Страница 28 из 101
белого.
В Речном Королевстве его бы высекли плетьми, а то и повесили бы за столь
непочтительное обращение к благородной даме, но здесь, в далеком баронстве на северо-западе
Ильсильвара, его слова прозвучали естественно и даже обыденно.
— Могущественные силы, постижению которых посвящена моя жизнь, желают черных
голубей и оскорбятся, если я предложу им белых… — Гордо сообщила Дейри, но тут же сбилась
на менее пафосный тон. — Что, совсем черных нет? Ну давай тогда хотя бы серого…
Кряхтя, Этхоль поднялся, зашел в голубятню и вскоре вернулся, неся серого голубка,
которого и вручил госпоже. Пока Дейри несла птицу в свою комнату, та пару раз едва не
вырвалась, и уже в комнате Дейри замерла, сообразив, что не может отпустить голубя для того, чтобы подготовить письмо к отправке — сделай она это, ловить его потом придется по всему
помещению. И посадить птичку некуда. Ну разве что в корзину к мертвой голове. Дейри сделала
шаг в сторону церемониальных покоев, но затем подумала, что птице близость шевелящейся и
издающей звуки мертвой головы может нанести тяжелую душевную травму, и остановилась.
— Куда мне его посадить, чтобы не улетел, пока привязываю письмо? — Обратилась она к
Коте.
— Смотри!.. — Котя запрыгнул на стол и взмахнул лапками. — Делай такое заклятье.
Дейри ощутила, как меняется ее восприятие, как ее Тэннак, откликаясь на воздействие
демоненка, становится чувствительнее к тонкому миру. Убедившись, что она хорошо видит то, что он хотел показать, Котя начал творить простое заклятье, проговаривая его ключевые элементы
вслух на одном из демонических диалектов. Дейри почувствовала, как будто ее внимание и волю
что-то захватывает… впрочем, Котя тут же развеял чары, не доведя их до конца.
Дейри заглянула в глаза голубю и, прежде чем применить магию, зловещим тоном
изрекла:
— Я порабощу тебя, жалкое создание!
Голубь посмотрел на нее недоуменно. Однако, уже через несколько секунд его застывший
взгляд вовсе перестал выражать что-либо, а трепыхания прекратились. Дейри аккуратно опустила
птицу на стол, положила письмо в легкий пергаментный футлярчик, и привязала футлярчик к
лапке голубя. Теперь нужно было дать понять птице, куда лететь. Это заклятье она знала наизусть.
Дейри пролила из графина немного воды на стол и, погрузив в воду кончик указательного
пальца, кое-как нарисовала влажный кривой узор вокруг голубя. Наклонившись, она зашептала
заговор, вызывая в своем воображении путь, который предстояло проделать птице, и образ
адресата. Важнее мысленных картинок было ощущение направления и Слепок Керстена, но и об
этом она не забыла. Выполнив все необходимое, она открыла ставник, взяла голубя, и, вытянув
вперед руки, напутствовала его:
— Лети и возвращайся с ответом!
Теперь оставалось только ждать. Немного постояв у окна, Дейри вернулась к чтению
«Совиной тени». Продираясь через хитросплетения Искаженного Наречья и сквозь запутанные
рассуждения Геберта Ханлоя, написанные хотя и обычным языком, но изобилующие весьма
сложными понятиями и философскими терминами, Дейри изредка обращалась к Коте за
комментариями. Котя, счастливый от того, что на него обращают внимание, с удовольствием
разъяснял хозяйке трудные места — преимущественно с помощью пантомимы, но иногда
приводил различные сравнения, пословицы и поговорки — как правило, не к месту. В тех случаях, когда Дейри понимала, что он несет откровенную чушь, она обижалась и грозила, что больше
никогда не обратится к демоненку за советом — но уже через минуту задавала очередной вопрос.
Так прошло два или три часа. Уже наступали сумерки, когда послышалось хлопанье крыльев.
