Суд и государство

В то же время идея защиты прав неизбежно приводит нас к такому критерию, как эффективность, понятию, которое не чуждо в наши дни даже рассуждениям юристов, все менее и менее удовлетворяющихся сугубо институциональным дискурсом. Сверх этого как только мы меняем угол зрения, переходя с угла зрения юристов на угол зрения гражданского общества, общественного мнения и т. п., то видим, что все ждут как раз эффективности и ничего другого, ждут вполне легитимно, если не сказать естественно, причем исключительно такой эффективности, которая была бы выражена в конкретных результатах и позитивной статистике, социологически видима и т. п. Отсюда вытекает неутолимая страсть к цифрам и судебно-статистическим выкладкам с вечными, по крайней мере в России, спорами о количестве оправдательных приговоров[72], количестве отказов в возбуждении уголовных дел или, допустим, количестве судебных решений о заключении под стражу в соотношении с количеством ходатайств об этом органов предварительного расследования. Эти цифры и статистика подчас анализируются по совершенно непонятным критериям или, хуже того, по таким критериям, которые полностью противоречат друг другу. Например, когда правовая система одновременно критикуется и за слишком большое в глазах «аналитиков» количество отказов в возбуждении уголовного дела (дескать, этим нарушаются права потерпевших) и за чрезмерное количество начатых уголовных преследований (на этот раз якобы система страдает обвинительным уклоном, не уважает право на защиту и т. п.). Понятно, что все подобные оценки, часто представленные в квазисоциологической форме[73], каков бы ни был их интеллектуальный уровень, отражают только одно: исходящие от общества требования определенной эффективности правосудия, т. е. эффективности, видимой реально, того самого правосудия, которое призвано всех защищать институционально.

В последнее время к указанным ожиданиям присоединились требования определенной экономической эффективности. В этом смысле судебная реформа или скорее даже «некая судебная реформа» оказалась в центре всех экономистских разговоров о так называемых структурных реформах, суть которых вкратце сводится к тому, что создать в стране легендарный благоприятный инвестиционный климат совершенно невозможно без того, чтобы самым кардинальным образом не реформировать правосудие. В большинстве случаев никто не знает, как его нужно реформировать, но оно должно быть реформировано любой ценой, поскольку в противном случае постиндустриальная экономика, дескать, не может быть эффективной[74]. В отличие от «протекционистской» эффективности (в духе защиты прав), стремящейся быть максимально конкретной, здесь речь скорее идет об эффективности «редукционистской», которая заключается в уменьшении роли государства и всех его атрибутов, включая правосудие, в регулировании рынка, причем такая эффективность предпочитает оставаться более абстрактной, слишком сильно не настаивая на социологических данных.

Итак, логика рассуждений ясна. С одной стороны, абсолютно необходимо передать максимум компетенции суду, в том числе за пределами строгих конституционных рамок. С другой стороны, в равной мере необходимо реформировать правосудие. После того как это будет сделано, мы получим гораздо более эффективную защиту индивидуальных прав и свобод, что тут же явственно начнет каждый день ощущать каждый индивид, причем совершенно независимо от фактических обстоятельств, своего поведения, роли в процессе и т. п. Помимо этого, что никак не менее важно, тем же самым способом мы получим более эффективную экономику, достойную этого самого XXI в.

2.3. Судья легитимирующий и напоминание о реальности

Самым, пожалуй, драматичным является то, что после стольких реформ и всего этого движения в сторону расширения сферы компетенции суда, наблюдавшегося в течение последних 25 лет, статистические данные, a priori призванные дать возможность наглядно увидеть лучшую защиту конституционных прав, на самом деле вопреки ожиданиям не демонстрируют нам ничего подобного, т. е. не демонстрируют никакой эффективности мер, принятых в рамках расширения полномочий суда. Скажем, доля оправдательных приговоров не растет, а в каких-то случаях даже снижается, что, впрочем, логично с учетом различных форм plea bargaining, которые бурным цветом расцвели в американском духе в России, не всегда отвечая ожиданиям тех, кто мечтает о высоком проценте оправдательных приговоров, не будучи и сильно против plea bargaining, но напрочь отказываясь принимать последствия введения такого типа процедур. Более того, в некоторых случаях статистические данные нам показывают прямо противоположное. Если взять только одну иллюстрацию, то в советский период и в первое постсоветское десятилетие прокурор отклонял примерно 30 % ходатайств органов предварительного расследования о заключении под стражу. После передачи данного полномочия судам во имя лучшей защиты индивидуальных свобод мы сегодня сталкиваемся с тем, что судьи отклоняют примерно 10 % таких ходатайств[75].

