Сияние дурной луны

— На самом деле самоубийство — это все ложь… — задумчиво дирижируя вилкой в воздухе, произнесла она. — На самом деле человек не может убить себя. То есть… именно Себя. Свою душу, свой разум. Свое самое сокровенное и истинное Я. Потому что нельзя убить мысль, нельзя убить бесплотную душу. Самоубийца думает, что убежит от проблем и уйдет в вечный сон, но это не так, потому что жизнь вечна. Душа бессмертна… — она задумалась, и я наблюдал, как она языком вычищает остатки помидорной шкурки между зубов. — Нам всем все равно придется решать свои проблемы и отвечать за поступки.

Я пришел в себя, глядя, как ветер колышет огромную рваную паутину за окном.

— Ничоси… это кто тебе такое рассказал? — немного придя в себя, спросил я. — Попы в церкви обработали?

— Причем тут сразу попы?! — нахмурилась она и уронила вилку. — Если я блондинка — я не могу иметь собственных мыслей?!

— Нет. Почему? — улыбнулся я.

Она не спеша выела из салата все помидоры, потом вздохнула и посмотрела в окно. Дождь пошел опять с новой силой.

— Нет… Сегодня я домой уже не пойду, — объявила она. — Скажу бабке, что переночую у родственников. Сделай мне чаю.

Взяв телефон, она ушла в другую комнату и долго о чем-то разговаривала. А когда вернулась, я уже сделал для нее чашку чая.

— Вода у вас вкусная. У нас из скважины невкусная идет, с каким-то песком, а у вас вкусная.

Напившись чаю, она растянулась на кровати и замерла. Сначала у нее было серьезное выражение лица, но потом сон расслабил ее, и лицо просветлело.

Я долго сидел один, в темноте, пока не допил всю водку. Я смотрел на нее и слушал, как дождь тяжело барабанит по крыше. Я не ощущал ничего, кроме покоя в сердце, и это было хорошо, и все это было правильно…

========== Глава 8 ==========

— А вы что читать любите?

Когда девушка на свидании обращается к тебе на «вы», это, как по мне, не хороший признак.

Да и вообще, свидание — это уже само по себе нехороший признак.

Мы сидели в буфете театра, ждали начала сеанса — или как это называется, и вот она решила задать кой-какие вопросы. Я думаю, она уже так давно ходила на свидания, что у нее уже образовался список вопросов, и я чувствовал себя как на собеседовании.

— Библию! — неожиданно для самого себя бахнул я.

Она приподняла нарисованную бровь.

Я вынужден был приехать в город, потому что старшая по дому, где я сдавал квартиру, насчитала какую-то оборзевшую сумму за воду моим жильцам, и мне пришлось ехать и разбираться. Мерзкая бухгалтерша, эта Императрица дебетов и кредитов, отказалась выяснять все по телефону, и я оставил томную и загорелую Ритку одну среди сирени и пионов и опять окунулся в бурлящий котел асфальта и выхлопных газов.

— Библию? — попивая кофе, купленное на мои деньги, переспросила она. — Гм… Амбарная книга иудо-христианства, и ничего больше.

Моя бабка в детстве рассказывала мне, что иудеи произошли от Иуды, предавшего Христа, вот почему они все прокляты…

— Отчего же? — невозмутимо парировал я. — Ветхий завет — ядерная смесь любви, ненависти, мести, отчаяния, слез и надежды.

Я уже хотел уезжать из города, я не собирался тут ночевать, но у моих родственников был праздник и… ну не мог же я втупую от него отказаться. Они же знали, что дел у меня никаких нет.

Это в детстве я мог веселиться без алкоголя, а сейчас я сидел с кислой рожей, ковыряясь вилкой в тарелке до тех пор, пока не плюнул на все и не плеснул себе первую рюмку коньяку.

И уже ночью, когда я не мог стоять на ногах и лежал на кровати и слушал музыку на ноутбуке, мне позвонила Солоха.

