Я шестая

   Две разжиревшие крысы, переваливаясь с боку на бок, поплелись к норе. Чувствуя наличие жизни, Роза сказала:

– То-то же…совсем обнаглели, хозяевами заделались. Впрочем, пардон! Согласна… меня к вам подсадили, – она раскланялась пустому углу, – буду признательна, если поведаете, куда делась предшественница? Не поужинали ею, господа квартиродатели? – печальная шутка вынудила работать мышление.

   «В самом деле, и меня вынесут когда-нибудь куда-нибудь, подружки останутся. Сколько же лет крысы живут? Да, какая разница! Одно хорошо… Я не подопытная обезьяна».

   В сознании мелькнул вид здорового животного. Розе не снилось снов, кроме того… с медалью Чугунной Бабы. Возникновение образа подтолкнуло к воспоминаниям, а ажитация огорчила. Она как будто зазывала из стен вязкую, пугающую суть безысходности.

   Роза понимала, что не в состоянии уничтожить навязчивую жуть. Новая истерика не радовала. Хотелось мизер обрывочного воспоминания. Иначе мысли с чувствами, очнувшись от спячки, сгорят в сомнениях. Остановившись у раковины, припомнила слова врача и подумала: «Неужели всё, что услышала, правда?»

– Хотя, какой ей прок лгать. Если всё-таки я не обезьяна…

   Она пустилась в размышление: «Ну вот, всё по кругу. Эх! человек, человек… сумасбродная гнусность, секрет сам для себя. Взять меня. Сначала жаждала узнать забытое. Теперь надо убедиться в содеянном. Поняв, что припёрта, примусь сожалеть о проявленной настырности. В результате захочу избавиться от воспоминаний. Права докторша, спросив, готова я бороться с сомнениями».

   Волна отвращения к себе отозвалась назойливой тошнотой.

– Так и есть! – смирившись с мыслями, посчитала, что к поступкам должно прилагаться объяснение.

   «Наверно люди, убитые мною, страдают, мучаются, видя меня живой. Хотя… как знать. В следующий раз спрошу об этом врача. Тем не менее, пройдёт эта амнезия или нет?»

   Размышляя, уже сидя на стуле, болтала ногами, затем щурилась на окно, и что-то сосредоточенно разглядывала на полу. Горевала, какие у неё большие ногти, переживая, доведётся ли их стричь. Удивлялась, почему думается о покойниках, как о живых. Заподозрила, что наверно была набожной и рассмеялась: «Хороша верующая, отправляющая на тот свет людей пачками, зарабатывающая старинным бабьим промыслом. Наркотики… наверно плохо? Вот и хорошо, что не помню. Меньше хлопот».

– Посему, определенно, бешеная. Точно! Врач скрыла правду, не хотела добивать. Может говорила… вечно ничего не слышу. Ещё одно свидетельство… их клиент! Жаль, нет зеркала. Что могу – увидеть? Немытую уродиху с мочалкой на тупой башке. Во-во! Скорченную физиономию. Остаётся исполнить последнее, для убеждённости в диагнозе. Фотографию бы! Потом зеркало… и хана мозгам!

   Разговор с собой любимой прервался шорохом за дверью. Вскоре всё стихло. Роза облегчённо вздохнула и согласилась с идеей о сне: «Посплю, глядишь, что изменится. Все лучше, чем последние мозги самой себе выносить».

   …Мрачное свежеиспечённое утро ничего не изменило, как и день, неделя, месяц. Дошло до того, что полюбила обжитую тесноту и стужу стен. Она срослась с сопредельностью. Врач навещала часто, подсовывала витамины, потчевала домашней едой. Роза отказывалась, говоря, что нет дома – нет той еды.

   Однажды Татьяна принесла журнал с яркими картинками и красивыми лицами. Читать не позволяло освещение. Вначале Роза сомневалась, что умеет это делать. Но вспомнила, когда-то прочла надпись – Роза. Поэтому просто разглядывала страницы, мысленно перемещаясь в утраченный мир. После найдённого платка журнал служил новой забавой.

   …Всё же опасность не заставила себя ждать. Однажды врач прибежала с предупреждением о выздоровлении начальника:

– Он грозится пересадить тебя в Розарий, – выпалила она с порога.

