Страница 12 из 19
– Че-го? – протянул лесник.
– Нечего тебе там делать!
– Муж ведь!.. – начал было объяснять он, но взглянув в её упрямые, узкие глаза, только махнул рукой: – Да что тебе толковать? Ты б ко мне не помчалась!
– Тьфу, малахольный! – бросила ему вслед женщина.
Они идут по болоту, впереди лесник, за ним Нина, дальше Метелёв. Снова льёт дождь.
– Нина! – позвал Константин. Она задержалась. Лесник был впереди, и Метелёв произнёс:
– Я ведь тогда ошибся.
– О чём ты?
– О Тамаре. Она очень на тебя похожа.
Нина не обернулась. Лёгкими, радостными шагами догнала она лесника.
Маленький зал едва вмещает зрителей. Взволнованная и напряжённая, Тамара робко касается клавишей. И по залу разливаются громкие, радостные звуки весенней мелодии. Тамара играет всё уверенней, вдохновенней. У самых дверей стоит нарядный Добкин, смущённо пряча за спиной завёрнутый в газету букет.
Снова берег реки. Здесь начинается строительство плотины. У костра на толстом бревне сидят Нина и Константин и сушат одежду. К ним направляется маленький, круглый человек. Ещё издали он кричит:
– Всё в порядке! С вертолёта сообщили: он уже на борту. Через несколько минут будет здесь!
– Спасибо! – сказала Нина и вдруг по-детски разревелась, уткнувшись в плечо Метелёву.
– Что вы!? Зачем? – растерялся толстяк. – Ведь он даже ног не промочил!..
– Я не потому. – По-детски всхлипывая, она вдруг сказала Метелёву: – А мы квартиру получим… осенью!
Подошли двое рабочих.
– Ребята приглашают вас позавтракать, – сказал один.
– Пожалуйста! – и второй помог Нине подняться.
– Спасибо, но мы… – начал было Константин, но Нина перебила его:
– Пойдём.
Они подошли к группе рабочих, сидевших возле ящика, покрытого газетой. На ящике лежали хлеб, масло и нарезанная на куски рыба.
– Угощайтесь! – сказал Метелёву пожилой рабочий. – Такой рыбки нигде, кроме как у нас, не попробуете…
– Вкусно! – Константин ел рыбу с аппетитом.
– Костя, а ведь это – тюлька! – сказала Нина, и глаза её лукаво заблестели.
С рёвом приземляется вертолёт. Из кабины кто-то машет рукой. Перескочив через ручей, Нина бросается к вертолёту. На ходу оборачивается. Далеко позади, по ту сторону ручья, остался Метелёв.
– Костя!.. Что же ты?.. Идём, я вас познакомлю!
Он медленно качает головой:
– Не надо. Я пойду. Счастливо оставаться!..
И в это мгновение маленький ручеёк начал разливаться всё шире и шире, и вот уже широкий весенний поток разделил Нину и Константина.
Шумит и плещет вода.
Снова траншея. Шум, журчание, свист в наушниках рации. У рации – молодой солдат-связист.
– Ласточка… Ласточка… Я – Голубь… Приём… – вызывает он Нину.
Взрыв. Продолжает бить батарея.
Неожиданно в наушниках хрипло зазвучала немецкая речь.
– Это что? – спросил Константин у Бродова.
– Геббельс.
Он оторвался от своих медикаментов и свободно перевёл:
– «Раненых в плен не брать… Расстреливать на месте…»
– Ласточка… Ласточка… Я – Голубь…
– Вир марширен гут, – неожиданно произнес Метелёв. Бродов удивлённо посмотрел на него.
– Это всё, что я со школы помню. А у тебя талант. Шёл бы по этой линии. Профессором тебе всё равно не быть.
– Это почему?
– Солидности не хватает.
У рации вдруг встрепенулся связист.
– Ласточка!.. Ласточка!.. Я – Голубь! Слышу вас хорошо! Как слышите? Приём. – Метелёв и Бродов бросились к рации. Далёкий голос Нины звучал в наушниках:
– Голубь!.. Голубь!.. Я – Ласточка. Слышу хорошо. Цель вижу ясно. Для вас ориентир три, вправо двадцать, дальше…
Вдруг что-то щёлкнуло, заскрипело, и голос умолк. Связист лихорадочно завозился у рации.
– Ласточка!.. Ласточка!.. – Ответа не было.
Бродов рванулся к брустверу.