Голубь влетел в окно, сделал круг по комнате и сел на одеяло. У Коти загорелись глаза, он припал
на четыре лапы, забил хвостом из стороны в сторону и сжался, готовясь к прыжку. Дейри
поспешно схватила голубя и вытащила из футляра письмо. Котя шумно приземлился на то место,
где только что находилась птица — но Дейри проигнорировала его шалости. Она жадно читала
письмо. А письмо, меж тем, было следующего содержания:
«Дейри эс-Шейн, дочери Тарока эс-Шейна, барона Ранкедского
Госпожа Дейри! (если только уместно называть вас «госпожой», ибо Вы есть особа
вздорная и развращенная, и от того не заслуживаете вежливого обращения) Сообщаю Вам, что
Ваше послание мною получено и прочтено, хоть Вы и поклялись более не слать мне писем после
того, как я твердо сказал Вам, что между нами все кончено, раз и навсегда. Однако Ваши
старания совратить меня с того узкого пути, коим я следую, используя для этой низменной цели
любой, даже самый малейший повод (я более чем уверен, что вторжение северян — вовсе не
настоящая причина Вашего письма) совершенно бесплодны. Неужели Вы полагаете, что нам, благородным эс-Финлам, неизвестно, что происходит в землях по соседству? Для того, чтобы
быть в курсе событий, нам нисколько не требуется помощь богопротивных карлов, живущих в
темноте подземелий и ненавидящих свет. Птицы, которых брат рассылает У нас достаточно
иных способов узнавать то, что нас интересует, и пусть для Вас останется тайной, каковы эти
способы, ибо, как говорят — «женщине, ведьме и еретику не рассказывай лишнего» — а Вы сразу
и то, и другое, и третье. Не желаю Вам ничего (кроме, пожалуй, лишь вразумления и скорейшего
обращения к Свету, если только это еще возможно) и за сим прощаюсь с Вами, лелея надежду, что более Вы не станите докучать мне.
Керстен эс-Финл, сын Зайрена эс-Финла, барона Йонвельского.»
Возмущенно шипя, Дейри вскочила с кровати и бросилась к письменному столу. Эмоции
переполняли ее. Она, помятуя о старой дружбе, сделала шаг ему навстречу, а он! а он!..
Ее ответное послание было совсем коротким и содержало лишь одно-единственное слово
— написанное, впрочем, столь крупными буками, что занимало весь лист:
«ДУРАК!!!»
Глава 8
Керстен эс-Финл, семнадцатилетний сын барона Зайрена Йовельского, скомкал письмо и
выкинул его в окно.
— Прочь, глупая птица! — Он раздраженно вытолкнул голубя наружу. На носу великие
события, а тут эта ведьма со своими глупостями!
Керстен расправил плечи и глубоко вздохнул, успокаиваясь. Ничего, он справится. Он
пройдет все испытания, посланные свыше — и тем самым заслужит милость Владык Света.
Хотя в иных странах Ильсильвар почитался центром ереси и свободомыслия, он вовсе не
был страной, обитатели которой, как один, придерживались лекханитской ереси. Настоящих
лекханитов было весьма немного, это было лишь одно из множества мистических и философских
учений, которые переполняли Ильсильвар — особенно в его густонаселенных центральных
регионах. Имелось множество школ, большинство из которых придерживались нейтральных
взглядов (хотя у каждой школы были свои особенности), но также в Ильсильваре допускалось
присутствие и даже проповедь сторонников как светлых, так и темных учений (при условии, что
последние не станут практиковать наиболее вызывающие аспекты своей мистики — вроде
человеческих жертвоприношений). Свобода приемлит даже тех, кто выступает против свободы и
порицает ее — им предоставляют право говорить наравне с остальными. Неизбежное следствие
свободы — веротерпимость: в обществе, где каждый имеет право проповедовать свои идеи,
поневоле приходится защищать свои убеждения словами, а не оружием, ибо со всем миром
воевать невозможно. Ильсильварские философы, мистики и богословы могли отчаянно ругаться
друг с другом, но костров, на которых одна сторона сжигала бы адептов другой, в этой стране не