Страница 119 из 124
- Мистер Старк, пожалуйста, идёмте. Ваш отец очень волнуется.
Оперативно же он их подослал – шестеро обалдуев, да только все как один мямли!
- В пекло его! – огрызнулся Робб и шагнул вперёд: – С дороги, мы договаривались один на один!
- Ребята твои дело говорят, – неспешно, тяжеловесно отметил небритый телохранитель в чёрном, положив ладонь на автомат – одновременно с девицей в такой же униформе. – Шёл бы ты домой, пацан.
- Слышь, ты, ублюдков тузик… – выдавил Робб сквозь зубы: челюсть так и свело от ярости и унижения. – Женщину убери – и поговорим по душам! – он бросил взгляд искоса на людей отца – те насторожились, но агрессии не проявляли.
- Болтонские молодцы по полу не делятся, кудряшка, – резко ответила девка – до чего же писклявый голос!
- А не уйдёшь – так унесут, – продолжил ублюдков головорез всё так же нагло – будто его и не перебивали.
- Слышали?! Он угрожает мне, – от возмущения так и затрясло: что за сборище трусов?! – А ну!..
- Мистер Старк, пожалуйста. У нас приказ сопроводить вас домой, а не атаковать чужую охрану.
- Да пошли вы!.. – отчаянно рыкнул Робб – и, выхватив пистолет, пальнул навскидку, почти не целясь – раз, другой – и тут же выстрелы загрохотали залпом.
Опрокинулся боец рядом, ещё один, Робб со вскриком схватился за плечо, осела на пробитую ногу Вареша…
- Прекратить беспредел, вы в больнице!.. – местный охранник грозно кричал из-за угла, за которым укрылся.
И под очередным выстрелом – согнувшись, как от удара под дых – рухнул Кога.
Высокий девчачий рык был резким, неожиданным звуком – не визг, не крик. И звучал всего пару секунд – за которые Вареша, вскинувшись, преодолела три ярда и броском всего тела сшибла Робба Старка с ног.
Удар кулаком мотнул его лицо в сторону; он вцепился – сошвырнуть, – вцепилась и она: в горло, в волосы. И молча, с глухим надрывным сопением била, била, била рыжую голову об пол – пока не рухнула сверху сама, получив по затылку прикладом.
- Бешеная девка, – пробормотал уцелевший старковский боец, пряча оружие, – и вскинул взгляд на окрик:
- Эй! – Теон Грейджой – тот самый чокнутый мальчишка, которого они охраняли здесь две недели, – стоял в дверях смотровой: с пистолетом наизготовку, в болтонской униформе – замер, выщерив нелюдские зубы, будто загнанный в угол зверь. – Забирайте своего выб**дка и проваливайте. Он мешает пройти.
Бойцов лорда Старка осталось всего двое, причём один был ранен. У них не нашлось поводов спорить с вооружённым психом.
- Лифт оперблока – за постом охраны, второй этаж. Как только положишь его – открывай капельницу: надо восполнять объём, – незнакомый голос звучал прямо над головой; второй голос – Вонючкин – с готовностью ответил:
- Спасибо.
Кога шевельнулся, приоткрыв глаза, и тут же скорчился от боли: рана в живот. Плохо. Но болтонские бойцы – верны до последнего. И пистолет – всё ещё в кобуре, под рукой.
Вокруг шумели голоса – встревоженные, возмущённые: шутка ли, перестрелка прямо в больнице… Топтались вокруг чьи-то ноги, кого-то поднимали, тащили – но для Коги все эти люди уже не существовали.
Существовала только цель – Вонючка, тяжело прошагавший мимо. Это он убил Кируса. Это в его руках шеф резко потерял сознание. Если Вонючка навредил шефу… если несёт его сейчас, чтоб довести дело до конца… Сжав зубы, дурея от слабости, Кога совместил прицел с бордовой полоской ошейника. Пристрелить гадёныша – и господина Рамси спасут врачи!.. Он, правда, никогда не оценит такого подвига – но знать, кто спаситель, ему необязательно. Щёлкнул взведённый курок…
- Нет!.. – вскрик поодаль – отчаянный, будто гибнет мелкий зверёк; стремительный топот – и удар цветастой сандальки выбил оружие из пальцев Коги.
Он успел увидеть ту самую пухленькую медсестру, что их встречала, успел зацепить взглядом Варешу, от которой оттаскивали тело Робба Старка, – и наконец отключился.
