Страница 16 из 24
– Нет, я нашел способ избавиться от общества.
– Что, сбросишь на него атомную боеголовку? – засмеялся я.
– Нет, гораздо лучше. Я покину его. Исчезну из этого мира навсегда.
39
С тревогой я смотрел на Философа. Что он задумал? Такого счастья в
его глазах я не видел никогда.
– Ты чего задумал?
– Нет, ты что. Не волнуйся, я не собираюсь кончать жизнь
самоубийством.
– Ну, тогда я действительно теряюсь в догадках.
– Они велели мне никому не рассказывать.
– Кто «они»?
– Ну, я даже не знаю, как сказать. Ты подумаешь, что я сумасшедший, вконец спятил, но это вовсе не так. Я счастлив, счастлив настолько, насколько может быть счастлив человек, проживающий в этом ужасном, полном несправедливости мире. Ты знаешь, что здесь, в нашем мире, у них
есть свой филиал. Они находят отчаявшихся людей, тех, в ком еще теплится
хотя бы крупица здравого сознания, и помогают, отправляют этих людей в
свой параллельный мир. Мир, в котором все гармонично. Мир, в котором все
прекрасно. Это рай на земле. Идиллия, царящая там, не поддается
объяснению. Это мечта утопистов.
Я смотрел на Философа и не мог понять, как этот, всегда казавшийся
мне здравым человек превратился в того ненормального, который сейчас
сидит передо мной и рассказывает о каком-то параллельном мире.
– Ты в своем уме?
– Они предупреждали. Говорили, что если даже я кому и скажу, то меня
сочтут за сумасшедшего. Но это не так. Этот мир действительно существует.
И завтра я отправлюсь туда. Давай пойдем со мной. Ты ведь этого
действительно хочешь.
Я не мог его больше слушать. Мне было тошно сидеть рядом с этим
необычайно счастливым человеком. Что это? Может быть, сильно
действующие наркотики? Старина Философ решил не ограничиваться
выпивкой, а пойти дальше, продолжить нескончаемое падение. Я просто
встал и ушел, не обращая внимания на удивленный взгляд Философа, я
преодолел расстояние, отделяющее меня от выхода, и, переступив порог, быстрым шагом удалялся прочь, желая больше никогда не возвращаться в
этот кабак. Забыть его. Вычеркнуть из жизни.
Но я вернулся на следующий же день, надеясь увидеть Философа.
Увидеть в здравом уме и светлой памяти. Но он не пришел. Не пришел он и
на следующий день. Я ходил в кабак еще неделю, но так и не увидел его. Он
пропал. Пропал так же, как тот незнакомец, который в один из первых же
дней моего прихода в кабак начал рассказывать историю своей жизни. Я
перестал ходить в кабак. Перестал пить, потихоньку возвращаясь к
привычной беззаботной жизни, лишь изредка вспоминая слова: «Мы жрем, чтобы жить, и живем, чтобы жрать».
7
40
Быть одиноким среди восьми миллиардов людей – что может быть
хуже этого. Среди всех этих людей не найти ни одного, с кем можно было бы
поговорить о том, что не дает тебе покоя, что лишает тебя сна и не дает жить
нормальной полноценной жизнью. Нет ни одного человека, которому ты бы
мог озвучить свои сокровенные мысли, нет ни одного человека, кто мог бы
тебя выслушать и дать совет. Беспросветное одиночество обволакивает, давит со всех сторон, угрожает раздавить меня, размазать, как муху, прибитую мухобойкой.
