Страница 7 из 14
Взялась за воспоминания декабристов. Святые люди были. И вдруг читаю у барона Розена о том, как А. Бестужев бросил Следственной комиссии: «В России кто смел – грабит, кто трус – ворует» (…)
– Ещё из папиного послужного списка:
«Апрель 1920 г. Декан Коммунистического факультета Симбирского госуниверситета.
Май 1921 г. Заведующий губернским госиздатом.
Октябрь 1923 г. Инспектор ГУБОНО.
Ноябрь 1925 г. Заведующий промышленно-экономическим техникумом».
Папа совершенно искренне верил во Владимира Ильича Ленина, он был членом партии с 1919 года. И вышибли его из этой партии как социально чуждый элемент в 1930-м году. Во время чистки.
Причём, я спрашивала: «Пап, а где была чистка, когда тебя выгнали из партии?» – «В актовом зале вашего пединститута». (Так что даже это знаю). Назад в партию ему предложили в 56-м году (кто-то из старых большевиков, кто знал его много лет). Папа сказал: «Не надо, спасибо».
В отличие от папы мама в партию никогда не вступала и вообще как-то держалась подальше от политики. Я очень верила папе и в позиции мамы мне очень долго трудно было разобраться.
У отца был младший брат Александр, разница года три-четыре. Он был врачом, их пропустили по ускоренному курсу и успели к Первой мировой в армию выпихнуть. Умер он во время Гражданской войны – то ли у красных, то ли у белых. Он был и у тех, и у других, его нигде не трогали – врач. Умер от сыпняка во время эпидемии где-то в Поволжье.
У обеспеченных и интеллигентных людей золото и драгоценности тогда забирали. Насажали их в тюрьму и требовали отдать ценности. Меня внучка Жиркевича когда-то спрашивала: «А ваш отец не был знаком с моим дедушкой?» – «Был. И даже ваш дед читал ему стихи, написанные в тюрьме. Оттуда я помню только две строчки: «Несут зловонную парашу приват-доцент и генерал…»
Генерал был Жиркевич, кто был приват-доцент, я не знаю. Жиркевич сидел в женском Спасском монастыре, там был первый в Симбирске концентрационный лагерь.
Жиркевич Александр Владимирович (1857-1927), военный юрист, литератор, коллекционер. Из семьи потомственных военных. Внук И.С. Жиркевича, симб. губернатора в 1835-1836. С 1883, после окончания Военно-юридической академии в Петербурге, служил в Виленском воен.-судеб. ведомстве. Отдельными книгами вышли его произведения: поэма «Картинки детства» (СПб., 1890), сб. стихов «Друзьям» (СПб., 1899), «Рассказы 1892-1897» (СПб., 1900). Занимался благотворительностью. Был дружен с И.Е. Репиным. Из четырёх портретов Ж. работы Репина один (1888) находится в Ульяновском художественном музее.
В 1908 принял должность судьи в воен. ведомстве Вильно, но через несколько месяцев ушёл в отставку в знак протеста против введения военно-полевых судов и смертной казни для политзаключённых. В 1915 Ж. эвакуировался с семьёй в Симбирск, где стал попечителем 10 госпиталей, 3 тюрем и воен.-гарнизонного кладбища. Участвовал в работе учёной архивной комиссии. Познакомившись в 1916 с чувашским просветителем И.Я. Яковлевым, записал и литературно обработал его воспоминания (…)
После революции 1917 бедствовал с семьёй, с трудом получая работу. В 1922 Ж. передал в Ульян. худ. музей – фактически даром – огромную коллекцию (около 2 тыс. ед. хранения по описи) картин, графики, старопечатных книг, предметов историко-литер. значения (…) «Дневник» Ж. представляет собой историко-культурную ценность. В нём широко отражены связи Ж. на протяжении 1880-1925 с общественными и государственными деятелями, представителями русской культуры, в т.ч. с Л.Н. Тослтым, В.С. Соловьёвым, И.А. Гончаровым, А.Н. Апухтиным, А.Ф. Кони, симбирянами И.Я. Яковлевым, Н.И. Ашмариным, Д.И. Архангельским, П.Л. Мартыновым, В.А. Колосовым, Ф.О. Ливчаком и др. (…)
Н.Г. Подлесских-Жиркевич.
