пылу полемики, не подлежащий вменению. Что же касается, так сказать, менее ненормальных обвинений в умолчаниях и претензий по поводу несообщения разных частей содержания его брошюры, то они тем более неосновательны, что в моих замечаниях содержатся прямые оговорки о том, что они отнюдь не касаются прочих (кроме перепечатанных) предложений проф. Казанского и даже не исчерпывают его рассуждений о практических занятиях (одною из таких моих оговорок, а именно перепечаткою моих слов о том, что в его брошюре есть и «разные серьезные и достойные внимания мысли и указания», он даже заключает свою статью, хотя эта перепечатка не вяжется не только с обвинениями его статьи, но и с ближайшим контекстом).
Впрочем, теперь его претензии по поводу несообщения разных частей его брошюры в значительной степени удовлетворены, в том числе приведены и рассмотрены его комплименты в пользу лекций, указано, в каком размере он их устраняет и какою системою учения он их заменяет. Но и здесь оговорюсь, что задачей моей статьи вовсе не является исчерпать все богатство мыслей брошюры проф. Казанского и вообще не только другие, более беглые замечания, но и эта статья посвящены вовсе не этой брошюре (а тем менее «фигуре») названного писателя (другие сочинения которого, впрочем, – считаю долгом оговориться – гораздо солиднее и достойнее похвалы, чем брошюра об университетском преподавании). Дело идет о некоторых идеях и планах, которые удачно движутся по течению; к тому же они подробно и систематически изложены в новейшей брошюре по вопросам университетского преподавания; они обратили на себя внимание и серьезных людей и могли бы получить практическое значение. Важно, чтобы в трудном деле университетской реформы не было по возможности ничего затемняющего существо дела, сбивающего с толку и осложняющего и без того весьма сложный и тонкий университетский вопрос. Между прочим, что касается практических занятий, то автор в конце брошюры, при изложении системы быстрого прохождения университетского курса, о их пользе и необходимости, по-видимому, забыл. Между тем как в средине брошюры предлагается множество сортов практических занятий и отдельным видам приписывается величайшее значение, в конце брошюры университетские науки мчатся с такой быстротою, что о разных практических занятиях уже и помину нет. Например, что касается «осмотра различных государственных (и т. д.) учреждений, законодательных, административных и судебных мест», то в главе о практических занятиях «осмотр по крайней мере главнейших учреждений и установлений, которые изучаются той или другой наукой права, является совершенною необходимостью» (с. 64), а в конце брошюры, в главе о сосредоточенном и быстром преподавании, студенты уже, по-видимому, никуда не ходят и ничего не осматривают, а сидят в институте и долбят с большою поспешностью учебники по очереди к экзаменам.