Сияние дурной луны

И вот как мне мечталось…

Она была крепкая, бойкая. Ее загорелое тело было переполнено соком жизни. И я бы хотел каждый день заходить в ее спальню. Делить с ней ложе и любить ее. И чтобы она рожала мне. Ибо она была хороша, и мое сердце любило ее.

— Ты что, дурак? Ты что, спустил в меня, что ли? — заморгала она огромными глазами.

И вот так окончились фантазии мои. А ведь все так хорошо начиналось.

Я схватил ее, сжал, бросил на кровать. Она смеялась, хохотала, извивалась подо мной. Смех ее начинался как легкий, звонкий девичий смешок, но тут же становился все ниже и ниже, пока не переходил в дурной гогот одержимой психопатки.

Я наконец-то свернул в узел эту вертлявую змею, поставил на четвереньки и овладел ею.

Я был уже в самом разгаре, когда она как ни в чем не бывало повернула голову ко мне, извернула спину в спираль, как кошка, и спросила:

— Когда ты в следующий раз опять в город едешь?

Я долбил ее, полностью отдавшись желанию, а она вот так просто вывернулась и посмотрела на меня.

— Еду… скоро… м-м-м…

— А привезешь еще суши? — захлопала она ресницами.

Я молчал, усиленно работая тазом — до суши ли мне было?

— Не знаю!

— Нет. Ты скажи когда! Пообещай!

И она вывернулась и соскочила.

Началась борьба. Член стоял и горел. Она извивалась и хохотала. Мы упали на пол.

— Я привезу. Завтра или после завтра. Обещаю!

Кончала она всегда очень странно и бурно. В первые разы мне всегда казалось, что она переигрывает немного. Придуряется. Но потом я пришел к выводу, что — нет. Все так и есть.

Стон ее начинался как нечто тоненькое и жалостливое, сухое и хнычащее, но потом, набирая силу, он под конец превращался в звериное рычание дикой голодной кошки.

И в какой-то момент она хваталась за меня с такой силой, что потом у меня вылазили разноцветные синяки, и рев ее обрывался. Открытый рот становился беззвучен, она выгибалась, закатывала глаза и начиналась дергаться, будто бы к ней подключали электричество.

В первый такой раз я, честно сказать, струхнул, думая, что у нее припадок, но потом даже нашел некоторое очарование во всем этом. Она дергалась в этом полуобмороке всегда беззвучно и долго еще потом лежала, как мертвая.

Придя в себя, она открыла глаза и резко встала. Взгляд у нее был абсолютно потерянный. Вся влажная от секса, она встала и прошлепала босыми ногами в соседнюю комнату. Зашла. Остановилась. Огляделась. Вернулась обратно. Огляделась. Улыбнулась. Налила воды в стакан. Выпила. Поставила стакан на крышку, и он упал. Она хихикнула и упала на кровать.

И вот только тогда она заметила следы моего преступления.

— Бля! Вовик, ты спустил в меня, что ли? — проводя пальцами между ног, прифигела она. — Ты что, реально дурак?

Я молчал.

— Трындец с тобой! Блин! Ну ты соображаловку-то включай хоть, что ли? Ну я не знаю, в самом деле!

— А что… — начал я.

— Что?! Что?! Да ничо, блин! Если я за лето нагуляю пузо, бабка меня кончит! А потом меня кончит мать. А потом они вдвоем меня кончат! А потом отдохнут и кончат еще раз! И будут долбить каждый день! А потом я приду к тебе и кончу тебя! Блин!

Она встала, подошла к умывальнику и стала подмываться.

— У тебя резинки есть?

Я отрицательно покачал головой.

Она тоже отрицательно покачала головой и зацокала.

— Купи еще резинки в городе. Так! — она залезла на кровать. — Так-с. Суши, резинки. Да я тебе сейчас список составлю! Где ручка?

