Страница 92 из 100
Впрочем, уже давно было подмечено: ничего нет практичней хорошей теории. Удовлетворяя свою любознательность, теоретик приносит пользу людям. Рано или поздно его идеи найдут применение.
Всё это в наиболее простой и ясной форме относится к наукам естественным, физико-математическим, химическим, техническим. Мы познаем природу в разных её проявлениях, что позволяет нам использовать её богатства, создавать для этой цели всё более совершенную технику, технологии. Познавая природу и создавая технику, человек стал властелином всей области жизни на Земле — биосферы.
А вот возможности практического использования достижений многих гуманитарных наук не так очевидны. Какая реальная польза от антропологии? От этнографии? Языкознания? Истории? Какие материальные блага может получить общество от подобных наук?
Предположим, удалось обмерить тысячи, миллионы черепов, детальнейшим образом описать разные расы, в точности выяснить те или иные события далёкого прошлого. И что дальше? Больше появится железа или нефти, домов и мебели, мяса и зерна? Нет. Накапливаются, конечно, таким образом интеллектуальные ценности. Но ими, как говорится, сыт не будешь.
Наиболее прославленные достижения XX века связаны с покорением космоса и атомной энергией. Из учёных всемирная слава у К. Э. Циолковского и А. Эйнштейна, теоретически обосновавших эти практические свершения, — людей очень разных.
Одно из высказываний Эйнштейна: «Учёные в поисках истины не считаются с войнами». Вот и провели американцы чудовищный эксперимент с сотнями тысяч человеческих жертв: испепелили в атомном пекле два мирных японских города.
Циолковский писал: «Этика космоса, то есть его сознательных существ, состоит в том, чтобы не было нигде страданий». Так-то оно так — в идеале. Однако до сих пор на одной из планет Солнечной системы, на окраине одной из миллиардов галактик даже космические исследования подчинены военным программам, а космические ракеты нацелены на мирные города.
Величайшие научно-технические достижения XX века используются далеко не только в благородных целях. Напротив, преобладают устремления самые низменные: корысть, жажда господства над другими людьми. В наше время от голода и убийств умирает больше людей, чем сто лет назад. Это и есть прогресс? А разве с тех пор люди, даже самые состоятельные, стали жить спокойнее и счастливей?
Чтобы использовать достижения естествознания и техники на благо людей и жизни на Земле, для взаимопонимания между народами и государствами, для понимания человека и его роли, предназначения в природе, совершенно необходимо человековедение.
Не победа над природой — а единство с природой. Не угнетение и покорение народов и государств — а сотрудничество и взаимопонимание. У современных людей иного выбора нет.
В конце XIX — начале XX века об этом задумывались немногие. Миклухо-Маклай был из их числа. Он проницательно отметил, что следует ожидать, если представители технической цивилизации будут продолжать жить и действовать, исповедуя принцип господства-подчинения, распространяя идею о высших и низших расах, о передовых государствах, которые призваны властвовать над остальными, использовать их в собственных целях и добиваться мирового господства.
Замечательную мысль высказал по поводу достижений, идейной направленности трудов Миклухо-Маклая Лев Николаевич Толстой. Несмотря на тяжёлую болезнь, он написал в сентябре 1886 года исследователю:
«Меня... умиляет и приводит в восхищение в Вашей деятельности то, что, сколько мне известно, Вы первый, несомненно, опытом доказали, что человек везде человек, т. е. доброе общительное существо, в общение с которым можно и должно входить только добром и истиной, а не пушками и водкой. И Вы доказали это подвигом истинного мужества, которое так редко встречается в нашем обществе... Люди жили так долго под обманом насилия, что наивно убедились в том и насилующие и насилуемые, что это уродливое отношение людей не только между людоедами и христианами, но и между христианами есть самое нормальное.