Технически такого рода тенденция, когда прокурор отклоняет больше ходатайств о заключении под стражу, чем судья, объясняется достаточно легко. Прокурор прекрасно знает уголовное дело во всех его деталях по существу, он уверен в себе и поэтому может реально оценивать обоснованность применения той или иной меры процессуального принуждения, тогда как судья вмешивается в досудебное производство только от случая к случаю, не знает настолько хорошо уголовное дело и не имеет никакой возможности оценивать доказательства во всей их полноте. Невзирая на все усилия Верховного Суда РФ[76], судья естественным образом склоняется скорее к простому соблюдению формы, нежели к проникновению в существо уголовного дела. Можно вспомнить красивую фразу, брошенную в германской доктрине по поводу эффективности деятельности так называемого следственного судьи или, правильнее сказать, судьи над расследованием (ermittlunsgrichter). Один из авторов сравнил этого судью и осуществляемый им контроль над дознанием с «билетершей в театре, которая пропускает или не пропускает зрителей, по-настоящему даже не зная содержание пьесы, которую дают»[77]. Позволим себе утверждать, что речь здесь идет об очевидной слабости, быть может, даже о неотъемлемом институциональном недостатке системы «внешнего контроля», осуществляемого судом, т. е. о так называемой модели судьи над следствием как таковой. Применительно к Франции также не совсем понятно, в какой мере введение в 2000 г. судей по свободам и заключению сделало систему действительно более эффективной с точки зрения защиты конституционных прав и способствовало совершенствованию уголовного судопроизводства. Сомнения здесь также имеют место.[78]

Возвращаясь к центральной проблеме нашего анализа, следует прежде всего признать, что не существует никаких социологических данных, позволяющих с уверенностью констатировать, что все эти реформы и связанный с ними рост полномочий судов привели к большей эффективности правовой системы в плане защиты индивидуальных прав, по крайней мере через призму цифр, статистических данных и т. п. Можно ли в таком случае говорить, что данное конституционное движение, расширение полномочий судов, в частности в рамках предварительного следствия и дознания в уголовном процессе, если взять, допустим, только этот пример, представляют собой институциональную ошибку? Не затрагивая вопрос о возможных перегибах, вызванных интересующим нас движением в сторону увеличения полномочий суда, причем, подчеркнем, перегибах сугубо гипотетических, ответить утвердительно на поставленный вопрос вряд ли представляется возможным, во всяком случае на принципиальном уровне.

72

См. по этому поводу, например: http://rapsinews.ru/judicial_news/20170706/ 279242546.html

73

В качестве иллюстрации см.: Титаев К. Практика российских арбитражных судов с точки зрения социологии права // Право и правоприменение в России: междисциплинарные исследования / Под ред. В.В. Волкова. М.: Статут; Институт проблем правоприменения. 2011. С. 128–129 (автор здесь приходит к выводу, что в российских арбитражных судах статистически судьи чаще удовлетворяют иски, чем отказывают в них, причем независимо от того, идет речь об исках государства или частных лиц. Затем он продолжает свой анализ, сравнивая данные результаты с американской статистикой, где в апелляции (sic!) судьи чаще отказывают в удовлетворении апелляционных жалоб. Сравнив цифры российской первой инстанции с цифрами американской второй инстанции, причем без малейшего объяснения причин столь странного сравнения, автор заключает, что, следовательно, в российской судебной практике по делам, подсудным арбитражным судам, имеется существенная деформация в виде «уклона в пользу истца», так как судьи более благоприятно относятся к истцам, нежели к ответчикам, а это якобы не соответствует «общему случаю» с учетом приведенного автором американского примера со второй инстанцией).

74

См., например, наименование одного из проектов Комитета гражданских инициатив, созданного бывшим российским министром финансов А.Л. Кудриным: «Эффективный суд как основа экономического роста» (https://komitetgi.ru/projects/2247/#2).

75

См.: Александрова Л.А. Взаимосвязь функций судебного контроля и правосудия в уголовном судопроизводстве Российской Федерации // Уголовная юстиция. 2016. № 1 (7). С. 16.

76

См., например, постановление Верховного Суда РФ от 19 декабря 2013 г. № 41 «О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста и залога», в котором Верховный Суд РФ обязывает судей проверять при принятии решения о заключении под стражу в ходе досудебного производства «обоснованность подозрения (видимо, и обвинения, так как данная мера пресечения по общему правилу применяется к обвиняемому. – Л.Г.) в причастности лица к совершенному преступлению», оценивая «конкретные сведения, указывающие на причастность к совершенному преступлению». В то же время в этом же Постановлении указывается, что «суд не вправе входить в обсуждение вопроса о виновности лица», так как в этот момент речь не идет о рассмотрении уголовного дела по существу. Как найти баланс между двумя этими положениями (оценивать причастность лица и не входить в обсуждение вопроса о виновности)? Вопрос не из легких.

77

Цит. по: Walther J. Les procédures d’exception et l’instruction en Allemagne. Le déferlement de «l’exception» et les fragiles digues de l’Etat de droit // Procédures pénales d’exception et Droits de l’homme / Sous la dir. de J.-P. Céré. Paris: L’Harmattan, 2011. P. 142.

78

См. видеозапись круглого стола «Роль суда в государстве», состоявшегося на юридическом факультете МГУ имени М.В. Ломоносова 15 декабря 2016 г. (http://comitas-gentium.com/fr/video-de-la-table-ronde-le-role-du-juge-dans-letat-partie-1/).