Крысолов

Доктор Томо помог мне спуститься со сцены, где меня тут же окружила толпа приглашённых, высказывавших восторги моей игрой и голосом. Я выслушивала комплименты с улыбкой, но внезапно моё сердце болезненно сжалось — я заметила, как Кунцит разговаривал с Оливией. Они стояли несколько в стороне от остальных гостей, и казалось, не разделяли всеобщего энтузиазма и восхищения. Лицо Оливии было взбудораженным и обречённым, словно она только что встретила злого духа, который пообещал ей, что навестит её в ближайшее время. А когда Кунцит закончил говорить, девушка посмотрела на него с выражением такого ужаса, что мне самой на минутку стало страшно и жутко. Её бледная худенькая ручка взметнулась к груди и в тот же миг Оливия бросилась прочь из шатра.

После того, как восторги стихли, и публика вновь стала рассаживаться по своим местам, Кунцит, наконец-то подошёл ко мне.

— Это триумф, — улыбнулся он, целуя меня в щёку.

— О чём ты разговаривал с этой рыжей стервой, что она выбежала отсюда, как ошпаренная?

Кунцит изогнул бровь.

— Смею предположить, что моя красавица ревнует?

— О, не воображай, — фыркнула я.

— Ещё одна моя надежда разбита вдребезги! — притворно вздохнул Кунцит, театрально закатив глаза.

— Так что ты ей такого сказал? Я впервые увидела ТАКОЕ выражение на её лице.

— Я лишь сказал ей, что она тратит оставшееся ей время впустую и если не поторопится, то после смерти не останется ничего, кроме сожалений, которые разорвут её на части, подобно мифическому чудовищу Амат**.

— Довольно странный способ напугать Оливию. Никогда не думала пустить в ход философию о жизни и смерти, а так же мифы, — нервно хмыкнула я.

— Я вовсе не хотел напугать её, а сказал правду. Правду о том, что её ждёт после смерти…

— Геенна огненная? — ответила я, решив пошутить.

— Вовсе нет. Ад и рай — придумали люди. После смерти остаётся только одно “Я” и столкновение со своим внутренним миром лицом к лицу. Если внутри тебя все пылает, то да, возможно, ты и попадёшь в адское пекло, созданное при жизни. Но это добровольная тюрьма, как и выбор любого человека, быть тем, кто он есть.

— Удивительно, что Оливия тебя послушалась. Обычно она категоричнее некуда.

— Всё потому, что она серьёзно больна из-за врождённых проблем с сердцем и ей осталось от силы лет пятнадцать. Я напомнил ей об этом. Лишь от неё зависит, как она проживёт это время — перестанет отталкивать от себя того зеленоглазого паренька Коу или окончательно погрязнет в сожалениях и нападках на других людей из-за того, что боится прикоснуться к счастью, которое само валится ей в руки.

Я удивлённо уставилась на Кунцита.

— Оливия больна?

— Да. Но тщательно скрывает это от окружающих, живя по принципу «бери от жизни всё, пока не стало поздно», но этот принцип она принимала слишком уж утрированно.

Я не нашлась, что ответить, а когда вдруг захотела задать Кунциту вопрос о его феноменальной осведомлённости относительно чужих тайн, поняла, что момент был упущен. Голоса гостей смолки, возвещая, что доклад доктора Томо вот-вот начнётся, и я решила отложить этот разговор до более подходящего момента.

Этот вечер оставил у меня двоякое впечатление. С одной стороны это был мой личный триумф, а с другой — миссия, которую на меня взвалила Катарина, провалилась с треском. Мне не удалось узнать ничего нового ни от гостей, ни от доктора Томо. Последний заявил, что Сато Камацу никогда не упоминал ни о каком списке или маньяке. Однажды старый детектив просто перестал отвечать на звонки доктора и тот счёл, что господин Камацу делает это намеренно, поскольку дело Хотару порядком подзатянулось.

