Страница 27 из 100
Последнее обстоятельство заставляет задуматься о семейных нравах в цивилизованном обществе. Женщина идёт на всевозможные ухищрения, чтобы понравиться мужчине и сделаться его супругой. А что дальше? Неизбежное обоюдное разочарование, потому что союз их был основан на взаимном обмане.
Кстати сказать, и наряд у папуасок более скуден, чем у мужчин, которые тратят порой несколько часов на всяческие украшения, расчёсывание и смазывание волос, устройство браслетов. Мужчина должен выглядеть привлекательно. От женщины этого не требуется. Она должна прежде всего не казаться, а быть привлекательной: вести хозяйство, рожать и вскармливать детей, доставлять мужчине сексуальные удовольствия».
В одной деревне он видел, как маленькая девочка до изнеможения делала какие-то гимнастические упражнения, подобные тем движениям, которые делает женщина при половом акте.
— Она очень устала, — сказал Маклай сопровождавшему его туземцу. — Зачем она это делает?
— О, пусть она продолжает. Её муж получит от неё большое удовольствие.
«Папуасы смотрят на половые отношения разумно, — написал Маклай, — как и на другие физические потребности (еда, сон и т.д.), и не создают из них искусственной тайны. Я видел много раз, как дети обоего пола, играя на тёплом песке побережья, подражали «коитусу» взрослых. В моём присутствии и перед другими мужчинами девушки и женщины говорили, нисколько не стесняясь, о половых органах и их функциях. Подобные разговоры показались бы чудовищными европейским моралистам; на самом же деле, я думаю, папуасские девушки могут поспорить в том, что касается целомудрия, с европейскими, воспитанными в вынужденном лицемерии и жеманстве».
Тревога
Обилие черепов, которые встречались исследователям в папуасских деревнях, наводило на мысль, что это — следы каннибальских трапез. Поэтому распространилось мнение, что на этом острове и вокруг него обитают жестокие охотники за черепами, которые только и ищут момента, когда можно будет вонзить копьё в человека.
Ничего подобного за полгода пребывания среди туземцев Маклай не наблюдал. Он был тут единственным охотником за черепами, если не считать офицеров с «Витязя». Самое удивительное, что местные жители охотно отдавали черепа, которые считали нечистыми предметами.
Непочтительное отношение папуасов к черепам доходило до того, что иной раз Маклаю просто указывали на кучу отбросов, обычно находящуюся в кустах, и предлагали самому брать то, что ему требуется. Можно было подумать, что черепа принадлежат врагам. Однако папуасы всегда отвечали, что это — останки их родственников или односельчан.
А вот нижнюю челюсть выпросить или выменять было очень непросто. Именно её хранили как память об умершем предке, нередко носили в виде браслета. В общем, практичный обычай: не умея писать и не устраивая кладбищ, папуасы оставляли как память о предках не громоздкий череп, а небольшую нижнюю челюсть.
Складывалось впечатление, что жизнь папуасов протекает в мирных заботах и утехах, а смерть — естественный уход из жизни, в котором мудрые «дети природы» не усматривают ничего сверхобычного и таинственного, как в смерти любой живой твари. Тишь и благодать! Но оказалось, что всё было не так просто.
Однажды Маклай отправился в Гамбу в надежде обогатить свою коллекцию новыми черепами. По пути он сделал привал, присев на поваленное дерево. Над ним негромко шелестела листва, какая-то птица временами вскрикивала в чаще, верещали кузнечики. Дневная тишь. Справа, словно из-за занавеса ветвей и лиан, открывалась панорама безмятежного спокойного океана, отделённого от прибрежных зарослей золотистой полосой песка.
«Жизнь в таких райских кущах, — думал Маклай, — не доставляет человеку особых забот и хлопот. Ровный климат из месяца в месяц, из года в год не вынуждает заботиться о будущем. Живя в согласии с окружающей природой, человек не стремится покорять её, переиначивать на свой манер. Живя в согласии с окружающими людьми, человек укрепляется в своих лучших качествах и избавляется от худших — тех самых, которые развивает в нём цивилизация...»
