Страница 39 из 64
До трона я дошел под бушующую бурю эмоций в зале заседаний -- владетельные срочно пытались сообразить, кто будет наибольшим выгодоприобретателем при таком раскладе и не пора ли им снова повторить попытку вцепиться друг другу в бороды.
Первым в ситуации сориентировался примас -- покуда князья еще только лишь успокаивались, осознавая, что никто обиженным не уйдет -- главное дать не меньше иных прочих, Йожадату склонился в своем кресле и негромко у меня поинтересовался:
-- Государь, а мать наша, Церковь, для вспоможения столь богоугодному делу как борьба с язычниками может принять в заселении степи финансовое участие?
-- Ну разумеется -- может, Первосвященный. -- самым что ни на есть ласковым тоном отозвался я.
И после небольшой паузы, дождавшись удовлетворенного кивка первосвященника, благостным голосом добавил:
-- Если совет решит признать тебя князем Церкви, разумеется. Ведь согласись, иначе как-то несправедливо выходит -- надобно будет дать и другим достойным людям возможность деревенькой-другой обзавестись, а это владетельным, как ближайшим к трону, прямая обида и урон чести.
Ну вот и поглядим, любезный архипоп, как ты выкручиваться теперь станешь. Твое при Кагене непомерное (по меркам князюшек) возвышение почти всем поперек горла, да и история нас учит, что светская и духовная власть постоянно были в контрах, а если ты теперь попытаешься с владетельными совершенно официально в статусе уравняться...
Разделяй и властвуй, Лисапет! Разделяй и властвуй!
Тем временем мнения князей разделились, и слово взял Лексик Баратиани -- пожалуй, на этом заседании, самый спокойно ведший себя из владетельных.
-- Государь! -- произнес он, встав и поклонившись. -- Не сочти за непочтительность с моей стороны, но дозволь мне выразить сомнение, каковое, я слышу, многие тут разделяют.
Вот нежданчик-то...
-- Верность твоя короне общеизвестна и не подлежит сомнению, так что последним я буду, кто усомнится в твоем почтении к престолу. -- кивнул я. -- Говори, князь.
-- Повелитель, нет сомнения -- о бедняках сказал ты верно. Справедливы и твои речи о том, что они свободны, а значит могут переселяться на те земли, которые ты выделишь владетельным в Большой Степи для обустройства. План твой мудр, о царь, однако же есть в нем один нюанс, который многих тут смущает.
Ну вот, я так и знал -- раз начал за здравие, значит будет критиковать.
-- Самого меня это касаемо мало -- мой вор-опекун до такой крайности довел жителей Баратиани, что по сю пору не все поразбежавшиеся вернулись в родные края. -- продолжал князь Лексик. -- Однако в иных княжествах оскудевших землицей крестьян более чем достаточно, и не справедливее ли было бы всем владетельным облегчить эту ношу в равной мере?
Нет, вы поглядите какой у нас тут адвокат феодализма сыскался!
Хотя, конечно, именно что феодальными отношения в Аршакии назвать никак нельзя -- есть некоторые элементы, конечно, но не более того. Скорее уж наше устройство напоминает поместное, во времена где-то так аккурат перед Иваном Грозным. Ну, если я, конечно, в той жизни правильно лекции Клима Жукова[x] понимал.
-- Напомнил ты мне одну притчу. Один просветленный мудрец долгие годы сидел на горе и медитировал. -- негромко ответил я. -- Такой святости достиг, что явился к нему сам Солнце и сказал, что столь высокого тот отшельник достиг просветления, что готовы теперь небеса исполнить любое его пожелания. Отшельник попросил справедливости.
Я оглядел несколько недоуменные физиономии собравшихся.
-- Солнце хотел его разубедить, но мудрец стоял на своем. Тогда вздохнул Солнце и произнес: «Ну что же, да будет так. Век ты сидел на этой горе, теперь она столько же будет сидеть на тебе».
Утмир тихонечко прыснул в кулачок, а Йожадату поперхнулся.
-- Это я к тому, князья, что справедливость -- это не всегда то, чего мы желаем на самом деле. Да и вообще, как говорил один мудрец[xi] -- от пользы до справедливости так же далеко, как от земли до звезд.
