Небесные люди

Наладить жизнь новый король сумел. Для увеличения численности в племени стали давать приют шатунам. Пришлось делать выбор, и король предпочел риск. Если человек обязался жить по местным законам, он становился своим. Первое время за новенькими следили, потом это стало ненужным – нарушать правила не было смысла, любой проступок грозил смертью, а смерть – именно то, от чего люди бежали из других мест. Причины у всех были разные, здесь о них знал только король, остальные просто принимали новых соплеменников как равных.

Главной проблемой стала нехватка женщин. За каждую между холостыми мужчинами шла нешуточная борьба с интригами и мордобоем. Для женщин это в конце концов обернулось затворничеством. Теперь каждый выход без сопровождения родственника давал окрестным мужчинам намек, что женщина ищет приключений либо недовольна своим мужчиной, если он у нее имелся. Это приводило к дракам, а те – к членовредительству вплоть до смертоубийства. Терпеть такое король не намеревался. В племени каждый боец наперечет. А как запретить драки? С тем же успехом можно заставить солнце сесть на востоке. Умный правитель не издает законов, которые не будут выполняться, тогда он перестанет быть правителем. И король-колдун избрал другой путь.

Проще страхом заставить женщин сидеть по домам, чем разбираться с враждующими мужиками. Это и было сделано. Через годы другая жизнь уже воспринималась как сказка, женщины превратились в домоседок, а мужчины тратили силы на заработок – ведь жену нужно купить. И чем меньше женщин, тем выше цены. А женщин было о-о-очень мало.

– Понимаешь?

– Да.

Слишком быстро ответила. Папа нахмурился:

– Нора, это не шутки. На кону наши жизни.

– Я все понимаю.

Она кивала, слушая папины истории и наставления. Да, нельзя выходить без него. Нельзя попадаться на глаза чужим дядям, особенно неженатым или, тем более, вдовым. Как отличить одних от других папа не рассказал, а вывод озвучил естественный: ради безопасности за дверь вообще не выходить, еду он принесет и мусор с отхожим ведром вынесет. А если приспичит, на то есть женский час.

Женским часом, когда мужчины поголовно дрыхли после трудов праведных, называли рассвет. Закутавшиеся с головы до ног фигуры выходили из служивших домами контейнеров, и выливали в ближайший овраг отхожие ведра. Иногда они переговаривались, но даже подружиться не успевали, не было времени. Час только назывался часом, правила обязывали вернуться домой до того, как мужчины пойдут на работу. Нора прикладывала ухо к стене, но долетало не больше, чем краткое перекидывание словами:

– Когда третьего ждешь?

– Через месяц. Надеюсь, на этот раз будет девочка. Лучше бы две.

– Гилла родила близнецов, двух пацанов, Джамирас ей почки отбил.

– И что будет делать, когда она сляжет на полгода или совсем скопытится?

– К тебе посватается. У него денег много.

Для Норы именно это казалось настоящей жизнью. Каждое слово – откровение.

Ей запретили выходить даже в женский час. На это были причины, но как заставить ребенка усидеть на месте, когда вокруг огромный непознанный мир? Душу переполняла зависть к девочкам, у которых были братья. Они днем вместе ходили за водой, иногда даже играли – Нора видела это через щели в стальных стенах. Дом постепенно ветшал, а на новый папе никогда не заработать. Едва хватало на питание. Выходом было удачное замужество, но до него требовалось дожить без непоправимых приключений. И найти хорошего супруга для такой, как она, представлялось проблемой.

Мама умерла, когда Норе исполнилось одиннадцать. Незадолго до этого мама сшила ей рюкзак из старой отцовской куртки – большой, красивый, со множеством ремешков и застежек – и Нора как вышла в нем на улицу в первый раз, так без него ее больше не видели.

Выйти заставил невыносимый запах. Безветренная погода стояла почти неделю, палило солнце, и дом раскалился так, что приходилось сидеть в яме в земляном полу. Папа не возвращался уже третью вахту, и когда вернется – неизвестно. Нора гордилась папой, он был настоящим героем. То, что он рассказывал, когда бывал дома, в ее глазах делало его сверхчеловеком. Такие события! Такие подвиги! Такие испытания! Будь папа Нодж гвардейцем, все сложилось бы по-другому, но он служил обычным постовым. Солдаты племени делились на постовых внешних и внутренних, последние назывались королевской гвардией, они охраняли жилище короля, самого владыку и Дороги. Таможенные посты на Дороге давали дополнительный приработок, а работа по охране главного человека племени позволяла меняться каждые пару часов и, соответственно, ночевать дома. Но семье не повезло. Видеть папу дома каждый день оставалось несбыточной мечтой.

