Сам ты Любаша

— У тебя такой глупый вид, просто… не могу смотреть. Сделай нормальное лицо, что ли.

— А себя ты видел? — обиделась Любава. — Хоть бы оделся, а то срам один.

Кирилл машинально опустил глаза вниз, ранее ему как-то не пришло в голову обратить внимание на этот момент. Щеки тут же непроизвольно залились густым румянцем и противный смех оборвался. Посмотреть было на что, она права. И то, что оно сейчас ммм… вроде как его… Конечно да, нечего сказать.

— Любаша, — безуспешно поискав взглядом какую-нибудь подходящую одежду, вынужден был попросить он, — скажи, пожалуйста, где твой чертов сарафан?

— Зачем он тебе? — откровенно заржала Любава, сама не понимая своего веселья. — Ты и без него неплохо смотришься. И вообще, сам ты Любаша.

— А когда вот так ржешь, еще хуже. Выглядишь, как идиот, — наконец найдя какую-то серую майку, попытался испортить ей настроение Кирилл.

— Ну, так это вообще-то ты и есть, между прочим. Ладно, внизу он где-то валяется, сейчас схожу. Только не плачь.

Зачем она так себя ведет, совершенно непонятно, да и он тоже хорош. Более неуместной ситуации представить трудно. Слабая попытка сделать вид, что ничего страшного и всё вот-вот само наладится?

— Что… что это такое? — едва успев надеть сарафан, Кирилл почувствовал обжигающий холод, как в детстве, когда подлым образом ледышку за ворот засовывали. От маленького кулона, до этого мирно висевшего на груди. Прежде чем побледневшая Любава успела ответить, поверхность небольшого зеркала, ранее совершенно точно не бывшего волшебным, потемнела и стала липкой и вязкой на вид… только выхода оттуда девочки с черными волосами не хватало. Но вместо героини культового японского ужастика (неизвестно, к счастью или нет) на опять ставшем гладким зеркале проступила тень мужчины, кстати, тоже длинноволосого брюнета, чуть с проседью. Великий волхв Ратмир (что это он, Кирилл сумел догадаться) слегка смахивал на Гинера и страшным не казался.

— Любава, пора домой, погуляла по миру и хватит, — тоном молодого папаши, журящего пытавшуюся сбежать из песочницы трехлетку, произнес Ратмир. — Себя показала, людей посмотрела, — уже не столь медовым тоном продолжил чародей, переведя взгляд на настоящую Любаву. — Понравился добрый молодец?

— Нет, конечно, — на всякий случай поспешил заверить строгого отца Кирилл. — Вот ещё… ни капельки. — Самый первый пришедший на ум ответ: Я не Любаша, то есть не Любава, — он оставил при себе.

Стоявшая всё это время столбом Любава (появление любящего папаши, казалось, напрочь деморализовало ее) вдруг изо всех сил швырнула в зеркало первое, что попалось на глаза, — забытую на тумбочке чашку. Звон разбитого стекла и брызнувшие во все стороны осколки заставили Кирилла вскрикнуть и присесть, закрыв лицо руками. В нормальном своем виде (вернется ли он когда-нибудь?) так по-бабьи он бы точно не отреагировал. Хорошо хоть в обморок не упал, тьфу.

И это что, всё? Так можно было?

— Нет, не всё. Так просто от него не избавиться, к сожалению, — быстро и оттого чуть неразборчиво заговорила Любава, нервно переплетая пальцы. — Берегись его, он… он хочет, чтобы я родила ему наследника… то есть теперь ты.

Она с легкой издевкой это сказала, или показалось?

Вот это поворот.

— Что? — Кирилл не поверил своим ушам. — Как это… ты же его дочь вроде как…

— Вот так вот. Амулет не снимай, он связан со мной. Постарайся меня позвать, если худо будет. А не будешь знать, что делать, расслабься и не думай… тело все помнит.

Ну, нормально — хотел было возмутиться Кирилл. — Ты всего лишь с Зенитом играть полетишь, а мне от старого извращенца отбиваться… в вашем отсталом мире к тому же. Так нечестно. И еще добавить: Я против.

Как будто оно что-то решит. Но не успел даже рта открыть, потому что в следующую секунду Любава осталась в комнате одна, даже не поняв как.

***

Теперь это её жизнь и её тело… так получается. И ей определенно больше повезло. Критически рассматривая себя в собранном из осколков зеркале (это было уже не просто зеркало), попыталась улыбнуться Любава. И она не уверена, что огорчена и на самом деле хочет вернуть всё, как было. Неудобно получилось, конечно, и нехорошо с ее стороны, но…извини Марти, тебя смыло.

