Страница 51 из 100
Однако одно важное обстоятельство принципиально отличало общество людей первобытной культуры от цивилизованных. В этом Маклай убеждался всё более определённо. Его с самого начала пребывания на Новой Гвинее интересовал вопрос: есть ли у туземцев начальники, а если есть, то какой властью они обладают? Живя на Берегу Маклая, обследуя Папуа-Ковиай, а теперь и острова Адмиралтейства, он всё более убеждался, что ответ должен быть отрицательным: начальства в этой среде нет.
Правда, некоторые личности могут пользоваться уважением за свои знания и умения, благодаря жизненному опыту. К их словам и советам прислушиваются с особым вниманием. А ещё бывают наиболее шумные, крикливые «деятели», которые для стороннего наблюдателя могут показаться большими начальниками.
«Мореплаватели и путешественники, — записывает Маклай, — которые видят страны только несколько дней или часов, руководствуясь общепринятыми идеями или тем, что видели в других странах, не стесняются раздачею таких титулов, как вождь, начальник, король, руководясь часто только тем, что один из туземцев более кричал, чем другие, или имел какое-нибудь внешнее отличие. Я повторяю, что я не мог убедиться в посещённых деревнях в присутствии начальника между жителями, хотя и знал, что Герланд, основываясь на описаниях французских мореплавателей, говорит о князьях (?) на островах Адмиралтейства, которых очень слушаются и которые деспотически обращаются с подданными. Я могу так же ошибаться, как и французские мореплаватели, видевшие этих князей, но я знаю по опыту, что много месяцев жил в Новой Гвинее в незнании, есть ли у них начальники или нет...»
Исследователь не торопится с поспешными выводами даже в данном случае, после долгих наблюдений. Чрезмерная осторожность? Пожалуй. Как путешественник он был отважен и решителен. Но как подлинный учёный вынужден был преодолевать эти черты характера. Потому что крепко-накрепко запомнил одну из основных заповедей науки: не доверять даже собственному мнению, не говоря уж о мнениях авторитетов; упорно искать убедительные доказательства; основываться не на вере и даже не только на логичных умозаключениях, а прежде всего и исключительно на фактах, на опыте. Вера — религии, рассуждения — философии, доказательства на фактах — науке. Так понимал Николай Николаевич принципиальные особенности трёх методов познания, отдавая преимущество научному методу.
Наука — дитя технической цивилизации. Казалось бы, она должна воплотить в себе и те пороки, которым подвержено цивилизованное общество. Но в своих высших принципах наука более всего напоминает устройство первобытного общества, где если и признается относительный авторитет, то не за начальником, а за знатоком своего дела... Впрочем, и на научное сообщество всё определённей влияет социальная структура государства: появляются свои администраторы, руководители, начальники, авторитеты.
Миклухо-Маклаю приходится помнить об этом. Смиряя гордость, он вынужден далеко не искренне писать в Русское географическое общество, от которого во многом зависела его не только научная, но и гуманитарная, общественная деятельность: «Успех науки», который будет необходимым следствием моего нового предприятия, совершенно безличный интерес мой к благосостоянию туземцев Берега Маклая, надеюсь, достаточные гарантии того, что Русское географическое общество не изменит своей симпатии ко мне как к соотечественнику и не откажет в своей помощи как учёному в случае, когда дело будет касаться научной пользы».
Тут уж ничего не поделаешь, приходится на словах отказываться от своей заинтересованности в судьбе папуасов Берега Маклая. Цивилизация не поощряет простоты и честности в обращении между людьми.
В этом приходилось убеждаться постоянно. Шкипер шхуны, здоровенный громила крутого нрава, привык действовать окриками, пинками, зуботычинами. Так он обращался со своей командой и туземцами, а порой и с тредорами. Нередко их споры переходили в перебранку.
