Минас

И тут выяснилось, что в казарме остались только койки, тюфяки и одеяла. Вот это была совсем плохая новость, поскольку маленький легковозводимый ангар, считавшийся казармой взвода «раз», защищал от дождя и ветра, но не от холода, и спали кадеты в тренировочных робах, а поверх одеял накидывали всю прочую одежду, включая сменный комплект, а заодно всякие по случаю надыбанные тряпки. Которые теперь отсутствовали вместе со всем прочим. То-то Илинго впервые в жизни пожелал кадетам хорошего сна!

- Пиздец, – сказал Ласс, и ему за это ничего не было, потому что другого слова не мог придумать даже Минас. Вечером заметно похолодало, а спать на бегу никто из них не умел.

- Койки надо сдвигать… – голос Кастора звучал неуверенно. – Замёрзнем…

- Сдвигаем, – кивнул Минас.

Выяснилось, что есть те, кто против. Джелл любезно разрешил стеснительным не присоединяться к свальному греху и замерзать к демонам. Минас это разрешение не одобрил, пояснив, что личный состав ему дорог весь: поголовно и без пневмонии. Клаас в таких выражениях изложил разницу между замёрзшим братом по взводу и бордельным мальчиком, что вот теперь неуютно от предстоящей ночёвки стало даже Минасу. И это ещё не до всех дошло, что одеялами теплее укрыться в несколько слоёв, а не кутаться каждому в своё отдельно, и что пятнадцать человек физически не способны лечь так, чтобы все оказались спинами друг к другу.

Пока стыдливая половина взвода переругивалась, замёрзшая половина уже сдвинула койки и застелила их тюфяками в два слоя крест-накрест, чтоб не разъехались. Джелл с Кастором демонстративно обнялись и укрылись двумя одеялами, сообщив, что дорожат своей девичьей честью меньше, чем здоровьем в целом. Их вид вызвал такую бурную зависть, что к ним немедленно присоединились все, сбившись в плотный, несмотря на показушное негодование, клубок. Минас было решил, что страсти улеглись, но придурок Ром ляпнул, что если по такой холодрыге у кого встанет – тот точно пидор. Клаас немедленно ответил, что у кого по утрам нет стояка – тот вообще не мужик, а Ортен – что пол не имеет принципиального значения, а вот кто своими глупостями мешает спать усталым товарищам – тот пидор без вариантов. Минас чуть не удрал от этих уродов ночевать на улицу, но за время перепалки согрелся и совершенно внезапно для себя уснул.

На следующий день всех уже волновал только холод и прочие сугубо практические аспекты наготы. Если кто-то из соседей за забором вдруг фыркал, на него мельком оглядывались, как на совсем тупого младенца, и всё. Не смутил даже марш-бросок, маршрут которого был заботливо проложен мимо тренировочных лагерей абордажной роты «Чёрного ветра» и ещё какого-то из кораблей. Не навернуться случайно голым коленом на камни было куда важнее чьего-то там мнения. И ночёвка уже не потребовала бурных обсуждений, а утро началось с того, что сервитор загнал в дверь ангара платформу с одеждой. Куртка – это счатье!

Неизвестно, чего именно ожидали от этого испытания наставники, но для Минаса главный эффект был очевиден: взводу хорошенько продуло мозги. Видимо, трудно удержать в голове мелочные претензии к тому, об кого греешься кожа к коже. Больше напоминать о взаимной терпимости не приходилось, а «корабельные», как и надеялся Минас, достаточно быстро набирали базовые навыки хождения по естественному ландшафту.

Жизнь в очередной раз наладилась.

Сахаал задумчиво взирал на воина, излишне покорно склонившего перед ним колено. Падаль, недостойная называться легионером. Его сержант уже предупредил, что если розовый ублюдок вернётся во взвод, взвод по справедливости поделит между собой уродскую броню, поскольку перекрасить – дело недолгое. Зо Сахаал счёл это заявление непреднамеренной ложью: сержант Гафар носит метку Кхорна, и когда он закончит убивать слаанешита, делить по справедливости будет просто нечего. Изящная лаконичность такого исхода импонировала Повелителю Ночи.