Я выхожу на улицу. Влюбленные пары стремятся к романтичному
уединению. Компания друзей направляется по делам, и только я брожу
бесцельно в одиночестве, с потухшим взглядом, не зная, для чего и куда я
иду. Ранним утром я вышел на набережную. На безоблачном небе замерло
солнце; спокойное, застывшее в бесконечности времен море будто бы спало
и не спешило просыпаться. Белые чайки с протяжным писком опускались к
едва колышущиеся поверхности, черпали заостренными когтями воду и
вновь взмывали высоко в воздух. На одной из лавочек в тени деревьев я
заметил молодую девушку. На холсте, натянутом на подставку, она
увлеченно писала картину. Я подошел ближе. Она сидела спиной ко мне, лицом к морю. Я видел лишь темные длинные волосы и белоснежные тонкие
пальцы, которыми она держала кисть, аккуратными мазками выводя контур
фигуры, изображенной на картине.
На картине был запечатлен город. Кольца опоясывающих его
конусообразных гор, а внизу, в темноте ночи, сверкал он. Кварталы с
возвышавшимися небоскребами, которые соседствовали с неприлично
низкими и неказистыми панельными домами и совсем уж жалкими лачугами, о существовании которых жители фешенебельных районов не знали или же, что более вероятно, не хотели знать. А над ним в вышине раскинулось
звездное небо – с луной, необыкновенно яркой и большой, с неестественно
выступающими на ее поверхности глубочайшими, бездонными кратерами.
Где-то вдали по чернеющей поверхности моря плыла небрежно лунная
дорожка, сверкая сказочным перламутровым блеском, а спиной к зрителю на
одной из гор, образующих полукруг вокруг города, стояла девушка. Ее лица
видно не было, но легкая воздушная фигура и темные, развевающиеся на
ветру волосы говорили сами за себя. Перед зрителем стояла девушка, и
смотрела она на раскинувшийся перед ней город.
– Вам понравилась моя картина?
Я вздрогнул. Обернувшись, она смотрела на меня. Белая, будто
атласная, кожа в сочетании с легким румянцем на щеках и темными ровными
волосами, мягко обволакивающими ее голову, произвела на меня
неизгладимое впечатление. Выразительные карие глаза с игривым
лукавством смотрели на меня, а маленький аккуратный носик и тоненькие
алые губы придавали ей по-детски наивное выражение.
– Да, – после небольшой паузы произнес я восхищенно. – Она
прекрасна.
41
– Спасибо. А что вы стоите, присаживайтесь.
– Сесть? – спросил я изумленно.
– Ну да.
– С вами?
– Ну да, со мной, – сказала она, звонко рассмеявшись. – Почему это
удивило вас?
– Ну, я… я просто… – мямлил я, краснея.
– А вы смешной. Хотя что мы все на «вы» да на «вы», давайте
перейдем на «ты».
– Давайте, то есть давай, – сказал я, улыбнувшись.
– Может, ты все-таки сядешь? – сказала она, придавая своему голосу
некую сердитость.
– Да, конечно, – сказал я, обошел лавочку и сел рядом с девушкой.
– А я, кажется, тебя видела, и даже не раз.
– Кого, меня?
– Ну да, тебя, ты часто гуляешь по набережной, и неизменно один. Еще, по-моему, и в городе видела.
– Неудивительно, у нас город маленький, в одном конце чихнешь, тебе
в другом уже точный диагноз поставят.
– Да, точно, – засмеялась она. – Так ты всегда гуляешь один?
– Да, один.
– Я тоже, – понурив голову, произнесла она медленно.
– И ты тоже?
– Да. А почему ты так удивился?
– Я думал, я один такой.
– Ты действительно смешной. Ты такой не один, таких, как ты, много, может, даже больше, чем мы можем себе представить.
– А что нам мешает быть вместе?! – воскликнул я, вскочив с места.
– Нам с тобой?
– Да. То есть нет, не совсем. Что мешает быть вместе всем одиноким, всем непонятым, всем брошенным, всем отчаявшимся, раз нас так много.
Она молча смотрела на меня, от былой веселости не осталось и следа. В
уголках ее глаз я заметил две слезинки, они скатились по лицу и замерли в
уголках рта. Тусклые безжизненные глаза, наверно, такие же, как у меня.