Ветер стал свежим. Потемнело. Деревья сумрачно зашумели. Пошел дождь, и выключили свет. Тишина стала таинственной.

— Оставь лампочку включенной, чтобы знать, когда опять свет дадут. Блин. Вонючая тайга.

Мы сидели молча. Смотрели на дождь за окном. Она лежала на кровати, а я сидел около холодильника, за столом у окна.

Дождь стал утихать. Мы уже давно молчали, и мне хотелось сделать хоть что-то. Я открыл холодильник и увидел почти полную запотевшую литровую бутылку водки.

— Водку будешь?

Мне казалось, что она откажется и уйдет, но она согласилась.

Дождь вдруг ослаб и затих. Закуски особо никакой не было. Я сделал морс из малинового варенья. Она накинула на себя мою куртку и выбежала к дальним родственникам, что жили в доме напротив. Света так и не было. Радио молчало.

Вскоре она прибежала с большой тарелкой спелых, еще теплых помидор прямо с грядки, огурцов и тугим пучком зелени.

Мы нарезали салат. Сели друг напротив друга. Молча выпили пару стопок. Но разговор все так и не начинался.

Пятку правой ноги она поставила на стул, одной рукой обняла ногу, а второй рукой натыкивала на вилку огурцы и помидоры и не спеша ела.

— Ты думала когда-нибудь о смерти? — спросил я, наливая стопки по новой.

Она молча кивнула:

— В девятом, ой, нет, в десятом классе я влюбилась в одного мудака. Мне всегда нравились парни старше, никогда не смотрела на ровесников. Ну, мы так с ним тусили, по клубам он меня возил на дорогой машине. А потом вдруг взял и ушел к моей лучшей подруге. Охмурил эту овцу и выебал. И вот тогда я думала о самоубийстве. Господи! Такая дура была! Нашла в интернете сколько и каких таблеток нужно было выпить, чтоб стопроцентно умереть. А спасло меня то, что я напоследок решила этой сучке отомстить. У меня гадалка одна есть, очень сильный экстрасенс, ведьма, и я стала денег копить, чтоб на эту шлюшку порчу навести. И пока копила, все как-то само собой рассосалось. Тем более он и сам ее к тому времени бросил, — она задумалась, приоткрыв рот. — Вот как-то так… А ты?

— А я думал об этом, когда у меня друг умер.

— Наркоша? — спросила она в стакан с морсом.

— Что? Нет!

— Просто я подумала, что если молодой парень умер — значит, либо погиб, либо наркоша.

— Нет… он… своей смертью умер. Он… у него опухоль появилась, в голове. Сделали одну операцию, и вроде ему полегчало, а потом он внезапно впал в кому и скончался.

— И ты хотел убить себя из-за этого? Хороший был друг?

— Да… почти единственный. Мы с ним росли вместе. В классе одном учились. Вся моя жизнь была построена на нем, и когда его не стало, конечно, все начало рушиться. Я реально хотел умереть. Просто только эта одна мысль и была в голове.

— А почему не умер?

— Не знаю… все как-то само собой наладилось, — я замолчал, а потом вдруг встрепенулся. — Блядь! Но я никогда не забуду, как у меня все почернело в глазах, когда сказали, что он в морге. Пиздец… — я потер лицо ладонями и быстрее выпил еще стопку.

— А другие друзья твои… подруги?

Я забрал у нее вилку — вилка почему-то была одна — и отправил в рот пару помидорчиков.

— Ну, знаешь же как бывает? — усмехнулся я. — Ты заводишь себе друга. Все хорошо. Потом друг заводит себе девушку, они женятся, и у тебя больше нет друга, — и я опять усмехнулся.

— А ты почему не женишься?

Мы надолго замерли, смотря друг другу в глаза. Наверное, сейчас мне нужно было спиздеть что-нибудь вроде: «И я увидел в ее глазах чудесные отблески сказочной судьбы», но ничего такого я в них не увидел. Ничего, кроме красивого, теплого, карего цвета.