– Куда?! – преградил ему дорогу Метелёв.
– Но там Нина, Бандура!.. Что-то случилось!
– Тебе там нечего делать… Ты – врач!
– Я – врач, и я должен быть там.
– Назад! – преградил ему дорогу Константин. – Пойдёшь под суд!
– Потом! А сейчас я пойду туда!
– Назад! – рука Метелёва рванулась к кобуре.
Бродов шагнул к другу, положил ему руку на плечо и тихо, но твёрдо произнёс:
– Убьёшь – мёртвым пойду!
Его не остановить. И Константин понял это.
– Ты же не знаешь рации!
– Но этим-то я смогу пользоваться! – Василий вытащил у Метелёва из кармана ракетницу, подбросил её на руке и вдруг озорно произнёс:
– Эх, и бабахну! Как на Красной площади! – и перевалился через бруствер.
– Эх, Васька, Васька, не быть тебе профессором! – с невольной улыбкой произнёс ему вслед Метелев.
– Профессор на заседании. Увидеться с ним невозможно.
– На фронте профессор делал невозможное. Авось и сейчас удастся.
– Ну что ж… Идите!.. Конференц-зал на втором этаже.
Метелёв поднимается по широкой лестнице института, проходит по просторному коридору, со стен которого свысока смотрят на него величайшие лекари всех времен.
Константин у входа в конференц-зал. Оттуда звучит отрывистая немецкая речь, так похожая на ту, в окопе. Взгляд Метелёва скользит по лицам солидных учёных, восседающих в президиуме, и останавливается на постаревшем, вернее, повзрослевшем лице Бродова. Василий сидит рядом с немецким учёным. Тот во время доклада часто обращается к нему: ведь русский врач прекрасно понимает без переводчика.
Почувствовав на себе взгляд Метелёва, Бродов беспокойно оглянулся и застыл поражённый.
– Здравствуй, Василий, – глазами говорит ему Метелёв.
– Здравствуй, Константин, – так же молча отвечает Бродов. На лице его радостное изумление. Он рванулся к другу, но Метелёв жестом останавливает его:
– Нет, нет, сиди!.. Я ведь к тебе надолго.
Отдалился голос немецкого учёного, затих шёпот переводчиков. Слышен только бессловесный, задушевный разговор глазами.
– Ты прости, что я не могу сейчас освободиться, но сам видишь!..
– Я не обижаюсь. Ведь ты – великий учёный!.. Да, да, не маши рукой!.. Ты – великий учёный, гордость нашей роты, гордость нашей Родины!..
– Ты не то говоришь, не то!.. Это оставь газетам… Вспомни лучше ту ночь… Эх, скорей бы кончал этот немец!
– Пусть говорит, ведь он тебя так хвалит!
– Лучше б ругал, да покороче!.. Расскажи мне о… Нет! Об этом надо вслух…
– Ты прав… Я пойду. Буду ждать дома.
– Только не вздумай исчезнуть!
Улыбнувшись другу, Метелёв начал пробираться к выходу. И снова зазвучала немецкая речь. Девушка, оказавшаяся возле Константина, восторженно переводила окружающим:
– «…Опыты над животными прошли блестяще, и я нисколько не сомневаюсь в победе Бродова над раком…»
Эти слова покрылись аплодисментами.
В вестибюле института, по радио, эти аплодисменты звучат бурной овацией.
Радиорупоры на улицах разных городов мира разносят сообщение:
– …Опыты над животными прошли блестяще!
– …Эффективный метод русского профессора!
– …Рак отступает!
– …Профессор Бродов бросил вызов неизлечимой болезни!
Последняя фраза звучит из приёмника, возле которого в удобном кресле устроился Метелёв.
– И сидел на сквозняке?
Это говорит Анна Алексеевна, мать Бродова, еще довольно стройная и подвижная женщина. Они находятся в просторной гостиной с натёртым до блеска паркетом.
– Он совершенно не бережёт себя!.. Представьте: в такую сырость не надевать галоши!.. Ни за что!.. Он их ненавидит!.. И чего добился?! Уже два раза ангиной болел, пять раз гриппом, а один раз даже корью… Не удивляйтесь, ведь он – мальчишка. Как был, так и остался!
Она сняла с комода и протянула Константину фотографию, на которой были изображены два молодых человека. Один степенно сидел на стуле, а второй, взгромоздившись сзади, пальцами делал ему рожки.