Три имени вечности

Он протянул руку и, осторожно приняв из рук Глеба гитару, осмотрел ее. По-видимому, он остался доволен ей, поскольку ничего не сказал, лишь удовлетворенно хмыкнул. Покрутив колки и подстроив струны, он сделал вдох и…

Глебу показалось, что окружающий мир вскипел и вышел из берегов, словно бурная река! Невероятный по силе взрыв потряс пространство – Аксентий взял первые аккорды – мощные, стремительные, полновесные и идеально выверенные. Исполняемое им произведение Глеб узнал с первого такта. Это была куранта из первой лютневой сюиты Иоганна Себастьяна Баха, одно из известнейших и исполняемых гитаристами произведений. Всего три с половиной минуты длится эта куранта, но в ней сконцентрирована вся сила и математическая выверенность баховского гения. Мощные узловатые пальцы левой руки Аксентия буквально летали по грифу гитары, чуть ли не покрывая его целиком, но нигде они, эти, казалось бы, неуклюжие и приспособленные только для физической работы, пальцы не промахнулись, не сделали ни одной ошибки. Ни одного неверного, дребезжащего или глухого звука не услышал Глеб. Все было сыграно идеально, все переходы от форте к пиано и обратно были соблюдены в точности.

Закончив играть куранту, Аксентий сделал небольшую паузу и исполнил еще одну пьесу Баха – прелюдию к третьей лютневой сюите, произведение, часто исполняемое в концертах ведущими гитаристами мира. Прелюдия эта состоит из двух частей, первая из которых звучит торжественно и возвышенно, а вторая часть, presto, словно представляет из себя длинный и витиеватый рассказ о том, что жизнь человеческая вечна, о том, что впереди нас ждет красота и гармония.

Последний звук утих. Глеб сидел молча, не в силах поверить, что это возможно. Здесь, у лесного костра, обитатель далекой заимки, бородатый могучий тун, давал ему урок игры на классической гитаре. Нет, это был даже не урок, это был настоящий мастер-класс!

– Как у тебя так здорово получается? – воскликнул Глеб восторженно. – Тут же только нотного текста страниц шесть!

– Восемь. Да для меня это ничто. Я почти всю музыку Баха в переложении для гитары переиграл. …Нету его, Баха, выше. Это гигантище такой, что прямо и не пересказать… – Аксентий махнул своей ручищей. Было удивительно, как такие огромные руки могут извлекать из хрупкого музыкального инструмента звуки, словно пришедшие с самых дальних высот неба. Глеб поразился той глубине, которую он открыл в своем спутнике. Невероятные пласты духа таились в этом человеке, который жил уединенно в глухой тайге.

– Да, – повторил Аксентий, – ноты запоминать дело нехитрое, но это не главное… музыка-то, она ж не в нотах сидит. Музыка, она тут, около нас живет, – он обвел рукой вокруг себя, – но невидимой она остается, пока ты через душу свою ее в мир не выплеснешь.

– Ноты тоже важная вещь, – заметил Глеб. – Если б не было нот, вся музыка, которую композиторы придумали, забылась бы или исковеркалась бы до неузнаваемости. И так уж многие исполнители написанную авторами музыку переиначивают… А уж без нот…

– Ты и прав и не прав, Глеб. – Аксентий потряс кистями рук, разминая пальцы. – Вся музыка, которая была написана когда-то в мире, никуда не пропала. Она существует и будет существовать вечно. Она вся находится на складе.

– Где-где? – переспросил Глеб.

– Ну, где… на складе. Есть такая штука где-то там, – Аксентий махнул рукой вверх, в направлении неба. – Склад, в общем.

– Хранилище что ли?

– Ну да, пусть так, хранилище. Космическое хранилище. И вот на этом самом складе-хранилище спрятана вся музыка, которая была когда-либо написана. И даже та, которая еще не написана и тем более не сыграна никем и никогда.

– А где это хранилище? – спросил Глеб с огромным интересом. – Как его найти?

– Где? Да тут прямо где-то, вокруг нас. Она же есть всегда, музыка. Но чтоб ее услышать, нужно обязательно… нужно стремиться к этому. Всей жизнью своей стремиться, все в своей жизни положить на это стремление. И проявить музыку через себя, через душу свою. И тогда, когда духовная часть музыки соединится с твоей физической частью, вот тогда и родится в этом мире настоящая музыка.

