Страница 27 из 48
С другой стороны, предположенная система отнюдь не мешала бы дельным студентам заниматься заинтересовавшими их и облюбованными ими науками в течение года. А на старшем курсе, например на третьем, на четвертом, можно без помех со стороны экзаменов посвятить целый год какому-либо специальному научному исследованию, например сочинению на медаль (слушание более выдающихся лекций или даже и всех лекций с такими весьма полезными занятиями вполне мирится).
Экзаменный уровень неминуемо поднялся бы вследствие выбора тех предметов, по которым в данное время студент чувствует себя более приготовленным или способным к надлежащему приготовлению, и вследствие некоторого передвижения экзаменов, по крайней мере по более трудным и требующим большого развития предметам, на старшие курсы, на время большего умственного развития и серьезности характера. Уровень экзаменных требований, заметим, зависит не только от нас, профессоров, а и от студентов. Чем больше является студентов на экзамен с плохими знаниями, тем ниже ceteris paribus наши требования; они тем выше, чем лучше средний уровень знаний. Это нам отлично известно по опыту и психически неизбежно – своего рода закон природы экзаменного дела[22].
Можно было бы достигнуть еще большего повышения уровня экзаменных знаний и экзаменных требований путем следующего средства: студентам старших курсов предоставляется возможность держать экзамены по тем прослушанным на предыдущих курсах предметам, по которым у них еще нет удовлетворительной экзаменной отметки, и в течение года (а не весною только) – по мере их готовности держать экзамен по данному предмету.
Эта мера представляла бы верное психологическое средство поднять экзаменные знания и требования до весьма большой сравнительно высоты.
Заявляющие о готовности держать экзамен по данному предмету и просящие профессора о любезном устройстве им такового действительно были бы «готовы», солидно приготовлены (за редкими исключениями, всегда, конечно, возможными). В противном случае им незачем, да и стыдно было бы утруждать профессора, особенно уважаемого ими. Что касается профессора, то он, естественно, предъявлял бы бо́льшие требования не только потому, что являлись бы обыкновенно действительно приготовленные, но и потому, что от заявившего ему о своей приготовленности к экзамену по его предмету и добровольно просившего на сем основании экзаменовать его профессор (психологически естественно) требовал бы полного оправдания как правдивости заявления, так и решимости утруждать его (профессора) «персону». Мы, профессора, считали бы себя вправе и даже обязанными принимать в таком случае неприготовленность к экзамену за недостаток уважения к себе (каковое мы нравственно обязаны оберегать не из-за себя только, а из-за университетской кафедры, ради уважения к науке и университету в лице ее представителей). Конечно, таких недостаточно приготовленных студентов, которые бы являлись на экзамен bona fide, т.е. в добросовестном убеждении о наличности солидных познаний (такие недоразумения иногда случаются, но экзаменатору их легко отличить от попытки проскочить без добросовестного приготовления), мы бы не распекали, а только отсылали их без отметки о выдержании экзамена, объяснив, в каком направлении и как им следует укрепить и расширить свое знание. Вообще же не было бы ничего легче, как сказать: «До свидания (через месяц или больше – по желанию студента), приготовьтесь, как следует быть, а тогда являйтесь!» Теперь сказать «до свидания» было бы иногда весьма неуместною иронией, ибо человек «теряет год», и подчас это очень серьезный удар. Когда видишь бледное лицо, дрожащие губы и руки и слышишь отчаянную мольбу: «Профессор, спросите еще…» (наиболее деликатная и приличная форма просьбы), а то еще и упоминание о жене и о детях или об имущественных обстоятельствах, поневоле иногда разнервничаешься и лишишься судейско-экзаменного мужества (что все-таки очень нехорошо и деморализует экзаменное дело, тем более что послаблениям, если уж дело пошло на этот скользкий путь, границы нет и нельзя по принципу справедливости одним оказывать снисхождение, а другим нет[23]).
Но несмотря на психологически несомненные преимущества этой экзаменной системы как таковой введение ее повлекло бы за собою неизбежно и серьезные вредные последствия. Дело в том, что тогда наряду с повышением экзаменных знаний и требований произошло бы умаление слушания лекций и вообще свободного занятия наукою не для экзамена. А это как раз ценнейший и наиболее желательный элемент истинно академического образования (и воспитания к призванию, в отличие от ремесла, «практичности», карьерного усердия и т. п.).
Кроме того, добавление к лекциям и иным занятиям профессоров еще периодического экзаменования (обременительного и в случае, например, устройства экзамена только раз в месяц для целой группы изъявивших желание экзаменоваться студентов сразу, что следовало бы во всяком случае рекомендовать в случае принятия системы экзаменов в течение года) вело бы к большой потере времени и утомлению на стороне профессоров. Это соображение весьма серьезное – не потому, конечно, что желательно сделать жизнь профессора как можно более приятною или т. п., а потому, что всякое переутомление и переобременение может роковым образом влиять на качество весьма тонкого и квалифицированного преподавательского труда профессора (лекция, прочитанная без живого интереса и охоты, = 0 или представляет отрицательную величину), а равно отразиться не менее или даже еще более отрицательно на исполнении второй функции и второго долга всякого члена университета – на ученой деятельности профессоров. Чем многолюднее университет, тем более эти соображения говорят против экзаменов в лекционное время и в пользу концентрации экзаменов для каждого профессора на неделю, две или месяц по окончании лекций – на короткий период, вообще пропадающий для науки и преподавания из-за malum necessarium – необходимого зла экзаменов. Посему предпочтительнее указанная раньше система. Не мешая заниматься наукою (вне учебника и экзамена), она в то же время имеет в известной степени и те преимущества, которые свойственны второй, последней системе. И при системе только весенних экзаменов со свободным выбором предметов экзамена и без потери года (для студентов старших курсов) в случае неполучения известного количества удовлетворительных отметок все-таки отсутствовало бы психическое давление: для студентов являться на экзамены по неизученным предметам, а для профессоров смотреть на это снисходительно и пропускать таковых. К этой все-таки хорошей экзаменной психологии были бы в значительной степени причастны и студенты, и экзаменаторы первых двух курсов, ибо по добровольно избранным для экзамена предметам ответы были бы, естественно, лучше (и нравственно должны были бы быть вообще лучше), а casus fatalis на известном экзамене не влечет за собою необходимости потери года, если путем экзамена по другим предметам можно все-таки удовлетворить условиям перехода (ибо требуется выдержать экзамен не по определенным предметам, а по известному минимальному количеству их, которое можно и следует добровольно увеличить, особенно если случился уже провал на одном из экзаменов). Сверх сего, можно было бы из изложенной, но отвергнутой нами (ради сохранения полного психического простора для слушания лекций и вообще свободного занятия наукою не для экзамена) системы свободных экзаменов по отдельным предметам по мере приготовления и в течение учебного года сохранить наиболее важную часть в виде дополнения к системе весенних свободных экзаменов.
