Бог. История человечества

Даже если чисто теоретически допустить, что религия может снижать влияние эгоистичного поведения в обществе, это по-прежнему недостаточно объясняет, как или почему религия возникла изначально. То, что мы именуем «религиозной моралью», не играло никакой роли в духовной жизни первобытных людей. Вера в «божественного законодателя», который определяет, что хорошо, а что дурно, появилась менее 5000 лет назад; вера в посмертное вознаграждение за надлежащее поведение еще моложе.

Боги Древнего мира едва ли были нравственными – они стояли выше пустяковых забот человеческой морали. Боги Месопотамии и Египта были жестокими и дикими; человека они считали прежде всего рабом своих прихотей. Греческие боги были капризными, тщеславными, корыстолюбивыми существами, которые возились с людьми шутки ради. Яхве – ревнивый бог, который постоянно требует убить всех мужчин, женщин и детей, которые не поклоняются одному ему. Аллах – воинственное божество, которое устанавливает множество драконовских наказаний в этой и последующей жизни для тех, кто ему противостоит. Как эти боги, для которых нравственность в лучшем случае за гранью их интересов (а в худшем случае они просто безнравственны), могли служить образцом морального поведения для людей?

В конечном счете все эти вроде бы разумные и общепринятые теории происхождения религиозного чувства имеют одну общую черту: они описывают то, что делает религия, а не то, откуда она взялась, как и почему возникла. Несмотря на все, что мы, казалось бы, знаем, есть доказательства, что религия не делает людей хорошими или дурными. Она не управляет нашим поведением и не способствует сотрудничеству в обществе. Она повышает альтруизм и формирует моральное поведение не в большей и не в меньшей степени, чем любой иной общественный механизм. Она не обладает по природе своей сплачивающим действием. Она не увеличивает преимущество одной соперничающей группы перед другой. Она не всегда утешает разум или успокаивает душу. Она не снижает тревожность автоматически и не способствует репродуктивному успеху. Она не содействует выживанию сильнейших [17].

Процитируем антрополога Скотта Атрана: религия «материально затратна, неумолимо противоречит фактам и даже здравому смыслу. Религиозная практика дорого обходится и с материальной точки зрения (хотя бы если учесть время на молитву), и с эмоциональной (вызывает страхи и надежды), и с когнитивной (развиваются и основанные на фактах, и противоречащие здравому смыслу системы верований)». Поэтому, как заключает Пол Блум, «религиозные верования – маловероятный кандидат для биологической адаптации»[18].

Но если это верно, если религиозный импульс не приносит адаптивного преимущества, а следовательно, не обладает эволюционным смыслом, то почему религия вообще возникла? Что подстегнуло анимизм наших далеких предков, их первобытную веру в себя как в воплощенные в теле души? Если религиозный импульс Адама возник не в ответ на его страхи или поиск предназначения, если он не связан с окружающей его средой или его тревожностью, если он не особенно помогает Адаму адаптироваться и выжить, как он вообще стал эволюционным фактором?

Ответ, видимо, состоит в том, что таковым он не стал. По крайней мере, это утверждают ученые нового поколения, которые в последние несколько десятилетий применяют когнитивный подход к проблеме истоков религии. Столкнувшись с эволюционной загадкой универсальности веры в сверхъестественное, эти ученые дают на нее принципиально новый ответ: религия, по их словам, – это не эволюционная адаптация; это случайный побочный продукт какой-то другой адаптации, предшествующей эволюционной.

3

Лицо на дереве

День у Евы начинается рано – гораздо раньше, чем у Адама. Еще до того, как взойдет солнце и лесная подстилка озарится светом, она разбудит детей и поведет их в лес, чтобы проверить поставленные накануне силки. Пока дети будут лазать по деревьям, собирая плоды, орехи и птичьи яйца из оставленных гнезд, Ева добьет и соберет попавшуюся дичь. Потом вся семья зайдет по колено в ближайшую реку, разыскивая в воде крабов и моллюсков, да и все остальное, что водится в воде и можно съесть. Возможно, им повезет и они найдут мертвое животное, тело которого разложилось, а плоть склевали птицы. Ну и пусть: они соберут кости, разломают их и выдолбят костный мозг, чтобы принести его в лагерь.

Так Ева и дети добывают большую часть пропитания для семьи. Адаму на то, чтобы выследить бизона, может понадобиться неделя. А Ева может приносить такое же количество еды раз в пару дней. В конце концов, полкило орехов содержит столько же жиров и белков, сколько полкило мяса, к тому же орехи не сопротивляются. Наши палеолитические предки в основном были охотниками, но выживать им помогали собирательство и копание в отбросах, чем в основном занимались женщины и дети.

А теперь представьте себе, как Ева с детьми бредет домой. Еще не до конца рассвело, и внезапно уголком глаза она видит, как сквозь деревья на нее смотрит чье-то лицо. Она цепенеет. Мышцы напрягаются. Кровеносные сосуды сужаются. Учащается пульс. Адреналин наполняет ее организм. Она готова драться или бежать.

А потом она присматривается и видит, что это вовсе не лицо, а сучки на стволе дерева. Мышцы расслабляются. Пульс нормализуется. Она с облегчением вздыхает и продолжает свой путь через лес.

Теоретики когнитивной науки дали терминологическое название тому, что только что испытала Ева. У нее включился так называемый гиперчувствительный датчик действия (Hypersensitive Agency Detection Device, HADD). Этот биологический процесс появился в нашем далеком эволюционном прошлом, когда гоминиды были все еще волосаты и сутулы. В общих чертах, HADD заставляет нас считать человеческие действия причиной любых необъяснимых событий, будь то раздавшийся в отдалении звук, вспышка света в небе или облачка тумана, стелющиеся по земле. HADD объясняет, почему мы считаем, что каждый ночной звук обусловлен чьими-то действиями.

Наша врожденная склонность приписывать участие человека природным феноменам может иметь очевидные эволюционные преимущества. Что, если бы то, что увидела Ева, было не деревом, а, например, медведем? Разве не лучше перестраховаться? Ничего страшного, если принять дерево за хищника, но явной ошибкой будет принять хищника за дерево. Лучше ошибиться, чем быть съеденным.

Приведенный пример ясно дает понять, как HADD повышает шансы Евы на выживание. Однако, согласно группе когнитивных психологов, изучающих религию, чувства Евы в этом темном лесу – это не просто бессознательная реакция на потенциальную угрозу. Это основа для нашей веры в Бога, истинные эволюционные истоки религиозного импульса.

Когнитивное изучение религии начинается с простой предпосылки: религия – это прежде всего неврологический феномен. Иными словами, религиозный импульс – это в конечном счете функция сложных электрохимических реакций мозга. Конечно, сам по себе этот факт нельзя назвать убедительным наблюдением, и он не может ни приуменьшить, ни развенчать религиозные чувства. Каждый импульс – каждый без исключения – порождается сложными электрохимическими реакциями в головном мозге. Так с чего бы религиозному импульсу быть иным? Знание нейронной механики религиозного импульса никак не умаляет достоинств религиозных чувств, как и понимание химических процессов, стоящих за романтическим влечением, не делает наши чувства менее реальными, а их объект менее достойным. Майкл Дж. Мюррей, один из ведущих мыслителей в этой области, отмечает: «Тот факт, что мы обладаем верованиями, которые возникают благодаря мыслительным реакциям, появившимся в ходе естественного отбора, сам по себе не имеет никакого отношения к оправданию этих верований»[1].

Так или иначе, если религия – это действительно неврологический феномен, то, возможно, истоки религиозного импульса стоит искать там же, где и любых импульсов, – в головном мозге.