«Что-то такое я уже когда-то слышал», подумал Глеб, а вслух спросил:

– А ты был на этом складе, Аксентий?

– Был, – коротко ответил он. – Несколько раз. Да это только говорится так, что там склад, а на самом деле это… как ты там говорил? Принцип формы.

– Но тогда, значит, ты можешь найти те музыкальные произведения великих композиторов, которые были утеряны? Например, «Адажио» Альбинони.

– Этого адажио не существовало никогда, – засмеялся Аксентий. – Это ж известная история. Тот итальянец, который будто бы нашел обрывки нот на руинах разбомбленной библиотеки, просто все выдумал. Он написал это адажио от начала и до конца сам.

– Сам? – поразился Глеб.

– Ну, почти сам, – уточнил его спутник. – Он как-то смог влезть в этот самый космический склад и вытащить оттуда произведение без автора. И приписал его тому старинному итальянцу.

– А ты сам пишешь музыку? – поинтересовался Глеб.

– Не, не умею… Так, иногда таскаю с того склада кое-что, потом как-нибудь тебе покажу. А сейчас спать пойдем…

– Где же мы будем спать? – Глеб оглянулся по сторонам. – Палатку-то не взяли…

– Спать тут и будем, у костра, – Аксентий, возвращая гитару.

– А если дождь пойдет? – забеспокоился Глеб, глядя в небо на сгущающиеся тучи.

– Не пойдет, – засмеялся его спутник. – Я же все-таки тун. Договоримся как-нибудь…

***

Дождь так и не собрался. Яркое солнце освещало утренний лес так, как будто стремилось проникнуть во все его самые дальние уголки. Глеб проснулся рано, но Аксентий уже сидел на принесенном вчера бревне и глядел на другой берег, словно высматривая там что-то. Услышав, что Глеб пошевелился, он повернулся и махнул рукой, подзывая к себе:

– Вон, погляди, на другом берегу сосны выстроились в ряд, как стена. Потому и звуки вчера тут так хорошо разносились. Акустика хорошая, как в зале. Ты петь-то умеешь? – неожиданно спросил он.

– Не очень хорошо пою, – признался Глеб.

– Да-а-а… – протянул тот. – Как же ты Вакулю-то петь будешь? Ведь не пропустит тебя он.

Глеб уже и забыл про давешнего болотного духа. Он вспомнил о том страхе, которого натерпелся, пока шел через колышущееся болото, и спросил обеспокоенно:

– А что же делать? Я петь умею, но… не так, как в опере…

Он не кривил душой – и в самом деле его пение годилось в лучшем случае для бэк-вокала в рок-группе.

– А ты не мог бы мне показать хоть что-нибудь, а, Аксентий? – Глеб просительно посмотрел на своего спутника. – Ведь ты же умеешь, сам говорил.

– Показать? – нахмурился тот. – Тебе? Да разве за день-другой чему научишься? Хотя, могу, конечно, показать... Ладно, надо только сначала дыханию правильному тебя научить. Только ты встань лицом к тому берегу, чтоб всем слышно было.

– А кому – всем? – спросил Глеб,

– Всем в лесу. Ты, главное, дыхание бери быстро, в живот, чтоб у тебя ребра раздвигались пошире, как у собаки, – Аксентий показал на валяющегося рядом с ними пса, бока которого мерно ходили при вдохе и выдохе. – А потом выдыхай ровно, без рывков всяких и перерывов. Тогда и звук у тебя будет нормальный, ровный.

Два часа у Глеба ушло на то, чтобы хоть как-то наладить быстроту вдоха и ровность выдоха и распеться. После этого Аксентий стал рассказывать ему о том, как правильно подавать звук область нёба, чтобы верно озвучить все резонаторы, расположенные в голове и горле.

– Есть такая штука, звуковой луч называется. Так вот, – объяснял он, – его нужно направлять в точку прямо за передними зубами и при этом словно бы катить по глотке.

– Зачем, – спросил Глеб, внимание которого к этому моменту изрядно притупилось.

– Затем, чтоб и нижние резонаторы тоже отзвучивали вместе с верхними. Вот смотри.

Аксентий спел ноту в середине своего диапазона. Звук получился полный, с глубокими бархатными обертонами – настоящий баритональный.