Его размышления были прерваны появлением на золотистой полосе прибрежного песка бегущего туземца. Один лишь его вид вызывал тревожное чувство. В левой руке он держал над головой лук и стрелы, на плече лежал каменный топор.
На лесной тропинке показались жители Гумбы, внимательно глядя на бегущего. Он делал им какие-то знаки правой рукой, продолжая бежать. Жители Гумбы оживлённо заговорили. Их возбуждение усилилось, когда вслед за первым показались второй, третий, четвёртый бегущий.
Все бежали скоро, грациозно, легко и, по-видимому, с каким-то важным известием. Первый свернул на тропу, ведущую в деревню и, не останавливаясь, миновал Маклая и толпу туземцев. При этом он правой рукой ударил себя в грудь, закинул в сторону голову, высунув язык (мимика, означающая смерть, убийство), и крикнул:
— Марагум — Горенду!
Второй бегун поравнялся с толпой, которая уже поспешила в деревню. Маклай пошёл за ними. На него никто не обращал внимания.
Не доходя деревни, он услышал частые тревожные удары барума. Из хижин выходили мужчины, неся луки, стрелы, копья, каменные топоры. Общее смятение было так велико, что никто не стал объяснять гостю, с чем оно связано. Пришлось схватить одного «тамо-Гумбу», тряхнуть его, заставить стоять на месте и ответить на вопрос:
— Что случилось? Отвечай!
— Люди Марагум напали на Горенду, убили нескольких, убили Бонема. Люди Марагум идут в Боргу, а затем и в Гумбу, и придут в дом Маклая.
В Гумбу царил переполох. Кричали женщины, визжали дети, выли собаки. Одни мужчины жарко и громко переговаривались, другие молча приготовляли оружие к бою. Общее волнение передалось Маклаю. Он вспомнил, что в последнее время в Горенду около хижин постоянно лежали наготове кучи стрел и копий.
Война!
Это событие рушило все планы исследований. Придётся отказаться от наблюдений и позаботиться об обороне. Что будет дальше — неизвестно. Вполне возможно, придётся искать себе новое убежище в более безопасном районе.
Вернувшись домой, он сообщил Ульсону новость.
— Надо готовить шлюпку, собирать вещи! — после сильного замешательства сказал Ульсон.
— Зачем спешить?
— А если этих, из Марагума, очень много? Всех не перебьёшь. Они дом разграбят, а нас наконец-то съедят. Вы же сами говорили, что они съедают самых лучших.
— Вы думаете, вам это грозит?
— Я не думаю — я боюсь. Давайте махнём на Били-Били. Они же нас приглашали. Хороший народ. И не жадные.
— Ну, если нам не удастся отстоять хижину...
— Вот видите! Давайте я начну выносить вещи. С каких начинать?
— Начнём с ружей. Надо их зарядить. При первом же выстреле они наверняка разбегутся.
Зарядив ружья и револьверы, Маклай спокойно растянулся на койке и вскоре уснул, прекрасно понимая, что Ульсон не заснёт и при первых признаках угрозы его разбудит. У страха глаза велики.
По лесу пронёсся шум, который перешёл в человеческие голоса. Окружающие поляну деревья зашатались и медленно двинулись в сторону их дома. Это была толпа чёрных великанов, заламывающих ветви-ручищи и трясущих огромными всклокоченными шевелюрами-кронами...
— Вот они... Идут... — хриплый шёпот Ульсона.
Сон пропал. Из леса доносился сильный шум, какие-то крики.
— Что делать, хозяин? Приказывайте, я готов... Всё выполню... Я не знаю что делать. Надо мне сказать...
— Для начала — успокойтесь. Загородите ящиком дверь. Да не тряситесь так. Если мне придётся стрелять, то вам надо будет заряжать ружья.
Маклай вышел на веранду, положив перед собой на ящик два заряженных револьвера. Поставил рядом карабин. Двустволку, заряженную мелкой дробью, взял в руки.
Между деревьями за ручьём показалось несколько голов. Вот и другие. Сколько их? И что у них в руках?
Последний вопрос выяснился через несколько минут, когда толпа стала выдвигаться из леса на поляну. Туземцы держали в руках... кокосы и бананы!