Страница 16 из 31
Вдова еще только поправляла венки на могиле мужа, а в просторный автобус уже набились старшие офицеры.
Иванов хмурился в ту сторону:
– Садитесь, товарищ полковник. Сейчас тронется.
– А вы?
– Дома помянем, когда вернемся… Не рассчитывали там на нашу команду…
– В таком случае, если не возражаете, я с вами…
По возвращении в поселок все они, включая дежурного старшину, а также двоих участковых, собрались в кабинете оперуполномоченного. Участковых звали Молебнов и Богомолов. Иванов резал колбасу, сержант Гуща разливал в стаканы водку, купленную вскладчину.
Взяли, конечно, не одну бутылку. Михалыча называли «товарищ полковник» и вновь обещали помочь в сборе материала. Знали бы, сукины дети, кого приютили! Широкая фуражка и «большие» погоны окончательно стерли недавний образ. Тем более что сбежавший тип был кучеряв, бородат, а полковник лыс, как младенец.
Они подняли стаканы и выпили. А потом закусили. Пусть земля будет пухом генерал-майору. Он честно отслужил свой срок…
Разуметься, половинкой стакана не обошлось, повторили, поэтому вскоре полковника называли Толик, а тот чувствовал себя как рыба в воде.
Хозяин кабинета распахнул настежь окно. Гроздья бурой черемухи тянулись к подоконнику. В случае чего, отсюда можно было скакнуть, уцепившись в дерево.
Чуть позже «эскадрон гусар летучих» находился в состоянии – хоть кол на голове теши. Никто им сегодня не указ. У них поминки.
В этот момент дверь тихо скрипнула, и в помещении образовался худощавый мужик лет сорока – черные волосы, аккуратные усы.
Опер взмыл над столом:
– Иосиф, опять опаздываем?!
Мужик расплылся в улыбке и стал здороваться за руку с каждым. Подойдя к Михалычу, остановился.
– Анатолий Михайлович, – представил его Иванов. – А ты у нас кто?
– Иосиф… Просто Иосиф…
Михалыч протянул руку и сразу узнал его.
– Коркин, – добавил мужик. – Николай Алексеевич.
– Из грузин! – добавил Иванов.
Вокруг рассмеялись.
– На самом деле он русский, – объяснил Гуща. – Его Иванов прозвал Иосифом из-за сходства со Сталиным – в молодости. Настоящий Иосиф. Да, Иосиф?!
– Вам виднее…
– Служил? – спросил Михалыч.
– Так точно. В Социалистической Венгрии… Мог бы еще, но не судьба.
– Расскажи еще раз! – требовал Гуща. – Как дело было?! Ну!
Иосиф заупрямился: сколько можно об одном и том же. Но ему не дали рассуждать, и мужик приступил к рассказу:
– Получил я денежное довольствие, форинты, – и в карман. А жил в офицерском общежитии. Жена в Союзе находилась. Мы до армии поженились. В общем, три года отслужил и на сверхсрочную остался. Меня дома ждут, а я в Венгрии – по второму кругу… Короче, форинты в карман – и в корчму. Стоим с ребятами у стойки, по соточке дергаем, а старый корчмарь глаза пялит. Выкатил шарики и смотрит, будто я ему должен. «Чо, говорю, смотришь?» – «А ничо… Угостить, – говорит, – желаю советского товарища…» А ведь предупреждали, чтобы не связывались с местными жителями. Короче, наливает он мне стакан…
Иванов взял бутылку, наполнил свободный стакан:
– Помяни, Иосиф, нашего шефа. Потом продолжишь.
Иосиф поднял стакан, оттопырил мизинец и, жмурясь от напряжения, отпил половину.
– Слышал, – продолжил он, закусывая колбасой. – Надо было совсем отстрелить…
– А кто спорит… Рассказывай, как тебя там уделали…
Иосиф вздохнул и продолжил: – Короче, наливает он мне стакан палинки. «Хочу, говорит, видеть, как это можно выпить. Слышал, что русские пьют как лошади, но сомневаюсь пока что…» Я пропустил мимо ушей эти колкости… Все-таки со мной ребята были. В случае чего, думаю, помогут. Тяп стакан! Развел глазами – а ребят след простыл! Даже помещение будто не то – без окон и дверей. Не могло такого случиться, чтобы я вдруг перенесся.
