Страница 17 из 24
– Мы боимся быть непонятыми, боимся быть отвергнутыми, осмеянными. Человеческая жестокость бесконечна и не знает границ.
– Ну, ведь мы, мы с тобой заговорили. Два одиноких потерянных
человека.
– Да, мы заговорили. Ну, я не знаю, что подтолкнуло меня к этому. Я не
знаю, почему я с тобой заговорила. Ведь ты мог меня не понять, а может, ты
меня не понял, может, ты просто насмехаешься.
В ее глазах вновь застыли слезы.
– Нет, что ты, нет, я не насмехаюсь. Я такой же, как ты, за маской
беспокойной веселости я храню печать беспросветной тоски и одиночества.
42
Я сел на лавочку и, повинуясь велению сердца, обнял девушку. Она
опустила голову на мое плечо и разразилась слезами. Дрожа всем телом, она
шептала:
– Но теперь все будет по-другому. Два одиноких сердца встретились и
соединились в одно. Мы найдем других, слышишь, мы обязательно их
найдем. Мы будем изучать. Мы будем познавать. Мы создадим новый мир на
обломках старого, сгнившего, умирающего. После ночи следует рассвет. Это
будет наш рассвет, рассвет нашего мира.
– Да, да, – соглашался я с ее бессвязными словами, – я тоже об этом
думал. Все будет так, как ты говоришь. Я счастлив. Я безгранично счастлив.
Я и не думал, что когда-нибудь испытаю столь безграничное счастье.
Внезапно резко похолодало, небо заволокло страшными темными
тучами, поднялся шквальный ветер. Все произошло внезапно, в долю
секунды.
– Что это?! – прошептала она в ужасе, рукой указывая на море.
С пронзительным шипением море отступало от города, обнажая
скрывавшийся тысячелетиями шельф. Корабли с несметными сокровищами, постройки некогда существовавшего в этих местах города, принадлежавшего
к смутно известной цивилизации, сотни предметов, веками скрывавшихся
под морской поверхностью, вновь увидели небо – темное, угрожающее. С
молниеносной скоростью вода уходила на километры вдаль и собиралась в
огромную волну высотой в несколько сот метров, за которой небеса
померкли. Вдруг все остановилось. Волна застыла в небесах, отбрасывая на
землю многокилометровую тень. Ветер утих. Тьма окутала нас.
– Это конец, – сказала она, – Судный день, все живое погибнет, а затем
появится новый мир, но уже без нас.
– Нет, не сейчас, я не хочу умирать. Мы должны быть вместе.
Волна устремилась на город.
– Я не хочу, я боюсь. Нужно бежать, – шептала она, обращая на меня
взгляд, полный ужаса.
Спустя несколько секунд волна с оглушительным ревом обрушилась на
город.
Девушка выскользнула из моих объятий. Я оказался под водой. С
трудом выплыл. Вокруг темнота и бескрайнее море. Вдруг ярчайший свет на
мгновение ослепил меня. Это был возвышавшийся над морской пучиной
огромных размеров маяк, стоявший на скалистом пригорке. Откуда он
взялся? Преодолевая бурные волны, я кинулся навстречу спасительному
свету. Раз за разом меня относило от него, но я плыл, отчаянно размахивая
руками, заглатывая воду, но борясь, шажками приближаясь к цели. Наконец я
доплыл, обессиленный, с горящими мышцами, едва смог встать на зыбкую
песочную поверхность. Пульсирующим светом прожектор бил мне в лицо, то
затухая, то вновь вспыхивая самым ярким светом, который только можно
вообразить. Над скалами возвышался гористый лес, а на самом верху стоял
вылитый неизвестным зодчим из темного мрамора высоченный маяк.
