Я шестая

– Что увязла? – осведомилась вошедшая.

   Чугунная Баба молчала.

– Ба-тю-шки… да тут свеженькая подсадочка! Кто-кто приживается? – зазвенел пронизывающий голос.

   К щекам узницы румянцем прихлынула обида. Чугунная Баба отыскала в углу мятую алюминиевую кружку и налила кипяток.

– Что, в рот воды набрала? – обратилась коротышка к сослуживице.

– Воткнули в ту смену, – вяло отозвалась та.

   Женщина невольно оглядела себя. Чугунная Баба, размешав что-то в ведре, откуда дурно пахло, зацепила содержимое и шлепнула одной массой в железную миску. Разлетелись мелкие и тяжёлые капли, некоторые достигли руки заключённой. Она, поморщившись, стряхнула их.

– Маши не маши, умять придётся, цветочек Роза, – отреагировала на движение коротышка.

   Узница опустила голову.

   –Так-то лучше, грязь подзаборная, – просипела коротышка, похлопывая дубинкой по голенищу хромового сапога.

   Колкость не коснулась ушей заключённой. Её заинтересовал свет, падавший из коридора. Он заманчиво дразнил. Женщина увидела прижатый в углу камеры унитаз. «Освещения нет, горшок есть. Верно, не таскать же за мной помои. Потом, зачем свет… рожи противные разглядывать», – размышляла она, понимая, что соглашается с неудобствами угнетающей обители.

   Коротышка, желая вставить очередную грубость, открыла рот и поперхнулась воздухом. На выручку подоспела напарница:

– Радуйся, что света нет. В Розарии он тебе… – Чугунная Баба, в дополнение к известию сжала двумя пальцами себе горло.

– Так что наши услуги к вашей усладе, – присоединилась коротышка, прокашлявшись.

   Она запрокинула голову, выставив живот, подобно беременной, отчего свалился берет. Кряхтя, смотрительница подняла его, усердно стряхнув, натянула на пегую гулю скрученных волос. Ядовито усмехнувшись, оповестила, что, Розе предстоит шлёпать по плацу, не забывая мыть передок, дабы дырка ненароком не заросла, и прямиком на брачное ложе.

– Какое ложе и Розой, почему зовёте? – дерзнула вступить в разговор узница, сделав шаг назад.

– Батюшки! У неё зубки есть, – взвизгнула коротышка.

– Шу-у-страя… – подметила Чугунная Баба.

– Сейчас и проверим насколько, – взгляд коротышки оживился.

   Женщина уяснила, что с храбростью перегнула, но деваться некуда, приготовилась к худшему. Вопреки опасениям, обе смотрительницы расхохотались. Глаза заключённой сузились от непонимания.

– Повеселила… вот спасибо, – отошла от смеха Чугунная Баба, – сто лет не ржала до слёз. Чудные, однако, людишки.

– Во-во, пусть затянет песню о любви и братстве. Мы послухаем и шустро кое-что на тарелочке припрём. Ага, подруга? – влезла коротышка. – Учти, погань, ты, возлюбленная дьявола. Он на того дышит, кто верно служит. Это там выбирают! – она махнула дубинкой на дверь. – А, ты, здесь! Так что нечего сметану сгущать, Розочка!

   Коротышка с силой хлопнула ладошкой по столу. Вода в кружке заплясала, но не расплескалась. Удар совпал с лязганьем крышки по ведру. От резких звуков заложило уши, странный диалог сбивал с толку, всё же узница повторила вопрос:

– Зачем я тут, и почему Роза?

– Согласно вывеске, – буркнула Чугунная Баба, указывая рукой с чайником на фанерную табличку, прибитую к двери.

   Чайник задел косяк. Вода смочила сапог. Чугунная Баба не обратила на это внимания. Зато коротышка подскочила, словно её окатило кипятком. Женщина решила, пора назвать наречённое имя. К своему горю или счастью, не вспомнила его. Получалось, она не в курсе, происходящего, и даже забыла своё имя. «Как быть? Как быть?» – заметались мысли. «А, скажу как есть!» – и закричала вслед уходящим, что ничего не помнит и ей плохо.

– Ты что ожидала? – бросила на ходу Чугунная Баба.

– Розой, почему называете?

– Сказала же, согласно вывеске, – повторила Чугунная Баба.

