Сам ты Любаша

— Ратмир. — И время тянуть нельзя… только несколько минут выиграть в последний раз, перед смертью не надышишься, да, но всё же. — Я… я боюсь так сразу, давай чуть медленнее… наверное, тогда мне больше понравится. (Нет.)

Да его потом тошнить будет до конца жизни. Кажется, уже начинает.

А если взять инициативу в свои руки… нет, не в этом, конечно, смысле, тьфу, блять, тьфу, нахуй, ну зачем представил… может, полегче пойдет?

Слегка подтолкнув Ратмира на злосчастный жертвенный камень (вот бы он сгорел с ним вместе), Кирилл попытался изобразить нечто, похожее на приватный танец, неистово надеясь, что за это время случится какое-нибудь чудо. А если нет, то что?

Если максимально усыпить бдительность колдуна, войти в доверие, так сказать, со временем, возможно, получится выведать его главный секрет. Со временем? Только этого не хватало! Не просто плохой план, а самый дерьмовый на свете.

А еще иногда мужчины в возрасте умирают от инфарктов или инсультов каких-нибудь от излишней сексуальной активности с молодыми любовницами. Мда, лучше вообще не думать, что-то плохо получается. Этот вариант, даже если закрыть глаза на его фантастичность, пожалуй, еще гаже предыдущего, хотя такое и казалось невозможным. Ничего нормального не идет в голову, всё не то.

Раздеваться Ратмир не торопился. Стесняется, наверное, что в тренажерку не ходит. Ну и слава Богу, все меньше моральных травм. Не до конца подавив внутреннюю дрожь, Кирилл устроился на коленях у Ратмира, стараясь убедить себе, что это всё не по-настоящему и он вообще не он, а только роль играет… где-то тут рядом режиссер, камера, софиты. Сейчас чуть-чуть поизображает девочку по вызову (актер из него еще тот, конечно, тем более на такую роль), и всё закончится. Можно получать гонорар и валить домой.

Кстати о гонораре — Любава определенно должна ему минимум один хороший секс… потом когда-нибудь, если он наконец вернется в свой нормальный вид и оно еще будет актуально. Не вот уж прямо должна, конечно, но было бы справедливо, за такие-то мучения.

Холодные руки дорвавшегося до сладкого старого греховодника, спустив верх сарафана, вовсю изучали любашину… то есть его… то есть, наоборот, грудь. Нашел время идиотскими вопросами задаваться, нечего сказать. Хотя, может, и хорошо, отвлекает немного. Раз эта самая грудь… такая красивая, кстати… только не для этого урода уж точно (Кирилл прикусил губу, чтобы не треснуть гадкого старикашку по морде), сейчас ощущается как своя, значит, на данный момент она именно его, как это ни странно. Безупречные упругие полусферы примерно третьего размера с затвердевшими от холода сосками в любое другое время он бы рассмотрел с удовольствием, все равно было, пожалуй, впервые.

В очередной раз глубоко вздохнув, Кирилл постарался поплотнее зажмуриться, рука непонятно зачем и как сама собой скользнула Ратмиру за ворот. Неосознанно желая отвлечь, наверное, — уж лучше он сам будет дарить ласки проклятому колдуну, чем наоборот, из двух зол все же меньшее. Под темным плащом и рубашкой на груди Ратмира что-то было… странный округлый кулон на тонкой металлической цепочке.

Что за фигня? Не просто же для красоты волхв безделушку под одеждой носит.

Ладони явно балдевшего от его не особо умелых ласк Ратмира скользнули по бедрам с явным намерением развести их в стороны. Вот же чертово дерьмо… Господи… проснуться бы сейчас дома в кровати, музыку включить, чтоб нервы успокоить, кофе попить… хотя нахер кофе, чего покрепче дернуть. Иногда можно, по такому случаю уж точно, и нажраться не грех. И с содроганием вспомнить кошмарный сон, где он был девственницей из раннего средневековья, вынужденной трахаться с… этим вот паразитом с холодными руками и маньяческими наклонностями. И даже без наркоза. Нет… не получается проснуться.

Долбаный жертвенный камень, почти всегда скрытый от солнечного света, холодил не хуже рук Ратмира. Решивший все же избавиться от своего одеяния, волхв замешкался, снимая черный балахон через голову. Странное украшение блеснуло, отражая случайно попавший солнечный луч, почти прозрачные стенки скрывали в себе нечто длинное и тонкое, похожее на… Не успев осмыслить и проанализировать увиденное, Кирилл резко дернул за цепочку, не ожидая, что она легко разорвется.

