Бизнес ангел

Маша безумно любила своего мужа и буквально готова была сдувать с него пылинки. И при этом была настолько эффектной и яркой девушкой сама по себе, что мужики сворачивали шеи. Достаточно было взглянуть на неё абсолютно любому мужчине, и он уже реально не мог отвести глаз. Мужики буквально тонули в её огромных, манящих глазах! Какой-то невероятный магнетизм или феромоны она излучала, я не знаю. Просто один взгляд, и всё – мужик пропал. Даже близкие друзья Максима часто неотрывно прилеплялись к ней своими жадными взглядами. Я со своей стороны лично наблюдала это многократно. Макса это внимание других мужчин не то что не раздражало. Оно ему очень нравилось. Он не только не ревновал, а наоборот, словно подначивал её надеть прозрачную блузку, облегающую юбку или каблуки повыше. В общем, чтобы как раз специально провоцировать мужчин на повышенное внимание. Возможно, так он гордился своей шикарной женой, не знаю…

Мы познакомились как раз накануне моей второй беременности и на всем её протяжении очень сдружились. Нам было интересно вместе, они такие необычные, яркие и красивые. Мы были молодыми и обсуждали многочисленные идеи проектов и будущие планы на жизнь. Каждый из нас мечтал заниматься бизнесом, но никто не знал и не понимал, как это делается.

Мы дружили той открытой и чистой дружбой, о которой пишут в книгах. Когда каждый готов был сорваться ночью, в любую секунду, если другому вдруг, не дай бог, понадобится помощь. Чем больше общались, тем больше хотелось ещё. Одно чувство юмора, одно понимание добра и зла, нас объединяло так много, что казалось, это навсегда.

2000 год. Роддом. Выписка

Через несколько дней после родов меня приготовили к выписке, а сына оставили, перевели в детское отделение патологии новорождённых. Там не разрешалось маме лежать вместе с детьми, поэтому мне можно было лишь приходить на дневной стационар и находиться вместе с сыном с 9 до 17 часов.

Когда меня выписали, то сказали выходить через чёрный ход, не знаю почему. Но это дополнительная душевная боль: выходить с запасного выхода, который расположен очень рядом с парадным, откуда с шариками и цветами забирают счастливых мам и малышей прямо в этот же самый момент… Мы вышли оттуда с мужем вдвоём. Я как была в домашней пижаме, так и пошла оттуда, не переодеваясь. Ошеломлённые и без ребенка, мы поехали домой. Приехали, а там пустая кроватка, все приготовленные вещи и маленький, теперь уже старший сын Никита. А также гнетущая, страшная тишина новой реальности.

Первое время ощущение, что ничего не соображаешь.

– Как такое вообще возможно?

– Что происходит?

– Почему со мной?

– За что?

– Я не выдержу такого испытания!

– Мы ещё так молоды!

– Почему такое произошло?

Эти вопросы проносятся в голове тысячи раз, не останавливаясь и ночью становясь горше. Были и ночи, когда мы вдвоем с мужем плакали в голос, не понимая, как со всем этим будем жить дальше. Обсуждали в шутку, стараясь взбодриться, что будем через годы ездить в отпуск и носить с собой сына на носилках, если он не будет видеть. Пока врачи не разрешали находиться вместе с сыном, я в гнетущей тишине пустой квартиры оставалась днём со всеми этими страшными мыслями дома. А муж, уезжая на работу, стал ездить за рулем, закрывая один глаз. Он пытался представить, как это, жить с одним глазом. Виталий думал о том, что если в медицине появится возможность пересадки здорового глаза, он сразу же без малейших сомнений отдаст сыну свой глаз.

Но как бы нам ни было тяжело, ни на одну секунду, НИКОГДА у нас не возникало и мысли бросить или оставить сына. Нам даже ни разу не задавали этого вопроса врачи. Я думаю, они понимали, что в нашем случае это предложение будет звучать нелепо. И только, как мы узнали много позже, одна из родственниц выражала свое недоумение: «Отдали бы ребенка в специальное учреждение и жили бы спокойно, молодые – ещё одного родят…». Кому-то, может, это нормально, но для нас такое «спокойно» было совершенно за гранью невозможного…