Я помолчал пару секунд, давая присутствующим проникнуться глубиной озвученной мною умности.
-- Уже говорил я вам, князья, что крестьяне наши -- не рабы, а вы все про то забыть норовите. -- с укоризной в голосе продолжил я. -- Мы не можем заставить ашшорцев бросить свои дома, даже если жилищем им служит убогая сакля с дырой в крыше, дабы выпускать дым от очага. Ни закон, ни обычай не позволяют нам сгонять с земли бедняков против их воли, но лишь посулами и уговорами можем убедить переселяться в степь. Да, мы уже определились, что каждому поселенцу будут предоставлены бык или конь и инструмент для пахоты, решили, что первые три года новопоселенцы не будут платить иных податей, кроме как на содержание витязей и это, я убежден, сподвигнет многих.
Я обвел взглядом присутствующих и вздохнул.
-- Многих, но не всех, ибо крестьянин, по сути своей, создание консервативное и перемены в жизни принимать не склонен. Если, конечно, на живом примере не увидит, что перемены такие полезны! Первыми, и нет в этом никаких сомнений, сдвинутся самые бедняки, которым и терять-то нечего, кроме блох, те же кто еще может сводить концы с концами не станут поспешать. И, однако же, переселенцы не будут оторваны от Ашшории, к ним, волей-неволей будут ездить купцы, поскольку организовать производство даже всей необходимой мелочи на местах будет совершенно невозможно -- по крайней мере в первое время. Если вчерашние бедняки на новых землях будут процветать... Нет, не так! Если мы с вами обеспечим им это процветание, то следом сдвинутся и те, кто сидел на своих убогих клочках земли и гадал, рискнуть ли им, заселяя Большую Степь, или же остаться и тащить жалкое существование, зато без риска попасть в закский аркан. Как это бывает в горах, лавина начинается, обычно, с маленького камня, но со временем набирает силу, так и с колонизацией закских земель ситуация будет схожей. Первых поселенцев будет довольно мало. Вряд ли мы, с князем Тонаем, -- я кивнул в сторону отставного главного министра, - доживем до того дня, когда Большая Степь будет распахана хотя бы наполовину, небыстрое это дело. Но наши наследники -- о, на их веку это событие вполне может стать реальностью. Слыша от купцов, и иных тех, кто побывает в землях новопоселенцев, о том, как сытно и привольно живется в бывших степях, подобно лавине сдвинутся и те, кто еще сомневался. Ведь как они будут рассуждать? Да очень просто -- «Уж коли эти никчемушники смогли добиться таких успехов, то уж я-то и подавно развернусь во всю ширь».
Я замолк, чтобы перевести дух и оглядел владетельных. Ну что тут можно сказать? Внимают. Глазами подобострастно не едят, но слушают с интересом. Значит -- пора закругляться, покуда еще им не надоел.
-- Именно потому, князья, я и говорил, что большинство переселенцев будет из горских княжеств, а не из долинных. Народ там просто живет беднее, потому и охотников за новой землицей, готовых рискнуть, попервоначалу оттуда будет неизмеримо больше. А так-то, конечно -- клич кинем по всей Ашшории.
Я усмехнулся.
-- Вот таким вот образом. Сплошной прагматизм и никакой справедливости.
После моего выступления обсуждение переросло в более конструктивное русло. Преподобный Валараш и министры озвучивали планы, князья чесали в затылках и распределяли, кто сколько на что выделит деньгами, провиантом, скотиной ну и тому подобными вещами, вплоть до организации ночлегов и питания переселенцев на территории еще даже и самой страны -- с умом подходили, обстоятельно, -- да рассуждали, кому за его участие какой должна быть компенсация. В последнем особо отличился Вовк Зорийский, моментально смекнувший, что мастеровых для царской верфи, каковая планировалась к постройке к северо-западу от столицы, у Чаечного мыса, кроме как у него взять особо и неоткуда -- под это дело хитрозадый князь попытался выторговать себе особые преференции и наделы пообширнее. Понимания у собравшихся такая его политика, прямо скажем, не вызывала и совет, из дележа шкуры не разгромленных заков, снова стремительно начал скатываться в срач.