Страница 23 из 48
Массовый опыт человеческий разными прямыми и косвенными путями свидетельствует о том, что слушание лекций выдающихся особенно ценное идеальное благо.
Характерное явление представляет также материальная общественная оценка и оплата профессорского труда (при теперешней, т.е. лекционной, системе преподавания) в классической университетской стране – в Германии, где университетская наука процветает, как нигде в другой стране, а система вознаграждения за чтение лекций выработана историческим массовым опытом, а не путем единовременного и единообразного назначения свыше.
Сумма вознаграждения профессорского труда (жалованья и гонорара) здесь подвержена весьма сильным колебаниям, достигая по отношению к выдающимся профессорам выдающихся университетов (особенно Берлинского) 50, 70 тыс. марок и более (иногда один гонорар, не считая жалованья и других связанных с ординатурой, докторскими экзаменами и т.п. в крупных университетах довольно крупных доходов, превышает 50 тыс.). Даже гонорар более выдающихся приват-доцентов достигает 20 тыс. и более.
Таким образом, вознаграждение труда выдающихся ученых и во всяком случае первоклассных светил науки значительно превышает вознаграждение высших сановников государства, не исключая министров[20].
Правда, в той же Германии наряду с профессорскими доходами, доходящими до 100 тыс. марок, существуют и такие, которые приблизительно равны нулю. Это относится не только к тем приват-доцентам, которые ничем не выдаются и не имеют слушателей, но и к некоторым экстраординарным профессорам, которые по общему правилу жалованья не получают и иногда слушателей тоже не имеют. Но и те ординарные профессора, репутации которых хватило только для того, чтобы получить приглашение на кафедру в какой-либо захудалый университет (и дальнейшего роста ученой репутации и дальнейших более лестных приглашений не было), должны довольствоваться весьма скромным вознаграждением.
Вообще в основе германской системы лежит взгляд на профессорские лекции не как на равноценные приблизительно услуги определенного типа, подлежащие сообразно с этим и одинаковому вознаграждению (как, например, услуги чиновников известных категорий или, например, труд рабочих определенного рода, услуги почтальонов и т.п.), а как на такие величины, которые по ценности своей представляют величайшие контрасты, резкие скачки вверх и вниз от нуля до весьма крупных и ценных величин.
Но не иной смысл и установленного выше в форме «если бы я был студентом…» правила. Выраженная в ней весьма высокая оценка лекций и пользы их слушания относится именно к лекциям выдающихся ученых. Что же касается таких профессоров, то к сообщенному выше о высоком вознаграждении их труда в Германии следует прибавить, что из-за первоклассных ученых происходит борьба между университетами и правительствами государств Средней Европы (германских государств, имеющих свои университеты, Швейцарии и Австрии). Для выдающегося университета и его главного союзника – подлежащего министра народного просвещения считается там победою и торжеством добыть на вакантную кафедру первоклассное светило науки, а неудача такого признаваемого весьма важным предприятия или неумение удержать себя знаменитого профессора рассматривается как фиаско и поражение и компрометирует университет или министра, если это случилось по их вине. Откуда бы могли появиться такие воззрения, если бы то дело, для которого профессора приглашаются в данный университет, т.е. чтение лекций, представляло вредное или во всяком случае бесполезное по существу своему, не имеющее никакой ценности занятие?
Правильнее и осторожнее было бы не обобщать индивидуальных лекционных неудач и т.п. данных и аномалий и не выводить из них заключения о неуспешности и негодности лекций вообще, а вместо этого заняться: с теоретической точки зрения – причинным выяснением эмпирически несомненной, на всевозможные лады массовым опытом подтверждаемой и признаваемой высокой ценности лекций выдающихся профессоров (его следует, конечно, искать на психологической почве); с практической точки зрения – изысканием мер, ведущих к подъему уровня профессуры и тем самым качества лекций и их массовой и индивидуальной оценки со стороны учащейся молодежи. К этим вопросам мы возвратимся впоследствии, а пока мы готовы признать только то положение, что нет основания и не следует обязывать всех профессоров читать лекции. Кто замечает, что его лекции бесполезны или слишком малоуспешны, чтобы стоило и следовало их читать, пусть заменит их какими-либо иными, более полезными занятиями. Такие лекции, на которые является, как говорит проф. Казанский (с. 20), «человек 5, 3, 1 из 200 и более слушателей», т.е. из 200 и более официально записанных на лекции студентов, или на которые даже не посылаются из вежливости депутаты для слушания («профессор не находит вовсе слушателей, и вывешивается воззвание, призывающее к порядку» (там же, с. 20)), конечно, явления очень печальные не только для самолюбия преподавателя, но и для университетского дела вообще. Особенно вывешивание «воззваний, призывающих к порядку» компрометирует и обесценивает лекции в данном университете и кафедру вообще в глазах студенчества и должно отзываться и на других аудиториях. Но и у нас, несмотря на большое и постоянно усиливающееся падение престижа университетской кафедры и оценки лекций, ведущее к сравнительно малой посещаемости и тех лекций, слушание коих для студентов было бы весьма полезным (чего нет, например, в Германии при той же системе преподавания), все-таки бывает, что число слушателей в аудитории не только достаточно велико, но даже значительно превышает число официально записанных на данные лекции студентов. Случаям сидения в аудитории 5, 3, 1 из 200 и более слушателей, которые, заметим, проф. Казанский приводит не как особые casus fatales, а как обыкновенные явления (что, конечно, весьма далеко от действительности), можно противопоставить, например, такие случаи: вследствие особого стечения обстоятельств возникла в студенческой массе общая и сильная вражда к профессору (масса всегда легко осуждает, и такие случаи всегда легко возможны, а в последнее время поводов для них было особенно много), но аудитория отнюдь не пустует. Совсем напротив, против человека вражду питают, а профессора не могут не ценить и не уважать как профессора, как ученого. Так они и рассуждают и сообразно с этим и поступают, не лишая себя умственного наслаждения и пользы, извлекаемой из лекций профессора, несмотря даже на гнев и раздражение по адресу человека.