43
Преодолев скалы, я ступил в лес. Ветер гнул стволы деревьев, опрокидывая
меня назад, создавая между мной и приближавшимся маяком невидимую
стену. Сдирая руки в кровь, я цеплялся за землю, полз на четвереньках, пробирался сквозь кусты непроходимого бурьяна. Свист ветра, казалось, разорвет мою голову на мельчайшие частицы. Маяк. Мне казалось, он дышит
спокойствием, там нет всего того ужаса, который встречается здесь. Путь к
нему тернист и непрост, но преодолевшего трудности ждет награда. Ему все
воздастся. Опьяненный мыслью о застывшем посреди беспросветной
темноты и вселенского ужаса маяке, который символизирует теплоту
домашнего очага, любовь матери, которая с одухотворенным лицом
обнимает крохотного младенца, великую силу познания, я преодолел лес и
вышел на равнину. Тишина и безмятежность царили здесь. Луна светила
ярко. В ее свете расположившийся посреди равнины маяк отливал холодной
беспристрастной свинцовостью. В безоблачном небе одна за другой, как по
мановению волшебного слова, появлялись звезды. Я пригляделся к маяку, тени возле него, казавшиеся тенями далеких деревьев, зашевелись, заговорили на человеческом языке.
Одна из теней выдвинулась вперед навстречу мне; легкое, будто
воздушное, бархатное платье развевалось на ветру. В лунном свете
выступила белоснежная кожа и тот самый нежный румянец на щеках.
Сомнений нет, это она. С криком радости я кинулся ей навстречу.
– Мы будем вместе, – слегка приглушенный ветром, доносился до меня
ее голос. – Ты и я. Два одиноких сердца, две заблудшие души. Соединимся
навек.
– Да, так и есть! – кричал я, обезумев от счастья. – Нам Судный день не
помеха.
Я бежал, не чувствуя боли, жадно ловя ноздрями воздух, каких-то
метров двести до нее, а может, и того меньше.
– Я не одна! – кричала она. – Нас много, все отчаявшиеся, потерянные, одинокие, страждущие познания, они все здесь. Мир погиб, но не мы, что
нам мир, у нас целая вечность познания.
Маяк ослеплял все больше, к нему добавился стук – такой, какой
можно услышать, если стучать кулаком по металлической двери. Этот стук
становился все громче, все отчетливее, все назойливее. Мир вокруг
рассеивался, рассыпался, исчезал в темноте…
Я открыл глаза. Солнце залило ослепительным светом мою спальню.
Ошеломленно я смотрел в потолок. Во входную дверь продолжали стучать.
«Это был всего лишь сон», – с неописуемой горечью подумал я и, преодолев
приступ нахлынувшей лени, с трудом встал и нехотя пошел открывать
входную дверь.
Мальчик лет десяти, улыбаясь широкой добродушной улыбкой, протянул мне конверт.
– Это вам.
– Что это? – спросил я, протирая сонные глаза.
44
– Письмо
– От кого?
Мальчик еще раз улыбнулся и произнес:
– Он назвался философом.
– Как?! Что ты сказал?! – воскликнул я, схватив его за руку.
– Философом; он сказал, что вы поймете.
– Черт возьми, где ты его видел, где?
– Вы делаете мне больно, – дрожащим голосом ответил мальчик.
Только сейчас я заметил, что сжимаю его руку в тисках и дергаю из
стороны в сторону.
– Да, извини, я не хотел сделать тебе больно. Он что-нибудь еще
говорил?
– Нет, – ответил мальчик, – сказал, что нужно передать.
– Спасибо, – сказал я, взяв у него конверт и собираясь закрыть дверь.
– Он сказал, что вы мне дадите денег.
– Сколько?
– Десять или двадцать брунов, – ответил мальчик, переминаясь с ноги
на ногу, – сказал, что вы щедро отплатите мою услугу.
– Немаленькие у тебя расценки.
– Я ни при чем, это он, этот ваш философ, сказал, что вы дадите мне за
письмо двадцать брунов.
– Подожди, ты ведь только что сказал, что десять или двадцать брунов, а теперь утверждаешь, что он сказал – двадцать брунов.
– Знаете что, дайте мне мои деньги, и я ушел, – надувшись и скрестив