Но кроме славного Гафара, первого из присоединившихся к походу Зо Сахаала легионеров, верного союзника и достойного боевого брата, в задаче присутствовал куда менее славный и достойный, зато неимоверно полезный Фиррентис. Еретех уже давно доложил капитану, что искажённый разум бессмертного воина Арманория представляет собой совершенно уникальный образец стратегического гения. Увы, раскрывающегося в полной мере только в условиях сугубо теоретических задач, поскольку в прикладной области сиюминутные амбиции и страсти мешают оному воину рассуждать здраво. Но если посадить слаанешита в запертую комнату один на один с вводными данными, то предложенное им решение будет воистину гениальным сплавом глубочайшего расчёта и безумной фантазии. Фиррентис просил сохранить это существо живым, а лучше – сразу отдать еретехам для более подробного изучения.

Дарить смертным своих союзников-легионеров Сахаал не любил – слишком горький привкус оставался от таких жестов. Игнорировать просьбы своего личного еретеха тоже не любил, а значит, розовое ничтожество нельзя – увы – просто вернуть Гафару. Но укрывать недостойного труса от справедливого гнева сержанта просто так, безо всякой практической пользы и морального удовлетворения Сахаал тоже не пожелал.

- Я услышал тебя, воин. Коль скоро ты не можешь более быть полезным мне в составе боевого подразделения, то примени свои хвалёные знания на пользу будущему моего флота. Раздели со мною благородный труд, коий доселе я исполнял один, не допуская к нему других легионеров, ибо слишком трудна задача, и слишком важен для меня успех в сём деле.

Сахаал дождался конца пышной тирады о готовности, конечно же, разделить заботы своего вождя и оправдать высокое доверие. Полюбовался наглой гордыней слаанешита, невесть что возомнившего о своём новом месте среди первейших капитанских сподвижников. И буднично распорядился:

- Будешь моих кадетов в стратегии и тактике натаскивать. Раз Гафару жить не давал своим фонтаном тактической мысли, значит и этим найдешь, что рассказать.

- Кадетов? – вежливо уточнил слаанешит, демонстрируя полное равнодушие к жизни флота.

- Да, вот этих, – и Сахаал махнул в сторону окна, в которое был виден его любимый тренировочный лагерь.

- Смертные?..

И капитан сполна насладился мучительной смесью ярости, унижения и боязни как либо выразить своё недовольство, почти до неузнаваемости исказившей физиономию Арманория.

Да, это был очень правильный ход. А может и дети, действительно, чему полезному научатся.

====== Глава 10. Никто не совершенен. Эпилог. ======

Наземный лагерь постепенно перестал казаться иной реальностью и стал просто филиалом кадетского блока, только пространства больше и свободы перемещения тоже. Поскольку теперь в радиусе пешей доступности полностью отсутствовали ценные технические узлы и ценное же гражданское население, зато в изобилии имелись холодные пустоши и чужие тренировочные лагеря, полные сильных и не всегда дружелюбных вояк, сержанты предоставили кадетам право гулять, где им вздумается. Правда, через некоторое время в непосредственной близости от ставки Зо Сахаала – а значит и от кадетского лагеря – развернулась резиденция Мастера Лема, но отмены свободного передвижения это не повлекло.

Зато с прибытием свиты Мастера возобновилась такая уже почти забытая штука, как теоретические занятия. Сначала появились наставник Дасмий и уроки высокого готика. А потом чтимый легионер Зо Сахаал пожелал, чтобы диких илиманцев обучали этикету, ораторскому искусству и прочим тонкостям хороших манер. А Лем в качестве наставника отправил к кадетам Адриана, и взвод «раз» судорожно замер, ожидая убийства. То есть, Адриан был действительно умным и образованным парнем, и весёлым и компанейским тоже, и все к нему хорошо относились, Минас, например, обожал с ним болтать обо всём подряд… но когда впервые увидел его в «рабочей одежде» – короткой шёлковой тунике и многочисленных золотых браслетах на запястьях и щиколотках, – отреагировал нервно. «Корабельные»-то с самого начала знали, что Адриан принадлежит к гарему заповедника, а вот для всех остальных это оказалось сюрпризом, который многие илиманцы переварили не сразу.