Вот и надо постараться, чтобы таких лекций было побольше, а таких лекций, какие предполагаются как нечто нормальное и естественное врагами лекционной системы, не всегда соблюдающими мудрое правило «не пеняй на зеркало…», поменьше.
Признавая в прошлой статье, что не следует всех профессоров заставлять необходимо читать лекции, и соглашаясь, что тем из них, лекции которых, по их собственному убеждению и признанию, не приносят никакой пользы студентам, следует предоставить право заменить лекции какими-либо другими, более успешными занятиями, мы отнюдь не имели в виду занятий, состоящих в задавании уроков на дом по учебнику и периодическом, еженедельном или еще более частом спрашивании уроков с постановкою отметок по пройденным частям курса, с освобождением от экзамена в случае хороших отметок и т.д.
Мы уже указали выше, что эти занятия, поскольку они ведутся не с детьми, которым даже слова ясно и толково написанного учебника приходится разъяснять, предупреждая и устраняя всевозможные недоразумения, естественные в детском возрасте, по отношению к взрослым людям теряют характер преподавания и превращаются в занятия чисто экзаменного типа.
Между прочим, и в средних учебных заведениях, даже в младших классах, иногда преподавание заменяется таким хроническим экзаменованием. Многие учителя сводят свои классные занятия к задаванию уроков по книге и спрашиванию их, причем спрашивание это получает экзаменационный характер, а функция разъяснения и обучения стушевывается или совсем исчезает. Иногда такое хроническое экзаменование, заменяющее преподавание в собственном смысле, получает характер враждебной и ловкой инквизиции, имеющей целью уличить ученика в незнании, по возможности «поймать» его. Ученики в свою очередь изощряются в умении скрыть недостатки своих положительных познаний или понимания и в средствах обмануть инквизитора. Борьба эта получает подчас характер большой обоюдной ловкости и хитрости: учителя – в спорте ловли и уличения, учеников – в обмане, отражении опасности и спасении.
20
У нас, наоборот, оценка и вознаграждение профессорского труда, в том числе и ординарных профессоров, хотя бы и знаменитостей, гораздо ниже, нежели оценка и вознаграждение труда, например, вице-директоров департаментов и даже занимающих низшие должности чиновников, хотя для последних открыто движение вверх, а должность ординарного профессора есть высший предел ученой «карьеры». Правда, вознаграждение некоторых профессоров значительно выше общей нормы и доходит иногда до 12 тыс., но прибавка значительного гонорара к ничтожному общему жалованью представляет у нас, так сказать, случайную, совершенно не зависящую от личных заслуг и дарований профессора привилегию немногих, главным образом преподающих на младших курсах профессоров-юристов и медиков наиболее многолюдных университетов – Московского и Петербургского и не изменяет общего, довольно странного и ненормального положения. Характерно, с другой стороны, что мнение Совета Университета Св. Владимира о необходимости повысить вознаграждение ординарных профессоров (устранив совсем гонорар, который у нас почвы и резонного смысла не имеет) до 8 тыс. (так что вознаграждение экстраординарных профессоров, а тем более доцентов было бы, естественно, значительно меньше) возбудило в одной газете размышления на тему о преувеличенности такой оценки профессорского труда со стороны Совета Киевского университета. В Германии, напротив, такое предложения возбудило бы удивление в противоположном направлении и протесты с предсказанием гибели германских университетов. Такое предсказание, заметим между прочим, в Германии, несомненно, оправдалось бы, потому что другие страны (даже, например, Япония, Америка, но главным образом Австрия и Швейцария) могли бы перетягивать к себе выдающихся профессоров германских университетов (приглашение на кафедру с повышенным вознаграждением имеет значение «чести», а не только улучшения материального положения); теперь же, наоборот, крупные германские университеты, особенно Берлинский, собирают для себя сливки ученого мира не только в Германии, но и в Австрии и Швейцарии (а иногда и в других странах: например, не далее как несколько месяцев тому назад Берлинский университет приобрел себе одного выдающегося молодого ученого из Петербурга). У нас, впрочем, такого рода соображения и опасности не имеют (пока) большого значения: перетянутыми на Запад могут быть сравнительно лишь немногие ученые.