Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 36 из 49

Хануман погрузился в медитацию и пребывал в ней, пока не обрел силу и уверенность в себе. Потом он забрался на гору, встряхнулся и начал расти в размерах и мощи. Когда, наконец, он почувствовал себя готовым, он сорвался с места и прыгнул, оглашая небо диким ревом, с глазами, сверкающими, словно два лесных костра.

Приземлившись на Шри-Ланке, Хануман сжался до размеров кошки, чтобы обследовать укрепления Раваны. После целого ряда опасных приключений он дал знать Сите, что Рама готовится к новому сражению, чтобы отвоевать ее, а затем снова перепрыгнул через море обратно в Индию.

На Шри-Ланке разыгралась битва, в которой Рама и его сводный брат Лакшман были смертельно ранены. Спасти их могла лишь особая трава, произраставшая в Гималаях. Преисполненный любовью к Раме, Хануман полетел к горам, то и дело уворачиваясь от опасностей. Но достигнув своей цели, он не знал точно, какой травы ему собрать, поэтому отделил от земли целую гору и взял ее с собой на Шри-Ланку. Трава могла подействовать только до восхода луны. Находясь в воздухе, Хануман увидел, что луна вот-вот озарит горизонт, поэтому он проглотил ее и прибыл на Шри-Ланку как раз вовремя, чтобы исцелить Раму и Лакшмана.

После своей победы Рама вознаградил Ханумана жемчужно-золотым браслетом. Хануман разжевал его на мелкие кусочки и выплюнул.

Когда медведь спросил его, почему он отверг дар бога, Хануман объяснил, что дар этот для него бесполезен, раз на нем отсутствует имя Рамы. Медведь сказал: «Ладно, если ты так думаешь, зачем тебе сохранять свое тело?» В ответ Хануман разорвал свою грудь, и Рама с Ситой сидели внутри его сердца, и на всех его костях и мускулах было начертано: «Рам, Рам, Рам».

* * * * *

В другой версии Рамаяны, возможно разработанной более поздними певцами баллад, Рама приказывает Сите удалиться в лес, так как его подданные подозревают, что могло что-то случиться, пока она находилась в плену у Раваны. Она отправляется в ашрам Вальмики. Там она обретает прибежище и рожает двойню. Годы спустя Вальмики и сыновья Ситы ожидают великого обряда, который должен исполнить царь Рама, и мальчики поют Рамаяну. Следует радостное воссоединение детей с отцом. После этого Сита, дочь земли, просит землю принять ее, если она сохранила верность Раме. Она превращается в лучащуюся сферу и исчезает в земле со словами:

О Господь моего бытия, я осознаю тебя в себе и себя в тебе. Наша связь вечна. Посредством этого тела, мною принятого, мое служение тебе и твоему потомству ныне завершилось. Я низвожу это тело к его изначальному состоянию. Мать Земля, ты образовала меня. Я извлекла из этого должную пользу. Признай чистоту моего тела и милостиво поглоти его в своем лоне[120].

Махабхарата. Другой знаменитый индийский эпос – Махабхарата, поэма на санскрите, состоящая более чем из 100000 стихов. Отчасти, возможно, историческая, она была сложена, по всей видимости, между 400 годом до н. э. и 400 годом н. э. В основе ее сюжета – борьба между сыновьями царской семьи за обладание царством, расположенным недалеко от нынешнего Дели. Эта история говорит о сыновней ответственности, о царских обязанностях, о пользе аскетизма и правильного поведения, а также о свойствах богов. В противоположность идеализированным героям Рамаяны, Махабхарата показывает все стороны человеческой природы, включая алчность, похоть, интриганство и стремление к власти, исходя из того, что эти дурные свойства присущи всем временам и народам. В современной Индии многосерийные экранизации Махабхараты привлекают огромное число телезрителей. Махабхарата учит главному принципу этики: счастье других есть основа моего личного счастья. Такое предпочтение блага других людей собственному составляет главную дхармическую добродетель.

Восьмая книга Махабхараты, которая изначально могла быть независимой мистической поэмой, называется Бхагавад-гита («Песнь Господа»)[121]. Кришна, почитаемый как манифестация Высшего Божества[122], появляется на сцене как колесничий Арджуны, собравшегося воевать на светлой стороне в битве, в которой брат восстает на брата; тем самым поэма превращается в трактат о том, как преодолеть конфликт между земным долгом и нашими духовными устремлениями.

