Гарри часто молчит

- Да пошел ты! Своим поганым языком еще…

- РОН! - Гарри сказал это тихо, но то, что копилось у солнечного сплетения, вздыбилось, грозя прорваться в любую секунду. И кажется, Рон заметил что-то такое, потому что отшатнулся и тревожно вскинул руку. Но Гарри уже обуздал волну. - Рон, парни. Я правда хочу понять. Подождите у стойки, а?

На удивление без возражений, все трое действительно отошли к стойке бара, а Рон все бросал на друга настороженные, опасливые даже взгляды. Гарри снова развернулся к Малфою и сказал:

- Это действительно слишком глубокая философия для меня.

- О’кей, Поттер, объясняю на пальцах. Вот представь: жила была Лили Поттер…

- Пожалуйста, Малфой, - мирно перебил его Гарри. - Не надо трогать мою мать.

- О, - округлил губы Драко, а через секунду лицо его стало ледяным. - Разумеется, Поттер. Не будем трогать руками личное. Твое личное — не будем…

Он заметно расслабился после ухода Рона, Дина и Симуса, и теперь, глядя на него, Гарри ясно видел, что Малфой не только устал, но еще и пьян — до стеклянной искренности, до пронзительного взгляда в потолок, как в зеркало. Драко почти минуту рассматривал серые потолочные панели, прежде, чем снова опустить глаза на собеседника.

- Хорошо. Жила-была выдуманная ведьма Зизи Обормоттер, - он издевательски осклабился. - Вышла замуж, родила сына, и однажды спасла своего ребенка от прямой Авады силой материнской любви. И вовсе даже не умерла сама, а жила себе дальше, спасенный малыш вырос, поступил работать в Аврорат и там уже героически погиб во цвете лет. А миссис Обормоттер как-то пережила потерю сына и живет себе дальше. И тут к ней приходят, допустим, коллеги покойного сына. И говорят: «Миссис Обормоттер, вы - единственное известное средство защиты от смертельного заклинания Авада Кедавра. И чтобы не было лишних потерь среди авроров, мы решили брать вас на особо опасные рейды, чтобы вы наших бойцов закрывали от Авад вот этой своей силой любви». И сначала ее убеждают по-хорошему, мол посмотрите на парней, они же все вам в сыновья годятся, ну что вам стоит! А миссис Обормоттер, представь себе, говорит, что не может так… И тогда ее убеждают по-плохому, и припоминают, что она не безгрешна, и грозят камерой в Азкабане. Как думаешь, Поттер, если эту миссис припугнуть хорошенько — она передумает?

- Ты пытаешься сказать, что действительно не мог воспользоваться родовой магией?

Малфой снова коротко расхохотался.

- Бинго! Хуже того, Поттер, я именно это сказал — тысячу раз всем сказал, и сто раз разжевал — почему. Камни Малфой-Мэнора обоссаны стаей оборотней, главу моего Рода извалял в грязи сперва недочеловек с рваной душой, а потом — полный состав Визенгамота. А от меня требуют воспользоваться родовой магией, чтобы снять защиту Рода с реликвии, украденной из моего дома. Это примерно как вызывать Патронуса, стоя на теплом пепелище собственного дома над обгорелыми трупами всей семьи. Может, кто и сумеет, я — нет. Только вот счастливое воспоминание — нормальная, серьезная основа для заклинания, этому даже в Хоге учат. Сила любви — вообще аргумент алмазной твердости. А Род — это чистокровные бредни и отговорка злобного Пожирателя.

Гарри просто молчал, переваривая услышанное и Малфой тоже умолк на некоторое время: снова налил треть стакана магловской бурды, снова выпил как воду, потом кивнул каким-то своим мыслям:

- Вот поэтому, Поттер, слушание и было закрытым, и вам не оглашают официальный текст решения. Потому что там написано, что родовая магия берется не с потолка, и чистокровные традиции — это реальный источник силы. А говорить о таком сейчас не модно. Проще было признать меня виновным и убрать в Азкабан, только это был бы пре-це-дент — слово Малфой выговорил раздельно, со смаком. - А чистокровных еще не настолько повыбили, чтобы такой пре-це-дент можно было создавать без последствий… да и совестливые, вроде тебя, в комиссии тоже были, честно говоря.

