Страница 14 из 18
В 1829 году император официально ликвидировал полномочия офицерских собраний выносить приговоры по делам чести. Суд чести офицеров как таковой канул в Лету. Наступала новая эра – Эра Вседозволенности. Для русского офицерства это означало только одно: любой, совершивший низкий поступок в глазах другого, мог безнаказанно увернуться, оставшись при своём мнении. Дуэль как способ наказания стремительно теряла своё нравственно-воспитательное значение. И тем значимее становилась в обществе.
Сойтись на поединке для русского офицера (и любого порядочного дворянина) являлось не просто поступком, но делом чести, ради которого человек был готов не просто рискнуть, но и сложить голову. И клали! Сотни дворянских сынов из уважаемых семей – Васильчиковы, Воронцовы, Гагарины, Голицыны, Репнины, Толстые… Сколько их полегло не на поле брани, а у дуэльных барьеров! Но иначе они не могли. То была обратная сторона общественного положения: честь требовала жертвы. Кодекс чести чтился превыше всего! Уклонившихся от поединка в русском обществе не то что не уважали – частенько таким и руки не подавали. Свою честь следовало отстаивать у барьера…
Император Николай Павлович не случайно ненавидел дуэли: таким образом он защищал от нелепой смерти не только офицерские ряды, но и членов собственной семьи – наследников и великих князей. Ведь с каждым из них по причине неприязни к царской фамилии можно было вполне «легально» разделаться, вызвав на поединок. Чтобы этого не произошло, Николай категорически запретил цесаревичу и всем родственникам принимать вызовы на дуэли. Именно поэтому отказ любого из Романовых от поединка не считался актом бесчестия, связанным со слабодушием или трусостью.
Правила в августейшей семействе были просты: каждый должен был вести себя с приближёнными и прочими подданными так, чтобы ни у кого даже не возникло мысли дерзнуть прислать вызов. На деле же происходило проще – вспыхнувший инцидент тут же заминался. С годами всё это вылилось в хорошо усвоенные правила приличия: Романовых не вызывать!
Но даже при таком положении вещей случались досадные ситуации. В январе 1869 года, уже в бытность императором сына Николая – Александра II, – произошёл неприятный инцидент.
В Петербург из Америки вернулись офицеры Главного артиллерийского управления подполковник Александр Павлович Горлов и поручик Карл Иванович Гуниус, привезшие образцы ружей, сконструированных оружейником Берданом (знаменитые впоследствии «берданки»). Тогда же они были вызваны на доклад к молодому цесаревичу (речь о будущем царе Александре III). Ружья наследнику не понравились, поэтому он разнёс обоих экспертов. Когда поручик Гуниус попытался было возразить Александру (а уж он-то знал толк в оружии!), тот грубо обругал подчинённого. Откланявшись, офицеры покинули дворец.
Выпускник Михайловского артиллерийского училища и боевой офицер, воевавший против горцев на Кавказе, Гуниус не смог стерпеть обиды. Вскоре цесаревич получил письмо, в котором поручик просил того принести извинения за свою несдержанность. В противном случае, говорилось в послании, не имея возможности вызвать обидчика на дуэль, отправитель письма вынужден будет покончить с собой. Ответа от наследника не последовало. Через двадцать четыре часа поручик Гуниус застрелился.
Император был не на шутку разгневан! Он потребовал от сына публичных извинений семье погибшего, а также приказал тому сопровождать тело погибшего офицера вместе с траурной церемонией до самого кладбища. Приказ отца Александр Александрович исполнил в точности.
Урок не прошёл даром. В последующем «царь-миротворец» вёл себя с подчинёнными более сдержанно; по крайней мере, старался не оскорблять и не унижать своих подданных…
Князь П.А. Вяземский (из «Старой записной книжки»):
«Мало иметь хорошее ружье, порох и свинец; нужно еще уметь стрелять и метко попадать в цель. Мало автору иметь ум, сведения и охоту писать; нужно еще искусство писать. Писатель без слога – стрелок, не попадающий в цель. Сколько умных людей, которых ум притупляется о перо. У иного зуб остер на словах; на бумаге он беззубый. Иной в разговоре уносит вас в поток живости своей; тот же на бумаге за душу вас тянет. Шаховский, когда хочет вас укусить, только что замуслит» [5].