Прежде чем они вступили в бой, Кришна учит Арджуну мастерству самопреодоления и осознания того, что вечно. Учения о вечном до сих пор составляют ядро индуистской духовности. Кришна советует Арджуне отвлечь свое внимание от импульсивной требовательности чувств, игнорировать всякое чувство влечения или отвращения. Этим он достигнет спокойного, ровного сознания. Кришна учит Арджуну преданному служению и совершению жертвоприношений, предписываемых Ведами, и делать это только ради дисциплины, долга и примера, а не ради награды, – учит «отказу от всякой привязанности к успеху или неудаче (…), отказу от плодов действия в материальном мире»[123].

Фактически Господь Кришна учит тех, кто все делает ради любви к Всевышнему, преодолевать понятие долга. Все свои деяния они предлагают Богу, «не стремясь к выгоде и будучи свободны от эгоизма и вялости»[124]. Тем самым они обретают чувство умиротворенности и свободы от земных пут, ощущение незыблемого счастья.

Эта йогическая наука преодоления «низшего Я» «высшим Я» столь древняя, что Кришна описывает ее как изначально данную богу солнца и, через его посредников, людям. Но в свое время она была утрачена, и теперь Кришна снова дает наставления, относящиеся к «той весьма древней науке единения с Богом»[125]. Вновь и вновь принимает он человеческий облик, чтобы учить истинной религии:

Где бы и когда бы ни пришла к упадку религия (…) где бы и когда бы ни стала преобладать безрелигиозность – туда и в то время Я низойду. Дабы освободить благочестивых и уничтожить неверующих, а также восстановить основания религии, я буду приходить тысячелетие за тысячелетием[126].

Кришна говорит, что все происходит из Него самого:

Нет истины, которая была бы выше Меня. Все покоится на Мне, подобно жемчужинам, нанизанным на нитку (…). Я – вкус воды, свет солнца и луны, я – слог Ом в ведических мантрах; я – звук в эфире и способность в человеке; все состояния – благость, страсть, неведение – проявляются через Мою энергию. В определенном смысле Я – это все, но – Я независим от всего. Я не подвластен этой материальной природе[127].

Высшее Божество невидимо для большинства смертных. Божество могут познать лишь те, кто полюбит Его, для них это легко, ведь они помнят о Нем постоянно: «Что бы ты ни делал, что бы ни ел, что бы ты ни давал, что бы ни жертвовал, какой бы суровой аскезе ты ни предавался – исполняй это (…) как приношение Мне». Любой ничтожный акт поклонения, совершаемый в любви, становится путем к Нему: «Если кто предложит Мне с любовью и преданностью листок, цветок, плод или горсть воды – Я приму это»[128].

Пураны. Пураны, поэтические санскритские тексты, в которых излагаются мифы древних времен, были составлены, вероятно, между 500 и 1500 годами н. э. Всего насчитывается восемнадцать пуран – шесть о Вишну, шесть о Брахме и шесть о Шиве. Эти повествования популяризируют более отвлеченные философские доктрины Вед и Упанишад, придавая этим доктринам конкретную форму. Наибольшей любовью и известностью среди пуран пользуется Бхагавата-пурана, содержащая историю жизни Кришны. Большинство западных индологов полагает, что она была написана около IX или X века н. э., однако согласно индийской традиции ее среди прочего записал Вьяса в начале Калиюги.

120





Uttara Kandam, Ramayana, third edition, as told by Swami Chidbhavananda, Tiriuuparaitturai, India: Tapovanam Printing School, 1978, pp. 198–199.

121

«Бхагават» в Ведах означает «Владеющий долей», который ею может наделить человека, в молитвах имело значение «милостивый, щедрый». В вишнуизме слово стало одним из основных имен Верховного Бога. – Прим. ред.

122

Т.е. Вишну. – Прим. ред.

123

Chapter III:30, p. 57. Бхагавад-гита цитируется по изданию: Bhagavad-Gita as It Is, translated by A.C.Bhaktivedanta Swami Prabhupada, New York: Copyright 1972, The Bhaktivedanta Book Trust. Reproduced with permission of The Bhaktivedanta Book Trust International.

124

Ibid., III:30, p. 57.

125

Ibid., IV:3, p. 64.

126

Ibid., IV:7–8, pp. 68–69.

127

Ibid., VII:7–8, 12, pp. 126, 128.

128

Ibid., IX:26, p. 157.