Ульяновская-Симбирская энциклопедия, том I, 2000 г.
– В Симбирске, где-то в начале 1920-х папа стал преподавать в Школе-коммуне имени Карла Маркса, там, где нынче госпиталь ветеранов войн. Ребятишки были одеты в костюмы кадетов – больше надеть было нечего. Потом они ловили на улицах собак и их варили. Там были сказаны замечательные слова, которые я не устаю повторять. Папа будит в бывших дортуарах деток, а один из них отвечает: «Не трог, буду спать до социального рассвета». (Смеётся).
Было совершенно особое время. Туда набирали беспризорников. Были, например, дети белогвардейцев, которые отстали от каких-то составов, их подбирали на станциях и в подворотнях (за что Дзержинского хвалили, и правильно хвалили), там были дети репрессированных. И вот в эту же школу, куда привозили вшивых беспризорников, отдавали своих деток партийные руководители. Там, например, учился Филька Ксенофонтов, будущий комсомольский вождь, которого посадят в 37-м году.
Потом Филька устроил туда же свою сестрицу Райку (рыжую, курносую), которая была абсолютно неграмотна и к тому же ленива. И когда её ругали, она говорила: «Я всё Филе скажу и вобше иголку проглону». Это была Райка. Насчёт Фили мои родители говорили, что это был редкостно талантливый человек. За что его убили, так и не поняли.
Ксенофонтов Филипп Алексеевич (1903-1938), общественный деятель. Осенью 1918 был одним из организаторов союза учащихся – коммунистов «III Интернационал» в первой пролетарской школе им. К. Маркса в Симбирске. В том же году вступил в ряды Коммунистической партии. В 1919 принимал активное участие в создании губернской организации РКСМ. В 1919-1920 – секретарь, отв. Секретарь губкома комсомола, редактор газеты, а затем журнала «Юный пролетарий» – органов губкома РКСМ. В последующие годы находился на редакторской и партийной работе в разных городах страны. В 1938 расстрелян в связи с обвинением в принадлежности к троцкистско-зиновьевскому блоку.
Л.М. Константинова.
Ульяновская-Симбирская энциклопедия, том I, 2000 г.
– В этой школе-коммуне учился какой-то родственник Свердлова. Папа говорил, что мальчишка замечательно играл в шахматы.
Папа преподавал историю, географию, а когда приняли Конституцию – преподавал и её (был такой предмет). И помню две строчки из его стихов: «Хорошо, что теперь померла Конституция и не надо сдавать нам немедля зачёт».
Была такая девчонка по фамилии Хелло, у неё отец был белый офицер, скрывал это и был репрессирован. Она в восьмом классе сказала моему отцу: «Сергей Палыч! Мы боимся вам говорить, как мы вас любим. Потому что мы же все дети репрессированных, скажут, что и вы виноваты!»
Была хорошенькая, стройная девочка Алька Бойчук. Тогда на праздниках делали гимнастические пирамиды. И вот тоненькая длинная Аля забиралась на самый верх и громко говорила: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» А отец у неё в это время сидел.
Как-то раз директриса упрекнула папу, что у него меньше всех было народу на родительском собрании. Он разводит руками и хорошо поставленным голосом говорит: «Марья Степановна! Так у меня же все дети – ни отца, ни матери, тётка из жалости родила…»
У папы была собака, приблудилась к нему, он её подкармливал. Потом кормить её стало нечем. А ребята голодали. Он привёл собаку в школу своим ученикам, они были очень ему благодарны, они её сожрали.
23 июня 1997 года. Наталья Сергеевна – А.С. Бутурлину в Подмосковье.
(…) В ночь на 13-е позвонила подруга и бывший ученик из Москвы и сказали о смерти Б.Ш. Окуджавы. На меня обрушилось настоящее горе – смерть близкого, родного по духу, любимого человека. Этой любви уже около сорока лет, с каждым годом всё больше его понимала – и ошибки тоже. Как всегда бывает при истинной любви – она соединяется с Верой и Надеждой. Всегда верила в его не просто порядочность, а в то, что он сам провозгласил: в его совесть, благородство и достоинство. И всегда надеялась, что пусть не стихи и проза, а хотя бы песни завоюют и облагородят сердца нового поколения – боюсь, что надежда, увы, не сбылась.