- И теперь никто не знает, почему тебя оправдали… - проговорил Гарри больше для себя, чем обращаясь к Малфою. Но тот в ответ глянул с откровенной жалостью:

- Плюс полгода общественных работ, Поттер. За саботаж и неподчинение куратору, который не требовал ничего принципиально невыполнимого. Мне следовало поднапрячься и выполнить приказ, не на курорте, чай, наказание отбываю. Только из снисхождения к моей юности, неопытности и недостаточному владению основами родовой магии. И первое предупреждение в личном деле, после третьего — замена условного срока на реальный Азкабан.

Гарри не знал, какое у него сейчас выражение лица, даже не знал, что конкретно думает по поводу сказанного Малфоем. Но Драко напротив него вдруг сделался воплощенным несоответствием, таким диссонансом, что будь он звуком — Гарри зажал бы уши руками. У Драко был усталый и совершенно равнодушный взгляд, когда он сказал очень злые слова очень горьким и искренне сочувственным тоном:

- Грифиндурок хренов. У тебя такое лицо, будто вчера ты случайно умер не за то будущее.

Гарри снова промолчал. Драко с десяток секунд сидел, разглядывая стакан, потом встал, бросил на стол несколько мятых маггловских бумажек и нашарил взглядом дверку «WC» в углу зала.

- Тебе нельзя аппарировать в таком состоянии, - сказал Гарри, потому что это было единственное в мире, что он знал абсолютно точно.

- Поучи меня еще, Поттер, - фыркнул в ответ Малфой.

Рон от стойки проводил его неприязненным взглядом, потом, тоже сообразив, ненавязчиво прошел в тот же угол зала. Подергал дверь, отгородившись спиной от возможных зрителей, провел скрытой в рукаве палочкой возле замка и заглянул внутрь. Зло ударил кулаком в ладонь и махнув рукой Дину и Симусу, подошел к Гарри.

- Ну что, поговорили? Что он сказал?

- Да. Рон, он правда не мог воспользоваться родовой магией…

- Вот тебе охота была слушать! Не понимаю, Гарри, ну как можно быть таким мямлей! Малфой же…

Еще посидели в магловском баре, потом перекочевали в квартиру, которую снимали Рон с Гермионой, по пути прихватив оную Гермиону, Парвати, Джинни и пару однокурсников из Академии. Засели большой толпой в тесной гостиной, по рукам пошли бутылки вина и огневиски. Гарри еще раз повторил, что выслушал Малфоя и теперь уверен, что тот действительно не мог помочь той маглорожденной, но его мало кто слушал. Крыть скользкого Хорька, который в очередной раз увернулся от справедливого возмездия, было куда естественнее.

С количеством выпитого разговор с событий дня стал то и дело съезжать на возвышенное. Говорили о Свете и Тьме, о добре и зле, умолкли на минуту, почтив память Величайшего Светлого Волшебника современности Дамблдора. Говорили о том, что Хорек обязательно допрыгается, потому что в мире есть справедливость, что нельзя так старательно накапливать в себе Тьму и не получить однажды, что Реддл был дурак, разрушая себя, что надо беречь внутренний Свет, даже когда ты всего лишь школьник, а какой-нибудь лже-Грюм предлагает попрактиковаться в темных искусствах, и возраст — совсем не оправдание.

- Ну, Гарри, скажи, ну правда же? - Рон все никак не мог простить ему бегство Малфоя, а потому дергал чаще обычного.

- Правда, - кивнул Гарри. От его голоса на совместных попойках успели так отвыкнуть, что теперь все лица обернулись к нему. - Правда. Нельзя потакать злу в себе, нельзя творить зла больше, чем это необходимо для Всеобщего Блага. Я не буду впредь использовать настоящих боевых заклинаний, чтобы случайно не оказаться в итоге темным магом. Придется как-то объясняться с тренерами…

- Эй, ты чего?

- Чёта перепил герой, похоже.

- Серьезно, - и Гарри действительно смотрел очень серьезно. - Экспеллиармуса хватило, чтобы одолеть целого темного лорда, вряд ли мне встретится противник сильнее, правда? К чему, интересно, я готовлюсь, разучивая летальные заклинания? Решено, мне душа дороже, я же не Реддл какой! И не Малфой.

В сопли пьяный Симус повис у Гарри на плече, слезно умоляя передумать и не губить себя, ведь убьют же! Но Гарри снова умолк, и сенсационное заявление героя довольно быстро растворилось в общем течении вечера, выпало из зыбкого внимания гудящей молодежи. Снова пили молча — в память павших, снова говорили о Свете и Тьме, и о вечной войне между ними. А потом — просто о Войне. Под конец любой пьянки всегда говорили о Войне, и поэтому Гарри старался молчать с самого начала. Он просто хотел, чтобы война закончилась везде — в стране, в разговорах, в головах.