Суд и государство

– магистрат, разумеется, не вправе принимать никаких подарков, в частности связанных с какими-либо событиями его профессиональной жизни, которые способны нанести ущерб его беспристрастности или заставить усомниться в ней;

– магистрату запрещено давать какие-либо юридические консультации за пределами узкого круга особо близких ему лиц.

1.4. Магистратура: власть государства или власть в государстве, или возврат к старому спору между potestas и auctoritas?

Как уже было сказано выше, во Франции правосудие осуществляется судебными органами, а не судебной властью, о которой нигде не упоминается ни в конституционно-правовых, ни в соответствующих законодательных актах.

Кратко напомним принцип разделения властей. Классическая теория выделяет в рамках государства три главные функции: функцию разработки законов, которая составляет законодательную функцию; функцию правления в соответствии с правилами, предусмотренными законом, которая составляет исполнительную функцию; функцию разрешения споров, которая составляет судебно-юрисдикционную функцию, имеющую, по Монтескье, достаточно ограниченное предназначение быть всего лишь «устами закона».

Иными словами, для отцов теории разделения властей судебная власть была обязательно подчинена двум первым, а судебная практика не могла иметь нормативный характер наравне с законом. Именно этим объясняется то, что магистраты во Франции назначаются, а не избираются и обладают только технической легитимностью, основанной на их юридических познаниях и их беспристрастности.

А как обстоят дела сегодня? Очевидно, что судебные органы обладают на деле реальной властью, быть может, к тому же единственной властью, которая сохраняется в постмодернистском государстве, тогда как исполнительная и законодательная власть утратила основную часть своих прежних прерогатив, находящихся сейчас, в частности, в руках крупных мультинациональных корпораций и международных организаций.

К тому же как можно оспаривать сегодня, что судебная практика является-таки источником права, причем даже в области уголовного права, хотя сообразно традиционному пониманию уголовное законодательство подлежит исключительно строгому толкованию? Одного примера судебной практики Европейского суда по правам человека, чьи решения имеют во французском праве верховенство над внутренними законами, достаточно, чтобы убедить нас в этом.

Самостоятельный орган или власть – эти два понятия, которые могут показаться близкими, таковыми на самом деле не являются, так как если власть основывается на подчинении, то авторитет автономного органа вытекает из его престижа.

Хотя во Франции и не существует «правительства судей», как это обычно говорят применительно к американским институтам, тем не менее в государстве действует настоящая самостоятельная система судебных органов, которая черпает свою легитимность в цели своей миссии – защищать права и свободы граждан.

Данная цель напрямую вытекает из Конституции Франции: в соответствии с ней уважение индивидуальных свобод должно обеспечиваться судебными органами, в состав которых входят судейские магистраты и магистраты прокуратуры, и для этого судебные органы должны сохранять независимость.

Следовательно, без независимости нет и правосудия, в силу чего и возникает необходимость предоставления магистратам особого статуса, причем такая необходимость возникает как для магистратов, так и для самих граждан – особый статус предоставляется магистратам не для их личного комфорта, а для общего блага. В то же время следует помнить, что нет независимости без ответственности.

§ 2. Пределы независимости судей: пределы для чего и независимость от кого?

Попытки поставить под сомнение легитимность государства как структуры, способной управлять обществом, через призму различных неолиберальных подходов, направленных на «повышение его эффективности» или «сокращение издержек», не обошли стороной и правосудие. От него требуют восполнить слабость государственной системы, став единственной гарантией ее демократического функционирования[89]. Этим объясняется максималистский характер нынешних требований к правосудию: оно должно быть абсолютно независимым, хотя вместе с тем не уточняется, идет ли речь о независимости от государства или от политики. Никоим образом не оспаривая, что «независимость есть первая обязанность правосудия»[90], ясно также, что поиски абсолюта, как и в любых других случаях, несут неизбежный риск дестабилизации государственной системы.

2.1. Логическая невозможность абсолютной независимости

Когда заходит речь о независимости правосудия, то первое, что приходит на ум, – это различие между правовой независимостью и политической независимостью, поскольку институт правосудия находится на стыке двух систем – права и политики. Если правовая независимость перестала быть очень чувствительным вопросом благодаря теории разделения властей, принятию законодательства о статусе магистратуры, сакральности во Франции принципа несменяемости судей, стабильности правовых норм о назначении магистратов на должность и их продвижении по службе, то проблема политической независимости со своей стороны продолжает оставаться весьма ощутимой. Быть может, она является даже неразрешимой, если принять во внимание, что правосудие отправляется магистратами, которые суть люди со своей культурой, историей, мировоззрением. Теоретически все эти факторы не должны сказываться в процессе отправления правосудия, но можно ли требовать от человека, чтобы он отказался от своей человеческой сущности, да и нужно ли требовать это от него? Б. Спиноза давным-давно подметил логическую невозможность индивидуальной независимости: «Люди находятся в плену своих чувств, и здравый рассудок не может требовать, чтобы каждый человек был независим; иными словами, сам разум подтверждает невозможность индивидуальной независимости»[91].

В ситуации, когда человеческий фактор выступает объективным и непреодолимым ограничителем независимости суда, существует определенный набор судоустройственных и процессуальных норм, принятых с целью уменьшить влияние личности судьи на отправление правосудия[92], хотя полностью исключить такое влияние вряд ли возможно. Цель здесь в том, чтобы не допустить пристрастности судей по причине невозможности их индивидуальной независимости. Высший совет магистратуры (ВСМ), рассматривая вопрос о деонтологических обязанностях магистратов, оценил ситуацию следующим образом: «Беспристрастность при осуществлении судебно-юрисдикционных полномочий не должна ограничиваться одним лишь внешним отсутствием какого-либо предубеждения, но означать также в более фундаментальном смысле действительное отсутствие личной позиции, исходя из чего от магистрата требуется, каковы бы ни были его собственные взгляды, чтобы он оставался способен свободно выслушивать и учитывать все точки зрения, высказываемые перед ним». В то же время подход ВСМ является не более чем формальным, поскольку здесь, по сути, указывается, что эта обязанность обеспечивается путем соблюдения принципа состязательности. В общем, речь идет лишь о том, что судья не должен внешне обозначать свою позицию[93]. Если не получается реализовать нереализуемое, то остается только гарантировать внешний вид правосудия.

Осуществление правосудия в такой ситуации фокусируется в рамках эмпирического подхода на встрече человека и текста, когда толкование судьей текста рассматривается в качестве выражения его субъективности[94]. Правовая доктрина развила эту так называемую реалистическую концепцию через призму американских социологически ориентированных учений, таких как правовой реализм (legal realism)[95] и социологическая юриспруденция (sociological jurisprudence)[96].

89

См. доклад Think Tank «Терра нова» от 2011 г. «Правосудие – власть демократии», авторы которого ратуют за превращение правосудия в особую власть, что даст ему возможность выполнить в полной мере возложенную на него сегодня роль и положить конец «историческому французскому дисбалансу», как его называют авторы, когда правосудие выступает, по их словам, в качестве «одного из орудий исполнительной власти» (http://tnova.fr/rapports/la-justice-un-pouvoir-de-la-democratie).

90

Carcasso