Страница 91 из 100
Мораль есть учение не о том, как сделать себя счастливым, а о том, как сделать себя достойным счастья.
Миклухо-Маклай поступал в полном согласии с этими принципами, воспринял их не только как идеальные формулировки и обобщённые рекомендации, но и как правила поведения в любых, даже экстремальных ситуациях.
Папуасы, не имеющие никакого понятия о философских и этических теориях, своим поведением подтвердили верность избранного Маклаем принципа общения. Таким образом был проведён — не нарочно и неосознанно, что особенно ценно, — смелый эксперимент, проверяющий верность этических принципов Канта. Представители различных человеческих рас, типов личностей и очень разных культур смогли длительное время сосуществовать при взаимопонимании и взаимопомощи.
Идеи Шопенгауэра, как мы знаем, тоже имели немалое влияние на взгляды Миклухо-Маклая. Они сводились, в сущности, к двум положениям. Человек обречён в жизни на страдание, потому что имеет желания, но не в силах их полностью удовлетворить (это удаётся только очень нетребовательной, примитивной личности). Поэтому высшее благо — отречься от суеты, смириться.
С другой стороны, человек наделён возвышенным и таинственным чувством сострадания; во всём вокруг он видит и узнает себя, в чужих бедах ощущает собственное несчастье. Именно сострадание направляет человека на исполнение своего долга перед людьми и вообще пред всем живущим.
Мало делать хорошие поступки — надо иметь добрую волю, добрые намерения и сострадание. По убеждению Шопенгауэра, изучение нравственности важнее любых естественно-научных исследований. (Заметим, что сам Шопенгауэр весьма мало придерживался собственных этических принципов и нередко к своей собаке относился лучше, чем к людям).
Может создаться впечатление, будто у Миклухо-Маклая не было иного выбора, как стать последователем этических принципов, которые утверждали Кант и Шопенгауэр. В действительности было иначе. В его время, во второй половине XIX века, обретали популярность совершенно другие принципы. На продуктивной почве теории естественного отбора и борьбы за существование взросла буйная поросль социодарвинизма. Это учение оправдывало жестокую капиталистическую конкуренцию, борьбу за власть и экономическое господство, существование привилегий для одних социальных групп и угнетение, унижение других.
У подобных идей были и противники. Скажем, русский публицист и философ Н. К. Михайловский заметил: «Из того, что человек — животное, ещё вовсе не следует, чтобы для него обязательно было быть скотом». Н. Я. Данилевский вообще отвергал всеобщность принципа естественного отбора и борьбы за существование. «Каким жалким, мизерным представляется мир и мы сами, — писал он, — в коих вся стройность, вся гармония, вся разумность являются лишь частным случаем бессмысленного и нелепого; всякое добро — прямою непоследовательностью во всеобщей борьбе...»
Русский зоолог К. Ф. Кесслер обосновал биологический закон взаимной помощи. (Похоже, уже после смерти Миклухо-Маклая его знакомый, географ князь Пётр Кропоткин эту идею развил и распространил на человеческое общество). Но в условиях свирепой конкурентной борьбы, жажды личных благ и привилегий, накопления капитала любой ценой, в капиталистическом обществе закон взаимопомощи представлялся не столько правилом, сколько исключением, согласно которому надо бороться, драться за личное преуспевание.
В 1844 году в Германии была издана книга Макса Штирнера (Каспара Краузе — так его по-настоящему звали) «Единственный и его собственность». В том же году родился Фридрих Ницше, мысли которого без малого век спустя стали повторять идеологи германского фашизма.
Штирнер отбросил как предрассудки идеи о сострадании, стремлении к общему благу, взаимопомощь. Заявил откровенно и без обиняков: «Моё «я» для меня всего дороже. Я — Единственный! Мир — это моя собственность. Всё — во мне, всё — для меня. В обществе неизбежна борьба за самоутверждение. Остаётся или победить, или покориться. Победитель — властелин, побеждённый — подвластный. И я стремлюсь к победе!» (Правда, несмотря на это, Каспар Краузе закончил жизнь самым жалким образом).
