КК 9

Открыв глаза, она поймала внимательный взгляд лорда Тротта — и нервно передернула плечами. Стыдно, что ведет себя как ребенок.

— Не смотрите на меня так, лорд Макс, — сказала она тоненько и очень серьезно, — а то я чувствую себя лягушкой в вашей лаборатории.

Профессор не улыбнулся, а неожиданно озадаченно моргнул и отвернулся.

— Вы очень говорливая лягушка, ваше высочество, — процедил он, ускоряя шаг.

— И очень голодная, — заверила Алина его спину. Крылья его дрогнули — то ли усмехнулся, то ли ругнулся, но принцесса, больше не обижаясь, потрусила за ним. Перепады настроения спутника стали ее занимать. Так, наверное, ощущают себя музыканты — вот коснись этой клавиши или струны, и звук пойдет тяжелый, агрессивный, а вот этой — и зазвенит нежно и весело.

Навстречу путникам по дороге шли две женщины, темноволосые, темноглазые, с корзинами, пристроенными на бедрах — перед Максом-Охтором они склонили головы, и принцесса недоуменно глянула на него, а потом снова принялась рассматривать местных жительниц. Очень простая одежда — на талии повязаны темные тканевые юбки, за пояса которых заткнуты подолы нижних длинных сорочек, обнажая до колен ноги. Обувь, плетеная из чего-то растительного, похожа на обычные туринские лапти. Они еще долго оглядывались на Алину, а принцесса на них. Ей было странно, и снова вернулось ощущение нереальности, как в первые дни на Лортахе.

— У них совсем другие глаза, — сказала она молчаливому Тротту, задыхаясь от желания поделиться. — Понимаете?

— Если вы выразитесь конкретнее, — сухо откликнулся инляндец, — возможно, и пойму.

— Вы не замечаете, наверное, — Алина с откровенной жалостью посмотрела на него. — Конечно, вы же давно здесь. У них глаза людей, никогда не видевших телевизора. Электрической лампочки. Магии.

— Большинство из них и книг не видели, — продолжил Тротт, явно забавляясь ее впечатлительностью.

"Ну и пусть", — решила принцесса. Пусть лучше смотрит на нее с усмешкой, чем раздражается. Она переключила внимание на высокие стены и огромные раскрытые ворота, обитые все теми же неровными листами из хитина внахлест, отчего создавалось впечатление, что это шкура огромной змеи.

— Это старая защита от охонгов и пауков-лорхов, — объяснил профессор, заметив ее удивление. — Долгое время круги ограждения расширяли, это труд многих поколений дар-тени. Теперь даже если лорх случайно доберется сюда, внутрь он пробраться не сможет. Запрыгнет, соскользнет в промежуток между частоколом, застрянет и его добьют. Здесь постоянно дежурят часовые, — он кивнул на небольшие башенки за воротами, на крытых площадках которых виднелись вооруженные люди. — Если увидят опасность, трубят в рог, созывая жителей, и закрывают ворота.

— А если кто-то не успеет добежать? — с дрожью в голосе поинтересовалась Алина.

— Все знают, что лучше успеть, — жестко проговорил Тротт и, махнув дозорным, шагнул за ворота.

Внутри поселение оказалось большой деревней — домов было очень много, наверное, больше пятидесяти, — со всеми ее звуками и запахами. Частокол примыкал к скалам, за которыми вдалеке виднелись горы. Дома, с темными окнами, приземистые, укрытые или соломой, или дерном с зеленой травой, были расположены хаотично, что-то наподобие главной улицы шло от ворот и терялось среди избушек. Во дворах тоже паслись козы, у скал поблескивало озерцо, по дороге бегали лохматые куры. На Алинку сбежалось посмотреть, наверное, все поселение, но Макс твердо вел ее куда-то в сторону, и, наконец, горланящая и рассматривающая ее толпа осталась позади, а он открыл калитку и шагнул в просторный двор, в котором находился большой дом и несколько построек поменьше.

— Это ваш дом? — спросила Алинка и застыла. Во дворе копошились мальчишки — лет восьми-десяти, и Алина непонимающе уставилась на них. Пацаны, увидев гостей, подскочили, подбежали к ним, что-то голося, и Макс усмехнулся, потрепал их по головам и сказал:

— Зовите мать.

