Страница 18 из 24
руки на животе, пробурчал мальчик.
– Ладно, держи двадцать брунов, но потрать их с умом, – сказал я и, отдав деньги, остался наедине с письмом.
Довольный мальчик побежал вниз по лестнице, с грохотом прыгая по
ступенькам. Минут двадцать назад Философ дал ему двадцать брунов и
приказал молча отдать письмо и уйти, но он поступил иначе, и теперь вместо
двадцати у него уже сорок брунов. И в ближайшее время он самый богатый
мальчик в округе. С ним будут еще крепче дружить, его будут еще больше
любить. «А когда деньги закончатся, – подумал мальчик, выбегая на
солнечный двор, – когда они закончатся, я придумаю что-нибудь еще».
«Дорогой мой друг! Мне пора. Я отправляюсь туда, откуда больше не
вернусь. Мне жаль, что ты не поверил в существование параллельного мира.
А ведь он так же реален, как небо, солнце, любой предмет, находящейся в
той комнате, где ты стоишь, и само это письмо, которое, я надеюсь, ты
сейчас держишь в руках. Я буду там, буду свободен от этого мира. Ведь весь
трагизм нашей жизни заключается в том, что мы не созданы для нашего
мира, мы здесь лишние, нежеланные дети, пасынки. Мы не можем здесь
жить. Чахнем, спиваемся, превращаемся в роботов или в диких животных.
Мы отчаялись. Но выход есть. Он очень близок. Просто верь мне, не ставь
под сомнение мое здравомыслие. Неужели мой складный слог можно назвать
45
бредом сумасшедшего, неужели ты думаешь, что вконец помешавшийся
человек мог написать тебе такие слова? Я верю, что ты одумаешься, верю, что ты переменишь свое решение и обретешь свое счастье, а оно ближе, чем
ты думаешь. Нужно просто верить. Не нужно думать, не нужно знать, нужно
просто верить. Ты готов? Готов изменить свою жизнь? Готов стать тем, кем
ты хочешь? Если да, то следуй по этому адресу: ул. Вейзнера, строение 6.
Это серый бетонный прямоугольник. Ты найдешь, ты почувствуешь.
Премного уважающий тебя – верный друг и брат Философ».
Дочитав письмо, я положил его на стол и с полной убежденностью в
сумасшествии Философа рухнул в кресло и погрузился в тяжелые раздумья.
8
Я никогда не принадлежал к числу тех, кто отдавал предпочтение
уединенному времяпрепровождению. Для меня это было смерти подобно.
Оставаться одному, наедине со своими мыслями – тяжелейшая и ни с чем не
сравнимая кара. Я любил шумные, оживленные места. Будь то рынок, уличный проспект или же прибрежная набережная. Людская толпа – вот что
всегда оказывало на меня незабываемое впечатление. Бурный поток
незнакомых друг с другом людей, устремленных вперед, каждый по своим
делам, со своей собственной, отличной от других судьбой. Их лица, фигуры, одежда. Я любил находиться среди них, но как бы слегка поодаль. То есть, находясь в самой гуще, иметь возможность видеть с наибольшей
тщательностью всех и каждого. Следить за каждым их движением, небрежно
брошенной фразой, за всем, что могло бы выдать их с головой. Где они
работают, сколько зарабатывают, женаты они или замужем, счастливы или, напротив, несчастны. Столько людей, и каждый из них индивидуален, совсем
не такой, как тот, который, расталкивая локтями, устремляется мимо по
известным только Господу Богу и ему самому делам. Эта толпа порой
похожа на жужжащий пчелиный рой. Но с ним, если приглядеться, она не
имеет ничего общего. Если в улье каждая пчела работает на благо всего
пчелиного общества, то здесь мы видим абсолютно противоположную
картину: каждый человек индивидуален, и у него свои проблемы, абсолютно
иные, чем у каждого из этих беззаботно устремившихся вперед людей. Есть
только одна заложенная с детства, утвердившаяся в молодости и
укоренившаяся в средние годы задача: стать счастливым. Не создать счастье
из чудовищного всеобщего хаоса.
Нет, никто из них не задумывается о ближнем. Этот ближний намного
дальше, чем можно предположить. Они могут полюбить своих детей и
прочих близких родственников. Но и эта, казалось бы, аксиома, не всегда
имеет место. А полюбят ли неродственника, пусть даже ближнего? Нет, навряд ли. Всеобщее счастье! Эта красивая древняя мечта для них столь же
далека и непостижима, как картины эпохи Возрождения для рядовых
работников среднестатистических заводов.
46
«На что им эта нелепая мазня?!» – скажете вы возмущенно. Позвольте, ведь это да Винчи, Рафаэль, Микеланджело. Но для них это всего лишь
нелепая мазня. Им нужно счастье, которое для работников завода состоит в
наличии элементарной крыши над головой, одежды и неизысканной, но
стабильной и сытной еды. Это для них и есть счастье. Смысл всей их жизни.
Возможно, кто-то возразит, скажет: «Да какое право он имеет утверждать, что для кого счастье, кто способен, а кто не способен на любовь к
ближнему!» Поверьте, я имею на то право. Я каждый день наблюдаю толпу.
Каждый день, подобно врачу, наблюдающему за циклом развития болезни, я
наблюдаю за обществом, и не только за его определенным слоем. Мимо меня
проходят люди разных полов, возрастов, расовой и религиозной
принадлежности, а самое главное – разных сословий (это устаревшее слово с
наибольшей точностью подходит для разделения общества на богатых и
бедных). Я могу встретить кого угодно. Спортсменов, актеров, бизнесменов, работников как физического, так и умственного труда, принадлежащих к
любому сектору человеческой деятельности. Я уже не один год наблюдаю за
обществом в поперечном разрезе и всегда находил это занятие весьма
любопытным. Но никогда не понимал людей, видящих в жизни лишь
сплошной позитив. Утверждающих, что люди этакие божьи одуванчики. Все
в них прекрасно и гармонично. А плохие поступки, которые они порой
совершают… Ну, это, пожалуй, мимолетное, быстро проходящее
недоразумение. Происки дьявола, злобно нашептывающего человеку о том, как бы он напакостил своему ближнему. Чушь! Человек порой страшнее
любого дьявола, ибо человек реален, он здесь, среди нас. Его существование
нет смысла доказывать, а учиненные им зверства неоспоримы. Подумать
только, даже в наше время такие позитивисты существуют. Думают, что
человек – самое справедливое и гуманное существо во всей Вселенной, но
могу предположить, что в глубине души они знают, что это вовсе не так. Они
просто хотят верить. Они нуждаются в этой вере, надевая на себя маску, которую – кто-то изредка, а иной часто – надевает каждый из нас. Самими
собой мы бываем лишь в уединении, сидя в закрытой комнате, где нас ничто
не отвлекает. Только в таких условиях мы становимся настоящими. Такими, какие мы есть на самом деле. Теперь нам не нужно, набрасывая маску, играть
очередную роль. Теперь в этом нет необходимости, так как зрителей, имеющих возможность оценить нашу игру, попросту нет. Но ночь пройдет, сон отпустит нас из своей грозной, сковывающей все тело власти, и мы вновь
надеваем очередную маску. Ни один из этой толпы никогда не принимал ни
единого в своей жизни шага самостоятельно. Слова, поступки и даже мысли
– все это продиктовано желанием быть таким же, как все. Безликой, ни о чем, кроме как о собственном счастье, не думающей людской толпой. Люди