Страница 22 из 24
В-четвертых, нужно выделить объектные границы. На первом уровне объем правовой охраны ограничивается формулой изобретения, полезной модели, промышленного образца, на втором – принципом исчерпания права. Исключительное право распространяется на сам патентоохраняемый объект, а не на созданные на его основе товары. С применением, предложением к продаже, продажей или иным введением в гражданский оборот или хранением для этих целей продукта, в котором использовано запатентованное изобретение самим правообладателем, либо с момента выдачи им разрешения на соответствующие действия другому лицу происходит реализация предоставленных патентом возможностей, получение сопряженной с ним выгоды. После этого патентоохраняемый объект в юридическом смысле «растворяется», «трансформируется» в определенный товар (вещь – в контексте ст. 128 ГК РФ).
Иным образом складывается ситуация с пределами осуществления права. Сам по себе факт того, что лицо осуществляет именно право, означает, что оно действует в рамках установленных временны`х и содержательных границ такого права. Вместе с тем подобное поведение субъекта может расходиться с внутренним смыслом и институциональным назначением предоставленного ему субъективного права, причиняя вред интересам других участников хозяйственного оборота.
Пределы осуществления исключительного права на патентоохраняемый объект и ст. 10 ГК РФ
Ранее нами было отмечено, что в ст. 10 ГК РФ основной упор сделан на целевой критерий. В то время как в случае с пределами осуществления исключительных прав на патентоохраняемые объекты ключевым является объектный критерий, мотивы и цели избрания правообладателем той или иной правореализационной практики имеют второстепенное значение, хотя недобросовестность патентообладателя, наличие у него умысла на получение несправедливых выгод и преимуществ, бесспорно, могут и должны учитываться при вторжении в сферу его господства, особенно если речь касается инициативных действий правообладателя – предъявления иска о нарушении исключительного права.
Другое дело, что, во-первых, не во всех случаях заведомую (а именно о таковой идет речь в ст. 10 ГК РФ) недобросовестность можно установить. Так, при безынициативной правореализационной модели (отказе в выдаче лицензии) можно лишь предполагать, какими соображениями руководствовался правообладатель. Возможно, он рассчитывает сам в будущем коммерциализировать свою разработку и опасается конкуренции. Возможно, он намеренно блокирует деятельность конкурентов в расчете получить с них несоизмеримые роялти. Забегая несколько вперед, заметим: ст. 5 Парижской конвенции и ст. 1362 ГК РФ предусмотрели в качестве механизма преодоления вредоносного отказа правообладателя в выдаче лицензии принудительную лицензию. При этом ни на международном уровне, ни на национальном в качестве условия подобного ограничения исключительного права не названа ненадлежащая цель правообладателя или заведомая недобросовестность.
Во-вторых, критерий недобросовестности применительно к патентным правам нуждается в любом случае в нюансировке, дополнительном раскрытии.
Симптоматично, что при возникновении необходимости применения рассматриваемого принципа к другим категориям сложных гражданско-правовых споров как в судебной практике, так и в доктрине активизировалась разработка примерного перечня его возможных нарушений в соответствующей сфере, ориентиров оценки поведения управомоченного лица. Показательной в рассматриваемом аспекте является практика применения требований добросовестности и разумности к действиям членов органов управления хозяйственных обществ. До последнего времени косвенные иски о возмещении убытков, причиненных хозяйственному обществу такими субъектами, основывающиеся на ст. 71 Федерального закона от 26 декабря 1995 г. № 208-ФЗ «Об акционерных обществах» и ст. 44 Федерального закона от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью», удовлетворялись не более чем в 5–7 % случаев. При этом судами демонстрировалась очевидная неготовность применять оценочные категории «добросовестность» и «разумность» для разрешения подобных корпоративных конфликтов. Поворотным моментом стало принятие в 2013 г. Пленумом ВАС РФ постановления «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица»[168]. В рамках данного акта впервые в российской правовой системе были установлены четкие примеры возможных проявлений недобросовестности и неразумности в соответствующей сфере.
Наконец, следует отметить, что к действиям патентообладателя, представляющим собой реализацию правомочия запрета в доступе к патентоохраняемой разработке на справедливых условиях, неприменимо общее последствие злоупотребления правом – отказ в защите права. Для обеспечения баланса частных и общественных интересов в отношении использования патентоохраняемого объекта правоприменитель должен восполнить волю правообладателя на предоставление доступа к разработке иным субъектам. Иными словами, пределы осуществления исключительного права должны строиться по правонаделительной модели.
В связи с этим вполне закономерно, что в ст. 1362 ГК РФ установлены специальные пределы осуществления исключительного права патентообладателя. К обозначенным в ней случаям ст. 10 ГК РФ автоматически не применяется. Другое дело, что, как будет показано далее, за пределами регулирующего воздействия ст. 1362 ГК РФ остается ряд ненадлежащих правореализационных практик и для них еще предстоит выработать критерии оценки и механизмы пресечения. Исходя из отмеченного выше ст. 10 ГК РФ в данном случае будет иметь крайне ограниченное применение. Со ссылкой на нее можно оспорить, например, отдельные условия уже заключенных лицензионных соглашений. Отказ в предоставлении лицензии на справедливых условиях в любом случае необходимо преодолевать посредством принудительной лицензии, в связи с чем в следующей главе будут проанализированы перспективы расширения условий для ее предоставления. Что касается требования правообладателя о запрете на использование патентоохраняемого объекта ответчиком, то здесь требуется некий промежуточный между отказом в защите права и принудительной лицензией инструмент. На данной стадии суд также может сконструировать соответствующую назначению исключительного права модель взаимодействия правообладателя и лица, заинтересованного в использовании разработки. В таком случае нет необходимости в отказе правообладателю в защите исключительного права. Необходимо пресечь его попытку закрыть доступ к разработке. Для этого достаточно отказать лишь в требовании о запрете на использование патентоохраняемого объекта и определить условия дальнейшего использования ответчиком такого объекта. Воздействие на правообладателя в таком случае также будет иметь правонаделительный характер.
Выводы к гл. I:
1. Пределы осуществления исключительного права представляют собой правовое средство воздействия, обеспечивающие соответствие конкретных правореализационных практик институциональному назначению данного права и(или) согласование их с базовыми правовыми ценностями (фундаментальными правами человека).
Нормативно-догматическая конструкция пределов осуществления субъективных гражданских прав применительно к сфере патентных правоотношений нуждается в существенном реформировании. Имманентные характеристики патентоохраняемых объектов – значительный социально-экономический эффект от использования при фактической доступности для неограниченного круга лиц обусловливают необходимость дополнения целевого критерия установления ненадлежащих правореализационных моделей объектным. Иными словами, необходимость воздействия на процесс осуществления патентообладателем исключительного права может обусловливаться как преследуемой им ненадлежащей с позиции институционального назначения исключительного права целью, так и особыми характеристиками патентоохраняемого объекта, осуществление прав на который способно существенно нарушить не только частный, но и публичный интерес.
168
Постановление Пленума ВАС РФ от 30 июля 2013 г. № 62 «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица» // СПС «Гарант».