Страница 19 из 23
Любовное чувство должно перейти теперь в совершенно идеальный, неотмирный план, и поэт стремится утешить и заговорить свою скорбь стихами, в которых любовное чувство к Маше изображается как источник всего лучшего, что может быть в душе человека.
Поэт создает образ романтической любви, любви, которая оторвана от конкретики, и, несмотря на то что в жизни связь любящих уже невозможна, поэт все равно называет возлюбленную спутницей, ведь путь понимается им отвлеченно, как путь к свету, добру и правде, а на этой дороге они остаются спутниками. «Чего я желал? – пишет Жуковский в другом месте. – Быть счастливым с тобою! Из этого теперь должно выбросить только одно слово, чтобы все заменить. Пусть буду счастлив тобою»[141]. Поэт утешает себя и возлюбленную тем, что их связь остается, но она чиста от какого-либо чувства собственности и потому еще успешней может помочь стать им лучше и чище. Их взаимная любовь, не претендуя на земное соединение, может теперь, по словам Жуковского, способствовать «самому ясному усовершенствованию себя во всем добром». Любовное чувство становится для поэта своеобразным критерием истины, внутренним мерилом всех его поступков и мыслей. «Я никогда не забуду, – писал Жуковский, – что всем тем счастьем, какое имею в жизни, обязан тебе, что ты мне дала лучшие намерения, что все лучшее во мне было соединено с привязанностью к тебе… Помни же своего брата, своего истинного друга. Но помни так, как он того требует, то есть знай, что он во все минуты жизни если не живет, то по крайней мере желает жить так, как велит ему его привязанность к тебе, теперь вечная и более нежели когда-либо чистая и сильная»[142].
В период окончательного крушения надежд на брак Жуковский пишет программное стихотворение «Теон и Эсхин», в центре которого стоит рассказ Эсхина о смерти возлюбленной и его исповедание вечности любви. «Сих уз не разрушит могила»[143], – говорит герой Жуковского, и эти строки становятся своеобразным девизом и самого поэта, и Маши. Эсхин полон веры в грядущую счастливую вечность. «Где-то в знакомой, но вечной стране погибшее нам возвратится, – говорит он и несколько позже добавляет: – Сей гроб – затворенная к счастию дверь»[144]. Стихотворение пронизано тем же провиденциальным оптимизмом, что и баллада «Светлана». Эсхин уверен в благом Промысле и восклицает: «Все в жизни к великому средство»[145], – и эти слова тоже нередко мелькают в письмах и Жуковского, и его возлюбленной, а также ее сестры Саши.
Тема любви неразрывно связана теперь для Жуковского как с мотивом смерти одного из любящих, так и с мотивом духовного соединения влюбленных, которое не могут разрушить никакие земные обстоятельства. Об этом баллада «Эолова арфа», об этом же и стихотворение «Голос с того света», где погибшая девушка обращается к оставшемуся на земле возлюбленному и убеждает его, что она рядом, и призывает его «свершить одному начатое вдвоем», уверяя его, что все лучшие чувства сердца не останутся без ответа в вечной жизни. Таким образом, любовное чувство, источник наиболее яркого земного счастья, становится для Жуковского путеводителем к жизни небесной.
Вскоре после своего решительного отказа влюбленным Екатерина Афанасьевна выдала Машу замуж за доктора И. Ф. Мойера. Они поселились в Дерпте, где Мойер служил в университете, и Жуковский сделался частым гостем в их доме. Их с Машей продолжало связывать глубокое чувство. Сохранившиеся письма Маши свидетельствуют, что ее строй мыслей был предельно близок миросозерцанию поэта. «Друг мой, – писала Мария Мойер Жуковскому, – как мне не быть счастливой, когда ты есть на этом свете. Думать о тебе есть уже чувствовать рай Божий. Тебе обязана я прошедшим и настоящим хорошим, и если заслужу когда-нибудь награду в том мире, то твоя же вина… Я могу смело сказать, что ты мой вечный судья, ты ободряешь меня на все хорошее трудное и строго наказываешь за ветреность, нетерпение и прочие радости… Сих уз не разрушит могила. Друг вечный»[146]. Мы видим, что Маша усвоила уроки своего возлюбленного, она, подобно Жуковскому, видит в любовном чувстве нравственно-созидательную силу. Но, конечно, ее положение было нелегким, временами она сгибалась под тяжестью двусмысленного положения, но и здесь ей на помощь приходил образ любимого. «Когда мне случится без ума грустно, – говорила она, – то я заберусь в свою горницу и скажу громко: “Жуковский!” – и всегда станет легче»[147].
Машина душа слишком истончилась от внутренних переживаний, она ясно предчувствовала свою раннюю кончину и, будучи беременной, писала: «Младенец мой! Всякое его движение восхищает, возносит душу. Мне равно хочется остаться с вами и возвратиться к Тому, который дал мне вас и его»[148]. Более того, Маша составила прощальное письмо Жуковскому на случай своей смерти родами. «Друг мой! – писала она. – Это письмо получишь ты тогда, когда меня подле вас не будет, но когда я еще ближе буду к вам душою. Тебе обязана я самым живейшим счастьем, которое только ощущала! Ты научил меня достойным образом обожать моего Создателя, Отца, Того, Который взял меня к Себе затем, чтобы узнать еще большее блаженство… Жизнь моя была наисчастливейшая, выключая два, три дурных воспоминания. Я не имею причины пожаловаться на нее, и все, что ни было хорошего, – все было твоя работа. Ангел мой! Одна мысль, которая меня беспокоит, есть та, что я недовольно была полезна на сем свете, не исполнила цели, для которой создана была… Думай обо мне с совершенным спокойствием, потому что последнее мое чувство будет благодарность… Будь второй отец моей малютки и сын моей матери. Друзья, не жалейте обо мне, я уверена в милосерд…»[149] Тут обрывается это трогательное выражение верующей, кроткой и светлой души Маши. Она осталась жива после первых родов, но рождение второго ребенка привело ее к смерти. И Жуковский все-таки получил это письмо, услышал этот «голос с того света», которым Маша, подобно героине его же стихотворения, утешала своего любимого.
На смерть Марии Мойер отозвался поэт стихотворением, завершающим цикл произведений, посвященных его трагической любви. Жуковский описывает свою последнюю встречу с Машей и благоговейно всматривается в ее смерть как в священное таинство.
140
Жуковский. I. С. 329.
141
Там же. III. С. 482.
142
Там же. С. 485.
143
Жуковский. I. С. 184.
144
Там же.
145
Там же.
146
^ткинский сборник. М., 1904. С. 219.
147
Там же. С. 223.
148
Там же. С. 239.
149
Там же. С. 285–286.
150
Жуковский. I. С. 303.