   Узница кинулась наперерез и прочла на бледно-рыжей фанерке чёрную надпись: «Роза».

– Убедилась? Свободна, – смотрительница оттолкнула бедолагу движением мощного бедра.

– Я на самом деле ничего не помню. В голове абсолютная пустота, – настаивала женщина со слезами в голосе.

– Ещё бы! Не следовало тебе, красавица, по стенам последние мозги размазывать.

   И было не ясно, сочувствовала Чугунная Баба или радовалась чужому горю. Коротышка сдвинула белобрысые брови. Узница не отступала, требуя с ней поговорить, разозлив напористостью надзирательниц.

– Задрала, язви тебя, – фыркнула коротышка и обошла напарницу.

   Женщина подалась в спасительную глубь камеры.

– Отныне, ты… собственность Замка Цветов, и имя тебе… Роза. Раз и навсегда, в твоей грёбаной жизни. Вникла?! – гаркнула коротышка, краснея и раздуваясь от гнева.

   Женщина подумала, что при других обстоятельствах непременно бы рассмеялась: смотрительница походила на шар, грозящий взорваться в любую секунду. Сейчас же, пятясь, не отводила глаз от брызгающего слюной рта смотрительницы. А та приближалась, чувствовалось её горячее дыхание. Узница пригнулась. Слова о том, что у Розы больно резко отшибло память, а в Замке Цветов так скоро никто зелень не терял, резали слух. Да и Чугунная Баба подкидывала не менее колкие шпильки, будто Роза рекордсменка.

   Раздался свист от занесённой дубинки. Женщина невольно присела на корточки, выставив вперёд руки. Голова втянулась в плечи, как у черепахи превратив тело в грушу для битья. Но удара не последовало… Она открыла глаза и увидела, что коротышка чуть ли не висит в крепкой руке Чугунной Бабы.

   Осознав своё положение, та возмущённо дёрнулась. Напарница усилила хватку. К своему стыду, смотрительница поняла, что ноги вот-вот потеряют опору, и решила уступить: избежать позора перед заключённой.

– Отпусти, – прохрипела она с дрожью в голосе.

   Чугунные клешни разжались. Поправив резким движением гимнастерку, коротышка выпрямилась и смерила осуждённую зловещим взглядом.

– Будет тебе, пошли, ночь на дворе. Успеешь наиграться. Ей не завтра усыхать, – потребовала Чугунная Баба и слегка подтолкнула напарницу.

   Та упёрлась.

– Что ещё? – лениво осведомилась Чугунная Баба.

– Думаю… – интриговала коллега.

– О чём?…

   Коротышка упрямо молчала, перебирая связку ключей.

– Выкладывай, – согласилась на разговор как на пытку Чугунная Баба.

– Прикидываю вот…

– Короче и запирай горшок.

– Как знаешь… Смотрю на тебя – здоровая! Силища… не у каждого мужика водится. Меня, стопудовую, одной рукой ухватила. Слыхивала, ты железки тягала, буровят, медаль какую-то имеешь?

– Допустим, не какую-то, а золотую и не одну, – поправила бывшая неоднократная чемпионка по тяжёлой атлетике и спросила:

– Тебе есть до этого дело?

– Ба-а-тю-шки! Что же здесь пугалом ошиваешься? – вырвалась у напарницы незамаскированная зависть: – Вот, не зря прозвали тебя «Чугунная Баба», – усмехнулась коротышка.

– Затвор не забудь накинуть, – закончила разговор смотрительница.

   Дверь остервенело хлопнула. Ошеломлённая узница осталась один на один с мыслями: «Надо же, как ловко я подметила на счёт «Чугунной Баба». И подумала, что могла слышать о чемпионке и допустила, как подобному человеку, прежде чем попасть в жуткое место на службу, сложно пережить духовную ломку. Размышляя об одной, вспомнила, как другая – перед выходом, пригрозила увесистым кулаком. Женщина решила, что бы ни пришлось выстрадать, никто её не сломит. Вряд ли она осознавала, почему дала такое обещание.

   Возможно, подобное решение внушает сама Судьба. Вливает в человека силу для борьбы или, наоборот, вопреки нашему желанию, лишает способности к сопротивлению. Судьба – кормчий. Ей видней. Она с Господином Случаем испытывает всё живое на прочность во временном отрезке под названием Жизнь.