Позже Ницше провозгласил наивысшим благом и устремлением человека — волю к власти. Доказывал существование в обществе прирождённых владык, вождей, господ и прирождённых рабов и подчинённых, посредством которых высшие проводят в жизнь свои цели, проявляют свою волю. (Правда, судьба Ницше была не менее трагична, чем Краузе-Штирнера. Фашисты, которые перешли от теории к практике закабаления и уничтожения представителей «низких рас», тоже не избежали полнейшей катастрофы).
Итак, в середине XIX века мыслящему человеку была предоставлена возможность сделать нравственный выбор: или сосуществование людей на основе высоких идеалов добра и справедливости, или стремление к власти и личному благосостоянию любой ценой, господству над другими. Такой выбор имел отношение не только к отдельным личностям, но и к целым народам, расам.
О том, какое это имело значение во времена Миклухо-Маклая, можно судить по статье «Дикарь перед судом науки и цивилизации» в газете «Восточное обозрение»:
«Вопросы о низших расах и инородцах важны для человечества. Столкновение рас ознаменовывается обычно многими печальными явлениями и часто приводит к исчезновению целых племён, помимо их воли...
Мы часто слышим слова и фразы о «высших» и «низших» расах, о преимуществах одних над другими... о каком-то непреложном законе вытеснения и вымирания одних народностей и племён и сохранения других. Замечательно, что всё это выдаётся как аксиомы науки, как дело решённое. Но читатель, вероятно, удивится, когда узнает, что всё это ещё не доказано наукой. О низших расах и других племенах мы ещё слишком мало знаем, чтобы прийти к каким-либо выводам о природных качествах рас, тем не менее смеем произносить смертельные теории.
...В антропологии и этнологии открывается та нить родства, которая проникает во все человеческие расы и племена... С этой точки зрения единства жизни и развития низшие расы, дикари как первобытные народы составляют не выродков и не обособленные зоологические особи, а целое со всем остальным человечеством».
Автор статьи привёл краткий диалог Миклухо-Маклая со слушателями его публичных чтений. На вопрос, жалели или нет дикари о расставании с ним, он ответил задумчиво:
— Жалели... И даже плакали.
— Разве они умеют плакать? — спросила наивная петербургская дама.
— Да, умеют, — сказал Маклай, — но зато редко смеются.
«Этот ответ рисует целую драму инородческой души, — писал автор статьи. — Современная наука не может ныне рассматривать дикаря и низшие расы как только с гуманной, общечеловеческой точки зрения. Массы новых наблюдений открывают в дикаре тот же человеческий мир... Эта идея родства и единства со временем ещё более озарит историю и философию жизни и укажет великий нравственный закон, по которому дитя-человек, дикарь и инородец, заслуживает не унижения, вражды и истребления, но сострадания, сочувствия, помощи и восприятия в полноправную среду человеческого братства.
Будет время — исчезнут предрассудки и суеверия... и к чести былой цивилизации восторжествует закон гуманизма, равенства и всеобъемлющей человеческой любви».
Увы, эти восторженно-оптимистические предсказания не сбылись: в первой половине просвещённого, научно-технического XX века разразились самые кровопролитные и разрушительные в истории мировые войны.
Значительная часть человечества, руководители крупнейших держав, владельцы огромных капиталов стихийно, порой сами того не сознавая, а то и продуманно сделали свой выбор — противоположный тому, который был сделан Миклухо-Маклаем и немалым числом достойнейших представителей человечества.
«Наука о том, как жить людям друг с другом»
Один физик как-то пошутил: «Учёный — это человек, удовлетворяющий своё любопытство за счёт общества». В шутке есть доля истины. Учёный-теоретик стремится познать законы природы. Часто ему совершенно безразлично, принесёт ли его открытие какую-нибудь пользу тому обществу, в котором и за счёт которого он имеет возможность теоретизировать.