И вдруг один человек... является один среди самых страшных диких, вооружённый вместо пуль и штыков одним разумом, и доказывает, что всё то безобразное насилие, которым живёт наш мир, есть только старый отживший абсурд, от которого давно пора освободиться людям, хотящим жить разумно...
Мне хочется Вам сказать следующее: если Ваши коллекции очень важны, важнее всего, что собрано до сих пор во всём мире, то и в этом случае все коллекции Ваши и все наблюдения научные ничто в сравнении с тем наблюдением о свойствах человека, которые Вы сделали, поселившись среди диких и войдя в общение с ними и воздействуя на них одним разумом... Ваш опыт общения с дикими составит эпоху в той науке, которой я служу, — в науке о том, как жить людям друг с другом...»
Письмо это очень много значило для Николая Николаевича. Слова признания и восхищения от великого писателя и мыслителя — награда исключительно высокая.
Миклухо-Маклай не был честолюбцем, не добивался популярности среди широкой публики, не очень охотно выступал перед большой аудиторией и без наслаждения выслушивал аплодисменты в свой адрес. Однако заметное пренебрежение к его достижениям, исследованиям со стороны многих учёных приносило ему немало огорчений. Вдобавок ко всему некоторые газеты с издёвкой писали о его деятельности и проекте русской общины в Океании.
Физические недуги и моральные травмы измучили его, худое лицо пожелтело, покрылось морщинами, в облике сквозила усталость. И только вспоминая свои путешествия, оживлялся, голос твердел, взгляд становился ярким, движения энергичными. Он ещё надеялся на лучшее. Но в конце года царь полностью отверг его проект: «Считаю это дело конченым. Миклухо-Маклаю отказать».
Моральная поддержка Толстого была очень и очень кстати для Николая Николаевича. В письме писатель признался: «Я особенно желаю Вас видеть и войти в общение с Вами». Казалось бы, оставалось только горячо поблагодарить Льва Николаевича за столь лестные отзывы в свой адрес. А Миклухо-Маклай счёл нужным оговориться, что не разделяет взгляда великого писателя на науку как второстепенную область деятельности: «Разумеется, я не буду возражать на Ваши нападки на науку, ради которой я работал всю жизнь и для которой я всегда готов всем пожертвовать».
Тем не менее даже в научном плане мысли Толстого оказались отчасти созвучны взглядам учёного. Он и сам отзывался о своих коллекциях так: «Коллекция моя сравнительно бедна, так как цель моего путешествия была не собирание коллекций, а изучение нравов дикарей»; она «имеет назначение главным образом представить аксессуары жизни так называемого «каменного» периода, который исчезает на глазах».
Автор интересной книги о Миклухо-Маклае Б. Н. Путилов отметил: «Письмо Толстого во многом способствовало решению учёного широко ввести в описания путешествий моменты «личные», «субъективные», «характеризующие мои отношения к туземцам».
Мудрый Лев Николаевич очень верно подметил то главное, что придаёт трудам и подвигу Миклухо-Маклая всемирное значение не только для своего времени, но и на века вперёд.
Уже после смерти учёного Толстой записал в своём дневнике за 1897 год: «Читал о действиях англичан в Африке. Всё это ужасно... Почему же людям, живущим христианской жизнью, не пойти просто, как Миклухо-Маклай, жить к ним, а нужно торговать, спаивать, убивать». Он отмечал с огорчением: «Его у нас не оценили...», «Ах, что это был за человек!»
Незадолго до смерти Миклухо-Маклай получил от Толстого письмо и фотографию (а ведь Лев Николаевич не только был скуп на похвалы и восторги, но неохотно дарил свои фотопортреты). Это письмо учёный ожидал давно и принял с огромной радостью.
Важно ведь не то, какое количество людей тебя хвалит, а то, какие это люди.
Учёный и писатель оказались единомышленниками, собратьями по самой необходимой науке для человечества, от которой зависит его судьба: науки о том, как жить людям друг с другом.