Однажды тредоры предложили ему пристать к берегу у большого поселения. Он их и слушать не стал. Их было четверо, и настроены они были решительно. Окружив здоровяка, они потребовали изменить курс шхуны. Шкипер, стоя у руля, одной рукой толкнул в грудь ближайшего торговца, да так, что тот отлетел к борту.
«Бей его», «Заходи с боку!», «За борт, мерзавца!» — закричали тредоры, размахивая руками и подступая к шкиперу. Он отмахивался, не решаясь пускать в ход кулачищи, доводя дело до решающей схватки: силы были слишком неравны, а члены команды куда-то все подевались, словно не замечая происходящего.
Маклай из своей каюты наблюдал всю эту сцену. Он был бы не прочь, если б удалось проучить наглого и горластого шкипера. Но и торговцы не вызывали у него ни уважения, ни симпатии. К тому же шкипер хорошо знал фарватер и местную обстановку вообще, потому что не раз бывал здесь и даже некоторое время жил на островке.
Видя, что бранью и толчками дело не ограничится и тредоры уже дружно навалились на противника, Маклай вышел из своей каюты, выстрелил из револьвера в воздух и сказал остолбеневшим драчунам:
— Остановитесь, господа. Ведь мы же цивилизованные люди.
Ошарашенные таким образом больше, чем револьверным выстрелом, тредоры разжали объятия, и шкипер грохнулся на палубу. Спокойные слова Маклая подействовали куда сильнее, чем отборная ругань наглеца. Инцидент был исчерпан.
Вечером встали на якорь в том месте, где прежде находилась хижина шкипера, возле небольшой деревни. В сумерках послышались голоса островитян, приближающихся к шхуне на пирогах. Взобравшись на палубу, прибывшие бродили, продолжая громко говорить. Один бесцеремонно заглянул в каюту Маклая.
Запись в дневнике: «Несколько папуасов засело в соседней с моею каюте шкипера, с которым они обходились как со старым знакомым. Из нахальства их требований и шумных возгласов можно было заключить, что туземцы здесь привыкли видеть белых, причём, имея дело с весьма низким разбором людей этой расы, уже успели потерять уважение к европейцам, или, вернее, никогда не имели случая проникнуться им.
В этот же вечер я имел случай познакомиться с образчиком взаимных отношений белых и чёрных друзей. Один из туземцев, которого шкипер назвал «киш» (король), во всё горло требовал «бренди». А один из полупьяных европейских тредоров спрашивал у него женщину на эту же ночь».
Было от чего проникнуться презрением к цивилизованным европейцам, которые все достижения культуры, науки и техники используют для удовлетворения самых низменных своих потребностей. Конечно же, он тоже — цивилизованный европеец. Но многие ли разделяют его убеждения?
Глава 4
ВОЗВРАЩЕНИЕ МАКЛАЯ
Увеличилась ли сумма счастья в человеческой
жизни равномерно с развитием господства
человека над природой, возможного для него
при теперешнем развитии естественных наук?
Пять лет спустя
ебольшая шхуна 27 июня 1876 года под английским флагом вошла в залив Астролябии. Это была «Морская птица». Миклухо-Маклай, стоя на палубе, оглядывал знакомые берега. Обратил внимание на изменившийся облик прежнего горного хребта.
Острый глаз натуралиста и художника отметил светлые проплешины на крутых склонах, где полностью исчезла растительность, появившиеся новые расселины. Всё указывало на какую-то крупную природную катастрофу, случившуюся недавно.
Высадившись на берег, в Горенду он встретил толпу старых знакомых. Вся деревня сбежалась приветствовать его. К ним присоединились жители окрестных деревень. Были самые разнообразные проявления радости, даже слёзы.
Отсутствовали некоторые старики. Как выяснилось, они умерли за это время. Некоторые мальчишки стали крепкими юношами, а среди молодых беременных женщин он узнал тех, кого помнил ещё девочками. Опять посыпались предложения поселиться в той или иной деревне, а то и во всех сразу иметь свой дом. Но и на этот раз Маклай решил поселиться в отдалении от деревень (ближе всего — к Бонгу).