   Факт перемен не встревожил, беспокоило другое: там люди, они любопытны. Что им сказать? Чем защитить себя? Предстоящие события возбуждали. Роза нервничала.

Глава 10

   У Создателя на Мир своё мнение, как по-другому: Он – вершитель! Людей никто ни о чём не спрашивал и не спросит. Их дело жить в согласии с тем, что предложат Правители Миров. Так как Колесо Жизни на стержне эволюции, с законом Мироздания, запущены не по воле людской: движение и только движение, в нём и кроется мудрая задумка, воспитывающая в одухотворённой твари умение приспосабливаться к любой ситуации.

   Вот и в Замок Цветов явилась перемена: за стенами мрачной обители вступила в свои права весна. Воздух наполнился запахом сырой земли, и ожиданием чего-то возвышенного. Атмосферу распирала живительная энергия, пробил час обновления жизни. Листва, проклёвываясь, отбрасывала скорлупки почек, как отслужившие пелёнки. Зелёноволосая трава вытягивалась под галдеж птиц. Пение птах будоражило небо, заставляя ликовать лучами солнца. Разнеженные теплом люди скидывали надоевшую тяжесть зимней одежды, обращаясь мечтами к летнему зною.

   Многое трансформировала весна магическим превращением, в том числе и настрой начальника Замка Цветов Григория Фёдоровича. Исхудавший от болезни, он вёл войну с надоевшими очками, частенько подталкивая пальцем к переносице. Перебирая пыльную картотеку, поглядывал в окно, жмурясь на ослепительно-синее небо. Воодушевляло оживлённое щебетание птиц. Он вторил им, присвистывая. Под руку попалась папка с личным делом нужной осуждённой.

– Так-так… Тебя и не хватало! Ро-зо-чка – ми-мо-зо-чка. Мда-а… – протянул Фёдорович, вдохнув полной грудью флюиды весны, – ох… бабы… сколько времени в аду, а живёхонька! Мм-м… – прокряхтел он и потёр поясницу, – пропишу, заразе, путёвочку за мои страдания. Засиделась, цветик аленький, пора горшочек на грядочку сменить.

   Начальник отложил документ, возвёл очи к потолку, словно прочтя там наставление, торопливо перебрал лежавшие на столе бумаги. От одной в глазах сверкнул бесовской огонек:

– И местечко в десятку шлёпнуло. Завя-я-нешь, как миленькая завянешь!

   Он украсил обложку отрывистыми строчками, поставив жирную точку. Ублажив себя местью, довольно потёр ладони.

   Забавно, но данный момент, действительно, явится значимой точкой в судьбоносных событиях.

   Пока мужское настроение поднялось до уровня милосердия. Он взял чистый лист, набросал несколько фамилий, приписав пометку в верхнем левом углу: «В приказ». Закончив со списком вознаграждения к майским праздникам, вспомнил что-то, нахмурившись, вычеркнул одну из фамилий.

– Эта, лярва, своё отполучала, блямбу золотую погрызёт! – проворчал он и вновь потрогал поясницу.

   Энергично шмыгнув носом, поправил, таким образом, очки. Григорий Фёдорович взъерошил волнистый чуб, нахлобучив фуражку, решительно покинул кабинет.

– Бумаги на столе – к исполнению. Сегодня же! – приказал секретарю в приёмной и отправился во внутренний дворик понежиться под солнышком.

   Секретарь вытянулся в струнку, выждав, когда начальник скроется за дверью, скорчил недовольную мину.

   * * *

   Через час Роза шагала по коридору тюрьмы. Она пыталась разглядеть как можно больше, но с трудом что улавливала: окружение ускользало…

   Роза чувствовала, как сама растворяется в пространстве. Ощущения сплелись в один дёргающий нерв, наполненный впечатлением от долгожданного выхода из камеры. От непривычных запахов, звуков новой атмосферы кружилась голова. Казалось, всё возбуждало и затормаживало: коридор выглядел бесконечным, широкая лестница хрупкой, от того, что дрожали ноги. Помещение склада, где получила необходимые вещи, пугало высотой.