Александр Сергеевич Пушкин к поединкам относился с исключительным «пиететом»: поэт верил в их справедливый вердикт. Если проследить его путь от Лицея до Кишинёва, то поединки в жизни юного дарования сопутствовали ему достаточно часто. Исследователи творчества Александра Сергеевича считают, что поэт мог погибнуть гораздо раньше – лет в двадцать; и всё потому, что поединки будто притягивали этого человека. Как-то он вызвал своего товарища, Вилли Кюхельбекера[30]. Причиной ссоры явилось безобидное на первый взгляд четверостишие:
Произошло это в восемнадцатом, когда оба поэта были молоды и горячи. Стрелялись на Волковом поле, то ли у кладбищенской сторожки, то ли в полуразрушенном фамильном склепе. Секундантом Кюхельбекера был Антон Дельвиг. Нелепая история, когда по разным сторонам барьера оказались товарищи. «Кюхля» стрелял первым. Когда он стал целиться, Пушкин крикнул:
– Дельвиг, стань на мое место, здесь безопаснее!..
Кюхельбекер разнервничался, рука его дрогнула, он промахнулся.
Одарив друга острой эпиграммой, поэт бросил пистолет и пошёл обниматься. Но «Кюхля» сердито увернулся:
– Стреляй, давай! Стреляй!.. – возмутился он.
Пушкину убивать друга, конечно же, не хотелось. С помощью секундантов насилу удалось убедить упрямца, что в ствол пистолета набился снег. С тем и разошлись…
Зато ссора в театре с неким майором Денисевичем едва не закончилась реальным поединком. Но и тут пронесло: в последний момент военный, как ни странно, проявил слабость и в присутствии двух секундантов отозвал свой вызов обратно.
«У Пушкина каждый день дуэли», – писала в марте 1820 года Вяземскому Е.А. Карамзина, явно преувеличивая. Тем не менее – не бывает дыма без огня…
В 1817 году известный дипломат и литератор Александр Грибоедов оказался втянут в неприятную и громкую историю, связанную с дуэлью, которую позже назовут «четверной». Для самого писателя история оказалась особенно неприятной потому, что именно он стал причиной возникновения скандала.
Прелюдия такова. Дипломат как-то привёз на квартиру своего приятеля графа Завадовского некую танцовщицу Истомину. Девица провела в доме графа не час и не два, а целых двое суток, что, в общем-то, являлось вполне обычным делом в отношениях между молоденькими актрисками и их покровителями не самой первой свежести. И всё бы ничего, если бы эта самая танцовщица не имела ревнивого любовника в лице Василия Шереметева, штаб-ротмистра Кавалергардского полка. Прознав о связи Истоминой с Завадовским, Шереметев вызвал графа на дуэль. Секундантом Завадовского вызвался Грибоедов, Шереметева – некто Александр Якубович, корнет лейб-уланского полка.
Как вспоминал свидетель дуэли, доктор Ион, «Грибоедов и не думал ухаживать за Истоминой и метить на ее благосклонность, а обходился с ней запросто, по-приятельски и короткому знакомству. Переехавши к Завадовскому, Грибоедов после представления взял по старой памяти Истомину в свою карету и увез к себе, в дом Завадовского. Как в этот же вечер пронюхал некто Якубович, храброе и буйное животное, этого не знают. Только Якубович толкнулся сейчас же к Васе Шереметеву и донес ему о случившемся…»
30
Кюхельбекер, Вильгельм Карлович (1797–1846); лицейский товарищ Пушкина, поэт. С 1822 года служил на Кавказе чиновником по особым поручениям при генерале А.П. Ермолове. Член «Северного общества»; после восстания декабристов бежал, был арестован в Варшаве и заключён в Петропавловскую крепость. В 1835 году был сослан в Сибирь.