В момент этого тяжелейшего для нашей семьи испытания нам почему-то захотелось порвать со всеми, с кем мы общались до этого. Просто вдруг стало ясно, что у нас своя жизнь, а у них у всех – своя. Мы не хотим стать объектом обсуждений. Да и сочувствие нам было не нужно. Хотелось спрятаться, исчезнуть ото всех. Люди, которых так много было вокруг ДО рождения сына, вдруг и сами куда-то словно испарились, никто и не настаивал на общении, никто не звонил, не приходил… В общем, наше желание, видимо, оказалось или взаимным, или окружающие не смогли найти нужных слов, и в итоге всё наше семейное и дружеское общение свелось к одной-единственной паре: Маше и Максиму. И это общение было для нас очень нужным и важным. И мы бесконечно им благодарны за нашу дружбу и поддержку!

Больничная эпопея. Обследования, анализы, консультации

Наш новорождённый сын, которого мы назвали Леонидом, находился в отделении патологии новорожденных 1,5 месяца. Этот период врачи называли временем, которое он был нетранспортабельным. Мы для себя сразу решили, что как только его можно будет перевозить, мы сразу же отправимся в Москву для обследования. Просто не верили, что в нашем маленьком городке смогут справиться с подобными сложными и неординарными случаями. Каждый день Виталий привозил меня к Лёне, и я находилась с ним с утра до положенных 17 часов. И каждый раз на подъезде к больнице снова и снова звучала песня Земфиры по радио: «Пожалуйста, не умирай, или мне придется тоже…». На долгие годы эта песня стала нашим гимном, и по сей день мы не можем слушать её, не сдерживая слёз. Это совершенно невероятно, но она звучала всегда, когда мы только собирались к сыну или ехали с ним в ту или иную больницу. Мы даже порой уже перестали этому удивляться.

Каждый день был одинаковым. Рядом с Лёнечкой в нашей палате лежала маленькая, новорождённая, рыжая девочка, абсолютно здоровенькая, от которой отказалась молодая мама. Это было таким контрастом и для врачей, и для меня. Как можно отказаться от ребенка, я не понимала ни тогда, ни сейчас. Хотя и не зная всех обстоятельств, сейчас, став взрослее, стараюсь не осуждать, потому что на это права не имею. Однажды кто-то из медсестер сказал, что приходила под окно эта мамочка, заглядывала. Молоденькая совсем и такая же сама рыженькая. Тянуло её к малышке. Может, кто в семье был против? Надеюсь, что всё-таки забрала она свою доченьку. Девчонка такая родилась хорошенькая. Но судьбы её дальнейшей я, конечно, не знаю…

Весь период, пока наш сын был в этом отделении патологии новорождённых, мы старались найти информацию, куда именно нам отправиться в Москву, чтобы попытаться спасти глаза ребёнка. У моего мужа в Москве живёт родной брат, его зовут Вениамин. Мы обратились к нему, чтобы он помог найти хорошую больницу. В те годы Интернет и компьютеры ещё не были так развиты и дистанционный поиск был невозможен. По крайней мере, для нас. Веня нашёл вариант: РДКБ. Российская детская клиническая больница, располагавшаяся на Ленинском проспекте, 117, – это больница с большим клиническим опытом работы в самых разнообразных сложных случаях, туда приезжают со всей России и СНГ.

Но для того, чтобы к моменту транспортабельности сына поехать туда, нужно было направление из нашей детской поликлиники, а чтобы его дали, мы пошли пройти специальную врачебную комиссию. На ней главный врач поликлиники сказал нам такие слова:

– Ребята, я всё понимаю, вы видите сейчас только проблему с глазами, но вам нужно бежать не к окулистам, вам нужно срочно обращаться к неврологам! Я сам врач-невролог. Поверьте, прошу вас, я знаю это наверняка. Потому что основной вашей проблемой будут не глаза, а развитие ребёнка, его нервная система. С глазами вы уже ничего не сделаете. Просто смиритесь.

Мы не послушали его тогда и не смирились. Мы даже обиделись на его слова. Воистину говорят: «Имеющий уши, да услышит»… Мы не услышали… Наше восприятие не принимало этой информации. Мы подумали, что объединения таких сложных диагнозов невозможно, что это уж слишком жестоко для одного ребёнка и для всех нас. Мы совсем не услышали его слов, в том смысле, что не пропустили их в своё осознание.