Смута

В тот день, когда народ восстал,

Я вместе с преданным слугою,

Из города тайком бежал.

Хочу, чтоб миру сообщили,

Что, «цесаревичем» был я

И что б меня похоронили,

Как сына русского царя».

Приятель так и обомлел,

И так бедняга растерялся,

Что на мгновенье онемел,

Но вскоре с мыслями собрался,

Скорей с Отрепьевым простился,

Да из подвала удалился,

Решив хозяина найти

И всё немедля донести.

Когда же в парке отыскал,

Он Вишневецкого Адама,

Ему подробно всё сказал,

Назвав слугу паршивым хамом.

Князь, выслушав его спокойно,

Сурово приказал молчать,

Дабы ни кто из слуг невольно,

Не смог чего-нибудь узнать:

«Ну а пока пускай «болеет»,

Но только слишком не наглеет,

А то вниманье привлечёт

И дело разом пропадёт».

Князь ни чему не удивился,

Он об Отрепьеве всё знал,

Когда же новость услыхал,

То в парк подальше удалился,

Чтоб подавить в себе тревогу,

Там несколько минут провёл,

И после, выйдя на дорогу,

Спокойно в особняк пошёл.

Князь никогда не торопился,

И всё до мелочей решал,

Когда же суть всю распознал,

В подвал к Отрепьеву спустился.

И сразу разговор завёл:

«Вот что хочу тебе сказать,

Любитель ты с огнём играть,

Но раз ко мне ты сам пришёл,

То должен ясно понимать,

Что если что-нибудь соврёшь,

Иль чепуху мне понесёшь,

Тебе дружок несдобровать.

Ко мне пришел ты не случайно,

Ведь царь Иван родня моя,

И для тебя не будет тайной,

Что наша царская семья,

Ивана Грозного усердьем,

Да силой веры православной,

А также Божьим милосердием,

Царям Европы стала равной.

Я Годунова презираю,

Цареубийцу ненавижу,

Ему напастей всех желаю

И скорый крах его предвижу.

Я знаю, ты меня искал

И слава Богу что нашёл,

Я о тебе всё разузнал,

Сам рок тебя ко мне привёл.

Ты у Романовых служил,

Мне всё монахи рассказали,

Те самые, что из Москвы с тобой бежали,

я их недавно допросил.

Когда ж Борис бояр сослал,

Ты чтоб от сыщиков укрыться,

В какой-то монастырь бежал,

Решив. в монахи там постричься.

Но вскоре шум вокруг унялся,

Ты в Чудов как-то перебрался,

Там в свите патриарха был,

И даже в думу с ним ходил.

Однажды сыщики узнали,

Что ты «Димитрием» назвался,

Ты понял что перестарался,

И вы тогда сюда бежали.

Когда ж до Киева добрались,

В Печёрский монастырь пробрались,

Не зря же говорит народ,

Язык то Киева любого приведёт.

Ты там как будто простудился

И вот когда совсем свалился,

И все твоей кончины ждали,

То исповедаться решил.

Когда игумена позвали,

И ты ему «секрет» открыл,

Во лжи вас тут же обвинили

И за ворота проводили.

Тогда совет вам кто-то дал,

К Острожскому с мольбой идти,

А заодно вам подсказал,

Как князя в Киеве найти.

Вы также от людей узнали,

Что москвитян князь уважает,

Да православным помогает,

Вот вы к нему и прибежали,

Но позабыли вам сказать,

Что князь стоит глухой стеной,

За мирный договор с Москвой,

Который надо разорвать,

А также вам не сообщили,

Что короля князь презирает,

А Годунова обожает,

Понятно у кого вы были.

И вот к нему вы обратились,

Князь вас любовно обласкал,

И в Дермонт в монастырь послал,

Чтоб вы там Господу молились.

Но вскоре он от слуг узнал,

Что ты «Димитрием» назвался,

С тобой он живо разобрался,

И вас немедленно прогнал.

Но ты с судьбой не примерился,

Ещё сильнее обозлился.

С друзьями живо распрощался,

Монашеское платье снял,

Да с православием порвал,

И вот когда один остался,

То к арианам обратился,

За ними в Гощу поспешил,

Там пану Хойскому служил,

Да ереси у них учился.

И к запорожским казакам,

Из Гощи ездил ты не зря,

Ведь принимали тебя там,

Как сына русского царя.

Но вот когда в Москве узнали,

Что ты с сектантами связался,

И веры русской отказался,

Тебя немедленно прокляли.

Тогда скорее поспешил,

Ты с арианами порвать,

И с православием решил,

Опять судьбу свою связать.

Ты знал, что я с царём враждую,

Борис мне силой угрожал

И нёс с собой беду лихую,

Когда мои дома сжигал.

Однажды ты ко мне явился,

Но о тебе я всё узнал,

Когда ж больным ты притворился,

И «Дмитрием» себя назвал,

Я понял ты ко мне пришёл,

Что бы признания добиться.

На это можешь положиться,

Ведь ты союзника нашёл.

Мне о Борисе говорили,

Что был он в детстве сиротой,

И вместе с младшею сестрой,

Они вдвоём у дядьки жили.

Когда ж задумал царь Иван,

Князей удельных разогнать,

То был приказ суровый дан,

Дворян в опричнину набрать,

Из слуг незнатных худородных,

Чтоб царь им всё мог доверять

А всех бояр на думе непокорных,

Заставить царские указы исполнять.

И вот после бесед пытливых,

И всех проверок кропотливых,

Димитрий Годунов узнал,

Что он в опричники попал.

Тогда ж в Москву он перебрался,

С собой племянников забрал

И даже сам не ожидал,

Как в свите царской оказался.

А далее вдруг умирает,

Глава Постельного приказа,

И эту должность доверяет,

Царь Дмитрию своим указом.

Приказ Постельный был обширный,

Не всякий мог им заправлять,

Чтоб царский стол всегда обильный,

Мог чужеземцев восхищать.

И Дмитрий службою гордился,

Ночную стражу проверял,

Когда обход весь завершал,

В покоях царских спать ложился.

Вот так в заботах о царе,

Тревожно его годы шли,

А в государевом дворе,

Его племянники росли.

Едва племянник возмужал,

Как тут же место получил,

Когда ж в опричники попал,

Борис себя во всём раскрыл.

Не раз он «правду» добывал,

С Григорием Лукьянычем на пару,

И раздувал побольше жару,

Когда кого-нибудь пытал.

Но большего достиг признания,

Когда с Малютою сроднился,

Исполнив все его желанья,

На дочери его женился.