Иосиф допил остатки водки, ущипнул копченого окуня и продолжил:
– Огляделся, короче… Рядом особа, молоденькая… Цыган из-за ширмы подмигивает, подлец. А особа тем временем липнет… Вся, как говорится, твоя. Я сграбастал ее – и в кровать, за ширму. Задрал подол – и тут понеслось… Оккупанты! Насилуют честных венгерских девушек! Журналюги, фотоаппараты, вспышки… Ад кромешный! Голова – гудит! Скрутили – и в полицию. Наши в розыск, а я в камере. С горем пополам выдрали у венгров и сразу в госпиталь. В палату для душевнобольных. У тебя, говорят, сдвиг по фазе: перепутал время и место. Позже до меня дошло, что всё не так просто. Короче, насыпали в стакан какой-то дури.
Иосиф вновь ущипнул окуня.
– Короче, когда мне рассказали о возможных последствиях, что могут посадить за покушение на изнасилование, я даже обрадовался, что попал в психушку. Меня возвратили в Союз – и снова в психбольницу. Через три месяца уволили в запас по болезни. Так-то вот… Пытался попервости поступить в милицию, но отказали…
Народ начинал шуметь. Настало время, когда говорят все враз, и никто не желает слушать. Надо было закидывать удочки, и Михалыч спросил:
– А что, ребята, служить здесь можно. Лес, грибочки…
– Можно, – подтвердил Иванов. – ОМОН пригнали, всех на уши поставили.
– Кого ищут – сами не знают…
– Как не знают! Он же меня удавил, собака! – Гуща уставился Кожемякину в лицо. – Как даст костяшками по ребрам – у меня и поплы-ы-ло. Очнулся – кругом никого. Один суп кипит на плитке.
– Но ты ведь живой. Тебя специально оставили, чтобы нес правду людям…
Процесс пошел в заданном направлении. Оставалось слегка подправлять, задавая нужный темп.
– О ком речь, мужики?
– Да тип один, – отвечал Иванов. – На тебя походит, Михалыч.
– Не походит! – воспротивился Гуща. – Тот был худощавый и выше. Во-вторых, как черт весь лохматый – лица не видно. Из деревни привезли – он и давай права качать…
– Презумпцию вспомнил… – Иванов расправил плечи. – Зато теперь у нас будет начальник. Постоянный. Хватит с меня. Устал я быть временным. Я опер и сдохну, возможно, опером…
– Серьезно, что ли? – не верил Гуща.
– Майора обещают какого-то….
Гарнизон приуныл. Никому не хотелось, как видно, иметь начальника, навязанного сверху.
Иосиф вспомнил:
– Короче, мужики, за что генерала убили?
Иванов набычился, сложил губы, шевеля головой, словно конь в хомуте:
– Убили и нас не спросили. Ты скажи нам, Иосиф. Ты человек из народа, а мы так себе. Полиция, одним словом. Ответь, когда мы жить начнем по-людски? Только правду скажу. Когда заживем?
– Никогда.
– Да ты что?!
– Смотрите сами… Жили мы плохо при Леониде Ильиче, как говорят. Что же нам теперь-то мешает? Вот я вам и отвечаю, что никогда. Не будем мы жить по-человечески. Потому что мы идиоты. Хотя, может, с этим вы не согласны…
– Нет! – крикнул Гуща. – Мы не идиоты!
Иосиф вскинул руки:
– С дурака взятки гладки…
– Давай стакан, Иосиф…
Булькнула водка. Зашипела газировка. Хрустнула хлебная корка под лезвием ножа. Иосиф закатил глаза, опрокидывая голову, и опять-таки оттопырил мизинец. Иванов тихо цедил сквозь зубы. А Гуща, выплеснув свою дозу, словно в воронку, торопливо утер губы ладонью, поймал на столе вяленую рыбину. Был генерал – и нет его! Но есть ребята, которые еще послужат. Даст бог, они за генерала скажут слово.
Иванов протянул руку, щелкнул выключателем старого телевизора. Аппарат стоял на узком столе в углу, заваленный с боков картонными папками. Телевизор разогрелся, на экране появилось изображение: невысокий мужик в окружении нескольких дам давал интервью:
– Господа, данное происшедшее является результатом необдуманного шага. Возможно, с течением времени нам удастся понять ситуацию, но сейчас мы не можем делать выводы. Остается лишь сожалеть. Я приношу свои извинения, если кого-то задел… Мне жаль пострадавшего Раппа, который в результате неразберихи получил ранение и вынужден находиться на излечении… Никто в этом прямо не виноват…
– Сука, – сказал Иванов, глядя в экран. – Одно название, что губернатор. Сплошные совпадения. Вот увидите, дело спустят на тормозах. Самого же потом и обвинят, покойного. Скажут, пьяный был в стельку, не соображал…