Принцесса замерла, захлопала глазами, глядя то на спины мальчишек — они забежали в дом, — то на инляндца. Нет, это не его дети, конечно, ведь он говорил, что дар-тени не могут здесь иметь детей. Тогда кто это?

Тротт спокойно шагал к крыльцу, когда снова распахнулась дверь, и на него вышла молодая женщина, симпатичная, тревожно крутящая головой, а затем вылетела и вторая, улыбающаяся, тоненькая, совсем молоденькая.

— Ты-ы-ы прише-е-ел, — странно растягивая слова, воскликнула она, почти слетев с крыльца, схватила Макса за руку, поцеловала ее. — Я жды-а-ала-а-а.

Алина, широко раскрыв глаза, смотрела на то, как лорд Макс улыбается — непривычно мягко, гладит девушку по щеке, а та снова хватает его руку, и, счастливо жмурясь, прижимается к ней губами. Тротт воспринимал это так спокойно, будто это в порядке вещей.

— Ты лучше стала говорить, Венин, — он провел ладонью ей по горлу. — Я попробую тебя еще подлечить.

Девушка смотрела на него искрящимися от счастья глазами, и Алинке вдруг стало кисло.

— Дати Охтор, дати Охтор, топить ванран? — звонко закричал один из мальчишек из-за спины второй женщины.

"Дати, — отстраненно вспомнила Алина, — обращение к уважаемому мужчине, но не старику. Ванран… купальня?". Она вдруг почувствовала такую усталость, будто разом навалилось все пережитое. Сердито потерла пересохшие глаза и опустила голову. Но тут же снова подняла. Любопытно же.

— Топить, — откликнулся Тротт, и мальчишки наперегонки помчались к одной из построек, словно наполовину вросшей в землю.

— Охтор? — мягко позвала вторая женщина, вытирая руки о передник и протягивая их вперед.

— Да, это я, Далин, — проговорил Тротт, и она улыбнулась немного робко, но радостно. Голову она держала чуть склонив, словно прислушиваясь, но смотрела куда-то в сторону, и глаза ее были мутными, окруженными шрамами.

"Незрячая, — тяжело отметила принцесса. — А вторая говорит с большим трудом… И что это значит? Что значит? Да ничего не значит", — окончательно рассердилась она и шмыгнула носом. И, конечно, все присутствующие посмотрели на нее.

— Кры-ылья, — протянула первая девушка, Венин, указывая на принцессу рукой. — Ты взя-ал себе-е еще женщину?

Алина, неловко переминающаяся с ноги на ноги, нахмурилась. Теперь-то она точно расслышала.

— Женщину? — повторила она почти шепотом, чувствуя, как каменеют скулы и жарко становится щекам.

— Нет, — сдержанно проговорил Тротт.

— Жена-а? — с грустным любопытством спросила Венин. — Тооже крылья, как у тебя-а.

— Алина моя ученица и гостья, — сухо пояснил профессор. — Примите ее как сестру, мои оихар. Мы голодны, Далин, накрой на стол. Алина, вы хотите помыться?

— А? — заторможенно откликнулась принцесса. — Да, очень. Пожалуйста. Буду рада.

Внутри дом состоял из одной комнаты, в которой стояла и беленая печь — от нее ужасно несло жаром, несмотря на открытые окна, — и несколько широких лавок у стен, застланных как постели, и настоящая кровать. Большой стол, крепкие стулья-табуреты вокруг, множество полок с утварью и сундуков, подвешенные к балкам шкуры и травы. Было очень чисто — впрочем, в доме Тротта не могло быть иначе. И пахло вожделенным хлебом и кислым молоком. Алина, положив сумку на указанную ей скамью, почувствовала, как дрожат руки. И когда села с лордом Максом за стол, чуть не расплакалась от голода. Тут был и хлеб, и масло, а Далин, даром что слепая, ловко доставала плоские горшки из печи и ставила их перед путниками: мясо с какими-то овощами, продолговатые клубни, очень похожие на картофель, густой напиток, пахнущий ягодами. Венин расставляла посуду, радостно поглядывая на Тротта, он же задавал вопросы про дела поселения, и женщины ему отвечали. Алинка молчала. Она чувствовала себя лишней, и ей было очень неловко перед хозяйками. И еще она очень сердилась на лорда Макса — ведь не предупредил, не рассказал, что живет не один.

— Не ешьте сразу много, — предупредил инляндец, когда она взялась за ложку. — Будет плохо.