Трезвый я бы, наверно, не взял телефон… и я подумал уже об этом, но мои пьяные губы успели сказать: «Алё!». Это всегда так по пьяни — тело работает быстрее мысли.

Выяснилось, что вот эта тощая мандавошка все еще лелеяла свою идею фикс женить меня. Я уже забыл об этом, но она натурально провернула целое дело и свела меня со своей подругой.

— Умная девочка. Высшее образование! Квартира. Пошла учиться на права. В прошлом году была в Абхазии, в этом году собирается ехать отдыхать в Крым. Прекрасно готовит и не замужем!

Под трескотню солохиного голоса я рассматривал ее фото, присланное по Ватсапу: крепкая брюнетка с алой улыбкой «соблазнительно» изогнулась, помешивая кофе в чашечке за столиком на фудкорте, а за спиной у нее — кусок салона связи и фонтан.

Трезвый — я бы отказался. Но пьяный…

Я вообще не помню, как она меня уболтала. Пьяный я добрый.

И, проснувшись утром, я понял, что все уже назначено и все уже решено, и мне нужно идти.

— Это свидание. Это просто свидание… — шептал я, рассматривая свои глаза в зеркале и сбривая щетину. — Люди ходят на свидания, чтобы развлечься, получить удовольствие. Расслабься! Это будет весело. Никто не заставляет тебя на ней жениться! Это займет всего пару часов, а потом ты купишь суши и вернешься к Ритке. Придумай, о чем ты будешь говорить с этой… как ее… ну хотя бы первые фразы… а там уж само как-нибудь пойдет.

Я вглядывался в свои немного красные глаза и шептал:

— Ну, Солоха! Ну, сучка!

Я помню, в детстве она из вредности выбросила мою кассету The Prodigy с альбомом The Fat Of The Land, девяносто седьмого года выпуска, в лужу — а я слушал его круглосуточно, даже ночью во сне; и я так вскипел, что толкнул ее в яму с крапивой. И долго она еще кричала, орала и материлась, вылезая из жгучего бурьяна.

И вот сейчас мне хотелось сделать с ней то же самое!

— Ну… Булгакова еще люблю. Мастера и Маргариту.

— Собрание мещанских суеверий… — срезая ложкой кусок с купленного мною чизкейка, невозмутимо проговорила она.

— Ох… ну, а что же надо? — как-то даже растерялся я.

— Сорокина. Живой классик. Пророк… можно сказать.

Вот Ритка бы на ее месте смерила меня взглядом, выдула бы бубльгумный пузырь, лопнула бы его, слизала бы его с губ и, улыбаясь, сказала:

— Ты такой умный. Это так возбуждает! Пойдем потрахаемся!

Сердце мое наполнилось силой. Уголок губ приподнялся.

— Сорокин, — говорю. — Скучен, холоден и мертв. Потому что он полон ненависти и презрения. Полон гордыни и ощущения собственной значимости. А гордыня и ненависть всегда мертвы и холодны. Тем более, что все это его «говноебание» и «кремлевская опричнина» шокируют только в первый раз, а во второй — когда шок проходит — все это уже просто тоскливо, скучно и гадко.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Пойдемте, — говорю, — народишко уже вон толпится.

Спектакль назывался «Вестсайдская история». Какой-то ушлый автор просто переписал историю о Ромео и Джульетте, переселив их в Америку пятидесятых годов. Блин! Вот почему у меня так голова не варит?! Нет во мне капиталистической жилки! Переписал бы я, к примеру, Гамлета на современный российский лад и стал зашибать бы деньгу!

Все это глупости, конечно…

Джульетта мне понравилась. Ну… сама актриса, чисто внешне. Такая она видная была, высокая, приятная.

А Ромео оказался явно мимо кассы. Мужику уже было реально за тридцать, а я ни под каким соусом не мог принять тридцатилетнего Ромео.