— По аэродрому, по аэродрому, лайнер пробежал, как по судьбе. И осталась в небе светлая полоска… — фальшиво, с несвойственной оригиналу экспрессией замурлыкала Любава сами по себе всплывшие в сознании слова давно забытой современниками песни. И небрежно плюхнулась с ногами на кровать, аккуратным движением пальца разблокировав смартфон Кирилла. Такие мелодии пришлись ей более-менее по нраву, от популярных сразу начинала болеть голова.

— Вот и все, что было, вот и все, что было, ты как хочешь это назови, — зато грузинский акцент получился, как настоящий.

Ну, зато ты теперь проживешь гораздо дольше, чем мог бы. Так-то всего лет сорок оставалось, ну, пятьдесят максимум… очень мало. А в моем теле сможешь жить сотни лет.

Любава прекрасно знала, что люди больше всего боятся смерти и самая заветная мечта любого из них, стоящая всех остальных — жить если не вечно, то очень долго, гораздо дольше одного мимолетного жизненного срока.

Так что и ты получил от меня подарок, всё честно. За всё же надо платить, как известно.

А ей завтра на тренировку противную, не удастся украденный у злой судьбы день прожить в своё удовольствие, как же жаль… и играть придется. Что у нее получится, Любава не сомневалась, но как же не хотелось. С удовольствием провела бы дома целый день, и еще. Выходить в широкий суетный мир не тянуло и долго ещё не потянет, интернета достаточно.

Может, уволиться и не пинать этот дурацкий мяч? Нет, нельзя, наверное… Возможно, Кирилл еще вернется в свое тело, а она его любимой работы лишила. Нехорошо с ее стороны, да, и не только это. Хотя она и не виновата, что так вышло, не нарочно это подстроила. Нет, не сможет она все-таки просто забрать себе это тело и жить чужую жизнь как ни в чем не бывало. Будь ровесницей Ратмира, смогла бы, а сейчас нет. Но какое-то время можно же… К своему телу она больше привыкла, в этом навсегда остаться… ну такое. Женщиной быть привычнее и больше нравится, даже несмотря на всяческие проблемы, коих у мужчин безусловно меньше. Коснувшись рукой подбородка, Любава недовольно поморщилась. Побриться надо, черт бы всё это побрал.

***

Что тут было при моей жизни, интересно?

Любава, в отличие от дружно надевших наушники и уставившихся в экраны гаджетов сокомандников, с жадным любопытством прильнула к иллюминатору. Этим риторическим вопросом она задавалась практически постоянно, хотя ответ напрашивался сам собой, если чуть подумать. Те же самые леса, реки и поля и были, разумеется, тысяча лет слишком малый срок для них. Если не считать отсутствия городов, мостов, железной дороги и самолетов в небе, то ничего не изменилось. Желая во что бы то ни стало занять заветное место у окна (иллюминатора то есть), Любава в очередной раз допустила оплошность. Перехватывать за руку опередившего ее молодого нападающего и с кокетливой улыбкой просить уступить местечко явно не стоило. Само как-то вышло, прежде чем успела подумать. Любава чуть саму себя по лбу не стукнула от досады, а явно обалдевший Федя молча посторонился и пересел на всякий случай подальше.

Неловко получилось, но ничего уже не поделать. Проехали.

Главное, впредь не забывать, кто она сейчас, в паспорт почаще заглядывать и в зеркало смотреться. Впрочем, паспорт Любава и так рассматривала долго, забавно, что без этой маленькой темно-бордовой книжечки человек здесь никто и шагу ступить не может. И имена чудные, у них намного проще.

Набабкин Кирилл Анатольевич

А как бы у нее в паспорте написали? Любава Ратмировна? Странно звучит, и совсем не красиво, Любаша, наверное, и правда больше подойдет. Любовь Ратмировна… А фамилии у нее нет, придется Кирилла попросить своей поделиться. Хотя такого все равно никогда не будет.

Неосмотрительно полагая, что никаких проблем у нее не возникнет, Любава жестоко ошиблась. Беда пришла откуда не ждали, что называется. Все эти добры молодцы из команды, как на подбор статные и ладные, волновали ее, заставляя заметно краснеть и смущаться. И что самое досадное, вызывали вполне определенную реакцию ее нынешнего тела. Особенно в раздевалке — видеть полураздетых, и тем более раздетых, молодых мужчин ей отродясь не доводилось. Не ожидавшая никакого подвоха, Любава легкомысленно зашла туда после первой тренировки и уже через минуту не знала, куда деть глаза от мускулистых торсов, а обнаженные ягодицы и вовсе заставили прислониться к стене и зажмуриться. Хоть бы никто не обратил внимания на ее реакцию и не заметил, насколько она рада всё это видеть.