- Вот здесь и оставляйте, капалку весьте на штатив! А заходить сюда вам нельзя, мистер…
- Я Вонючка, – глухо рыкнул болтонский пёс, укладывая хозяина на перемазанную кровью каталку – бережно, капюшон куртки под голову; руки дрожали, рёбра тяжело ходили ходуном – но он держал бы ещё столько же, если надо. – И я зайду, – одновременно со взводом курка.
Санитарка оперблока устало приподняла руки.
- Много вас тут борзых. Да только стерильная зона – она не для веселья, а чтоб заразу на операции не занести. Переоделся бы хоть, вояка…
Между хирургической маской и шапочкой – широко расставленные лазурные глаза. Мешковатый простерилизованный халат – до самых бахил, а на крупных ошрамованных кистях – медицинские перчатки. Но Рамси узнал его, едва приоткрыв глаза – капельница лила на полную мощность, медсестра быстро ставила вторую вену; не собрав ещё все мысли, он вытолкнул хрипло, бездумно:
- Вонючк.
Бойцовый пёс, встрепенувшись, тотчас оказался рядом – из настороженно-угрюмого став ласковым, ручным: с тихим скулежом заглянул в лицо, робко тронул руку хозяина. Синевато-бледные холодные пальцы слабо сжали обтянутую перчаткой кисть; чуть улыбнувшись, Рамси шепнул почти беззвучно:
- Не бойся.
Вонючка не мог нарушить приказ. Наблюдая неотрывно, как с хозяина срезают одежду («Его любимая рубашка, нельзя!» – нелепая мысль), как обкладывают живот жёсткими крахмальными простынями, как чем-то поливают, загородив обзор, и тревожно переговариваются, – Вонючка сумасшедшим усилием воли принудил себя не бояться.
Когда глаза хозяина снова закрылись, когда, лязгнув чем-то металлическим, ему втолкнули в горло прозрачную трубку и подключили к наркозному аппарату, когда лёг по центру живота первый надрез и начал заполняться кровью…
Вонючка не боялся.
Боль – только в голове. И эта тоже. Хоть и холодило кожу при взгляде на операционный стол, и глаза стеклянно ширились, не в силах моргнуть, и что-то ледяное застывало в груди… У Вонючки был приказ. Не бояться. У него были голоса вокруг – слушать, отрешившись, как радио в палате психбольницы; у него была наполненная мелочами обстановка – цепляться за всё взглядом, чтоб не сойти с ума. Голубые и зелёные стерильные простыни, бледные от множества стирок; гофрированные трубки, металлический столик с инструментами… У него была какофония запахов сквозь маску: кровь, латекс перчаток, антисептик (неуместно приятный, лимонный) и почему-то – палёное мясо, всё явстственней после каждого аппаратного писка.
- Перкис говорил, травма от вчера. Подкапсульный? – серьёзный женский голос.
- Похоже, – мужской, приглушенный маской.
- Полный живот крови, готовьте «селл-сейвер»! – другой мужской голос, ниже и тревожнее. – Там литра два-три для реинфузии.
После каждой фразы врачей Вонючка вжимал голову в плечи сильнее: всё непонятное казалось смертельным, непоправимым – но он не боялся, не боялся, не боялся, у него был приказ…
- Селезёнка размолочена, – снова звучал женский голос. – Идём на спленэктомию.
Катили из угла какой-то крупный прибор, говорили ещё о чём-то… Вонючке казалось, что он плывёт холодном тумане, что его здесь даже нет – только бледное лицо, перечёркнутое завязкой от дыхательной трубки, оставалось ориентиром и маяком… И встрепенулся он, только когда услышал резкий окрик от двери:
- Никому не двигаться!
Когда на норсбрукской базе вспыхнул бунт, ударный отряд южан находился в палате у Пейтона Крэгга: разрабатывали план действий после смены владельца фирмы. Они не поняли сразу, что произошло: звонок с базы, панические выкрики в трубке: «Целая армия! И Болтон! Тут п**дец! Засветился в трансляции!..» – а затем связь прервалась, и номера перестали отвечать.
И Крэгг осознал: это конец. Скорей всего конец – если не предпринять что-то прямо сейчас, немедленно. И Крэгг предпринял. Крэгг сделал всё от него зависящее, когда счёт уже шёл на минуты.