Дело в том, что и при описанной выше системе происходящих только раз в году для первых двух курсов относительно свободных, для старших курсов абсолютно свободных экзаменов получится известная группа студентов, дошедших до последнего курса и прослушавших и этот (четвертый или пятый) курс, но не приобретших еще полного ценза вследствие экзаменных недоимок по некоторым предметам. Вот тут уже и при нашей системе возникает трагический подчас вопрос о потере целого года, может быть, из-за одного предмета. А так как, с другой стороны, эти студенты уже прослушали весь курс, вторичное слушание предметов последнего курса для них имеет уже малый интерес и малое значение или же это такие люди, которых университет не смог вовлечь в науку в собственном, высоком смысле этого слова (безнадежные в этом отношении люди), то по отношению к ним отпадают наши возражения с точки зрения науки, а существует только экзаменный вопрос, и его можно решить по чисто экзаменным соображениям. Вот для таких и только таких (т. е. уже прослушавших и последний курс, но имеющим экзаменные недоимки) можно и желательно было бы воспользоваться системою экзаменов в течение года по мере приготовления, чтобы не задерживать их напрасно на целый год и чтобы экзаменующие студентов последнего курса не попадали из-за страха этого последствия на путь послаблений. Профессор мог бы слабых по его предмету студентов последнего курса при экзамене весною отсылать на осень, по окончании каникул (например, на такой-то день до начала осенних лекций), т. е. не «губить» их, а только заставить их поработать во время каникул для пополнения недостающих сведений.
22
Поэтому, например, и проникшие недавно в печать весьма нелестные для нас (но, к сожалению, отнюдь не преувеличенные) сведения о том, до сколь низкого уровня упал у нас магистерский экзамен (статья А. Пиленко в «Новом времени» от 23 мая 1901 г.), не могут быть правильно поняты и истолкованы, если не принять во внимание, что большинство «оставленных для приготовления к профессорскому званию» и собственно занимается службою, а не наукою, требующею всех сил человека и великих усилий для действительного успеха. Успех в науке и ученая карьера подчас вовсе и не имеются в виду и не представляются вовсе сколько-нибудь интересными и заманчивыми, особенно при сопоставлении с успехами и надеждами департаментского и чиновного свойства, хотя, с другой стороны, оставление при университете, магистрантство и т.д. отнюдь карьере не вредят, а, напротив, весьма и весьма ей помогают, представляют, так сказать, ключ к карьерным сокровищам, несоизмеримым и по легкости достижения, и по материальному положению с ученою карьерой, хотя бы ординатурой. К такому только побочному и добавочному к другим, более важным и серьезным занятиям «изучению науки» со стороны экзаменующихся и приспособился, может быть, незаметно для самих экзаменаторов и уровень магистерского экзамена. Полное и серьезное посвящение себя науке и только научной карьере представляет у нас, особенно на юридическом факультете, исключительное явление и серьезного влияния на уровень магистерского экзамена не оказывает. Впрочем, эти замечания не имеют целью и не могут оправдать всех тех явлений, какие бывают в этой области. Надо надеяться, что мы, так сказать, воспрянем духом и примемся энергично за очищение и украшение нашего «храма науки» под влиянием общей реформы. Уже теперь, в ожидании реформы, чувствуется значительный подъем духа, интереса и любви к университетскому делу, академический пульс бьется живее.
23
Не испытавшим пытки экзаменования и представить себе, пожалуй, трудно, что приходится нам, экзаменаторам, подчас испытывать. Это не только темная, а просто черная (и чернорабочая вместе с тем) сторона нашей профессорской деятельности, даже с точки зрения просто здоровья! Впрочем, известный процент экзаменующихся доставляет настоящее наслаждение своими экзаменными ответами. Не говоря уже о точности, ясности и вообще элегантности изложения (дело, конечно, не в «красноречии», а в интеллектуальной стороне), некоторые студенческие ответы по содержанию своему выводят далеко за рамки учебника (на основании слышанного на лекциях или прочитанного сверх учебника, иногда в связи с собственными критическими размышлениями). Поневоле думаешь иногда: если бы наши магистранты так отвечали на магистерских экзаменах!.. Впрочем, то обстоятельство, что лучшие студенческие ответы подчас значительно выше уровня некоторых магистрантских ответов, не представляет ничего удивительного при теперешних аномалиях «приготовления в профессорскому званию», или фикции такого приготовления.