Чтобы так устроиться, нужно дать подношение Ферзю – так в народе называли настража Боно, командира королевских гвардейцев. Нора не знала, что слово «ферзь» значило раньше, но звучало оно внушительно. «Настраж» был понятнее, это всего лишь сокращение от «начальник стражи».

На подношение в семье не было средств, поэтому папа служил обычным постовым – их еще называли пустынниками, по расположению постов. Они располагались в особых точках далеко за пределами поселка, откуда хорошо просматривались окрестности. Дежурили по четверо, двое постоянно обходили назначенный участок, третий смотрел вокруг, четвертый отсыпался, периодически меняясь с третьим. Затем вернувшаяся пара отправляла в пеший дозор отдохнувшую. После пяти суток дежурства давался день отдыха, затем постовых тасовали и в новом составе отсылали на другие точки – чтоб не могли сговориться с шатунами, контрабандистами или с возможным противником. Король Джав хорошо усвоил урок, стоивший трона и жизни прежнему правителю.

Папа не всегда приходил после смены, но Нора знала – он вернется. Папа всегда возвращался. А если бы – тьфу-тьфу-тьфу – что-то случилось, ей бы сообщили. К контейнеру Ноджа никто не пришел, и это радовало – с папой все хорошо. Встав в женский час, Нора надела грубое белье, которое шила себе сама, натянула рубашку и юбку, влезла в плетеные босоножки и крепко застегнула на животе опоясывающий ремень рюкзака. Поверх она закуталась в мамин платок и только тогда отворила дверь.

Такой ее увидели впервые – тоненькой неразговорчивой брюнеточкой с рюкзаком за плечами. Женщины молча оглядели ее, кто-то хмыкнул. Несколько девочек пошушукались, но в разговор не вступили.

Вокруг простиралась иссушенная земля. Ветер, скучая, бросал пыль в лица согбенных от тяжелой жизни людей, обсыпал облезлые контейнеры. Говорят, в других племенах люди живут в каменных домах – как в руинах Города, что стоит за отравленным озером. Такое даже представить трудно. Как прикрутить полку к бетонной плите? Как в толстом потолке проделать дыру для освещения?

Нора молча шла к отхожему оврагу под прожигающими взглядами, в которых было все: любопытство, жалость, высокомерное презрение, равнодушие…

И тут Нора вспомнила. Люди, когда встречаются, здороваются, она видела и слышала это постоянно. И первой, как помнилось, поздороваться должна младшая.

– Здравствуйте, – сказала она.

Лица вокруг просветлели.

– А мы уж думали, что немая. Такая здоровая вымахала, а Нодж тебя все от людей прячет. Ущербная, поди? Открой лицо, нас не надо стесняться.

Под десятками уставившихся на нее глаз Нора размотала платок.

Папа всегда называл ее красавицей. Надраенная до блеска стальная пластина, в которую он смотрелся, когда подрезал бороду, ей, долгими месяцами безвылазно сидевшей дома, показывала маленький носик, тонкие яркие губы и огромные глазищи, карие, как свежепокрашенный контейнер (в их районе таких всего два, у лекаря и у новоиспеченного гвардейца, сумевшего наскрести на подношение). Высокий лоб и бледные щеки окутывала роскошная тьма – длинные иссиня-черные волосы, за которыми Нора ухаживала как умела. Она даже тряхнула головой, чтобы все увидели ее гордость и старания. С фигурой тоже все было в порядке – чтобы не превратиться в рыхлое страшилище, как Рафиза, жена горшочника, дома Нора все время старалась двигаться: приседала, изгибалась на все стороны, ходила колесом и прыгала по стенам, где было за что зацепиться. Это сказалось на внешности: во взглядах проскользнул интерес, брови изумленно вскинулись, послышалось удивленное цоканье языком.