Когда мы подъехали к моему дому, было уже довольно поздно. Благотворительный вечер закончился далеко за полночь, и я открыто зевала, мечтая поскорее очутиться в кровати. Кунцит решил проводить меня до самой двери чёрного хода. Мы шли вдоль дорожки, скудно освещённой убывающей луной, как внезапно боковым зрением я уловила нечто белое, лежащее под кустом с розами. Повинуясь внезапно нахлынувшему любопытству, я подошла ближе и поняла, что это был Артемис. Я узнала его по рисунку в виде полумесяца на лбу, который создавали шерстинки более тёмного оттенка. Однако кот не спал, не мяукал и вообще не издавал ни единого слабо уловимого звука. Он просто лежал на боку, уставившись стеклянными глазами в пространство с перерезанным горлом, из которого уже давно перестала сочиться кровь.

***

Тишину тихой летней ночи сотрясали мои рыдания. Кунцит гладил меня по голове и баюкал, словно маленькую девочку. Мы сидели на траве, прислонившись к стене безмолвного дома, а завёрнутое в чёрный пиджак Кунцита тельце Артемиса лежало рядом, будто суровое напоминание произошедшей трагедии. Артемис был моим любимцем, моим другом и, наверное, членом семьи. Думая о своём маленьком белом зверьке, таком ласковом, таком заботливом и спокойном, я чувствовала, как сердце рвалось на части. У кого же не дрогнула рука убить это беззащитное существо?

— Господи, как же я теперь без него буду?! Бедный Артемис! — в отчаянье воскликнула я, захлёбываясь слезами.

Рука Кунцита напряглась.

— Хочешь его вернуть? — спросил он неожиданно серьёзным голосом.

Рыдания застряли у меня в горле. Кунцит посмотрел на меня в упор, но почему-то я не смогла прочесть выражение его глаз. Я инстинктивно отпрянула, ловя себя на мысли, что мне неожиданно захотелось убежать от него. Я не могла взять в толк, что со мной произошло — или возможно с ним. Кунцит вдруг переменился. Но и я тоже — внезапно стала другой… Неуверенной. Что-то зловещие чудилось в воздухе этой ночи и в нём.

— Так ты бы хотела его вернуть? — терпеливо повторил он свой вопрос.

— Да… Я… Я… Хочу…

Мой голос звучал слабо, хрипло и неуверенно, но даже этого согласия хватило, чтобы Кунцит воспринял это, как знак к действию. Он поднялся на ноги, достал из чёрного савана безжизненное тельце Артемиса и прижал его к своей груди, словно самую дорогую драгоценность в мире.

Кунцит зашептал слова на непонятном языке, да так отрывисто и быстро, что невозможно было уловить хоть что-то из этого сумбурного потока, в котором, тем не менее, чувствовалась невероятная глубина и сила, будто бы пронизывающая пространство и само время. Эта сила ломала систему и рвала в клочья ткань бытия настоящего, поднимая со дна мироздания пласты давно забытой магии, которая была древней самой жизни.

— Анех! — громко крикнул Кунцит, пронзая своим голосом, словно ножом, безмолвие ночи.

В эту минуту тело Артемиса в его руках дёрнулось, будто в конвульсиях. Кот неожиданно мяукнул и, вырвавшись из его рук, стремглав помчался на задний двор живой и невредимый. Я стояла, словно громом поражённая, и потрясённо смотрела ему вслед.

Внезапно тень над моим лицом стала гуще. Я подняла голову. Кунцит стоял передо мной и смотрел на меня. В свете луны его кожа, волосы и глаза казались белыми. Он слабо, почти вымученно улыбнулся. Ни один мускул не дрогнул на моём лице. Я просто стояла и смотрела на него, не понимая, каким образом то, что произошло, вообще возможно. Я видела и трогала безжизненное тело Артемиса. Он был мёртв. И вот кот ожил и убежал, а мы с Кунцитом смотрели друг на друга, не в силах начать разговор.

— Я… — начал он, но умолк, как будто испугавшись хриплости своего голоса. Затем Кунцит обнял меня. Не очень крепко, просто чтобы я почувствовала его тепло и немного оправилась от шока.