Рискованный жест, но если что, можно выдать за случайную неловкость.

Створки упавшей точно к подножию одного из деревянных богов ладанки раскрылись сами собой… Ничто и никогда еще так не бросалось Кириллу в глаза и не врезалось в сердце, как блеснувшая на вытоптанной земле маленькая серебристая иголка, мир сжался до ее размера, оставив за гранью все остальное, как лишнее и ненужное. То ли какая-то неведомая сила мгновенно сбросила его с чертова камня и перенесла в прыжке на метр вперед (в этом мире все возможно, как он уже давно понял), то ли просто зашкаливающий в крови адреналин. Но прежде чем колдун осознал произошедшее, таинственная иголка (хоть бы та самая из сказки) уже лежала на узкой девичьей ладони наконец сумевшего искренне улыбнуться Кирилла.

— Что… что это у вас, папа? — совершенно невинно поинтересовался он, не будучи в силах погасить разгорающееся в глазах злорадство.

— Это так, ничего… отдай ее мне, Любавушка, — тоже казалось бы спокойно отозвался Ратмир, поднимаясь на ноги. Если бы не еле заметный тревожный блеск в глубине его глаз, можно было поверить, что и правда… ничего.

— Ничего? — повторил Кирилл, поудобнее берясь пальцами обеих рук за концы иглы. — Ничего, говоришь?

Лично сломать мудаку шею было бы, конечно, намного приятнее… Именно это Кирилл мысленно и представил, изо всех сил нажимая тонкими любашиными пальцами на концы казалось бы ни в чем не повинной швейной принадлежности. Величайшая иголка в этом мире неожиданно легко хрустнула и разломилась, как самая обыкновенная. Кирилл невольно зажмурился и чуть присел, ожидая сокрушительного эффекта — грома и молнии, бури столетия, солнечного затмения, но… все было тихо. Неужели он ошибся… и это все, конец?

Правда и Ратмира что-то не слышно. Кирилл с усилием приоткрыл глаза, разлепить веки было физически трудно.

Ратмир стоял на том же месте, глядя на него.

Нет… ну нет же…

Фигура колдуна подернулась легкой колеблющейся дымкой, как изображение на экране старого испорченного телевизора и вмиг осыпалась вниз черной пылью.

О, да!

— Сдохни, сука!

А это еще что за чертовщина? Впрочем, удивляться нечему.

Черная пыль сама собой пришла в движение, собираясь вместе… столь же черный ворон, зло взглянув на него, с негодующим карканьем взмыл прямо в небо.

— Я тебя тоже, пошел на хуй! — на всякий случай ответил Кирилл, дрожащими руками натягивая на плечи бретельки сарафана.

Ну и денек!

Взгляд упал на пузырек, по-прежнему ждавший его у подножия памятника (то есть идола) сурового бородатого бога.

— Спасибо! — может, он и правда помог, кто же знает, пробормотал Кирилл, хватая живую воду обеими руками.

Время же еще не ушло? Не ушло, да?

От вида своего застывшего лица и полностью неподвижного тела опять сильно испортилось настроение. Но он же это сейчас исправит, правда?

Не удержавшись, Кирилл осторожно коснулся своего бывшего лица, поморщившись от явного холода, и, отвинтив пробку, поспешил вылить на него прозрачную жидкость, совершенно неотличимую от обычной воды. Как незадолго до этого Ратмир вылил мертвую воду. И тут же малодушно зажмурился, боясь смотреть на результат. Может, она сейчас оживет и заговорит?

Но секунды, а, может, и минуты, текли, не привнося ничего нового… Стояла всё такая же тишина, слегка нарушаемая, если прислушаться, звуками дикой природы — чириканьем изредка пролетающих птиц, легким шелестом ветра, приглушенным плеском воды. Пришлось заставить себя открыть глаза, и ожидавший самого худшего Кирилл вздохнул с облегчением.

Его Любашино лицо явно изменилось в лучшую сторону и наконец стало живым. Кожа обрела естественный цвет, губы чуть приоткрылись, она снова дышала, хотя и очень слабо. Но… как будто очень крепко спала и просыпаться не собиралась. Попытка потрясти спящую красавицу, сначала слабо, потом посильнее, результата не принесла. Кирилл в конце концов даже отвесил бывшему телу несколько чувствительных пощечин. Но, увы, все оставалось по-прежнему.