Страница 27 из 42
Добравшись до дворца в Басре, Бишр дал аудиенцию городской знати и, заметив отсутствие Мухаллаба, поинтересовался причиной. Ему сообщили, что военачальник приветствовал его из толпы на улице, но чувствовал себя нездоровым и потому не смог лично явиться во дворец. Бишр увидел в недомогании Мухаллаба отличный повод для того, чтобы не отдать ему командование армией. Его придворные не преминули заверить хозяина, что, являясь правителем, он имеет полное право назначать командующего по собственному выбору. Но Бишр все же опасался не выполнить прямое распоряжение халифа и потому решил направить к Абд аль-Малику депутацию с письмом, сообщающим, что Мухаллаб болен, но в Ираке достаточно других военачальников, вполне способных занять его место.
По прибытии депутации в Дамаск Абд аль-Малик имел личную беседу с ее главой Ибн-Хакимом.
– Я знаю, – сказал халиф, – что ты прямой, честный и разумный человек. Скажи мне откровенно, какой из командиров, по твоему мнению, имеет достаточно талантов и военного опыта, чтобы довести войну до победного конца.
Ибн-Хаким, хотя и не был йеменитом, без колебаний ответил, что всеми необходимыми качествами обладает только Мухаллаб.
– Но ведь он болен, – сказал халиф.
– Вовсе не его болезнь, – ответил Ибн-Хаким с многозначительной улыбкой, – мешает ему принять командование армией.
– Я тебя понял, – вздохнул халиф. – Похоже, Бишр намерен последовать примеру Халида.
После этого Абд аль-Малик послал Бишру категорический приказ поручить командование армией Мухаллабу, и никому другому. Бишр неохотно подчинился. Мухаллаб послал ему список военных, которых он хотел зачислить. Правитель вычеркнул из него имена самых храбрых и опытных людей. Потом он призвал к себе Ибн-Михнафа, командовавшего вспомогательными войсками, и сказал ему: «Ты знаешь, что я доверяю тебе и ценю. Если хочешь сохранить мою дружбу, делай то, что я говорю: не подчиняйся приказам варвара из Омана и постарайся сделать так, чтобы все его планы были сорваны». Ибн-Михнаф поклонился, и Бишр решил, что это означает согласие. Но он неправильно понял своего человека. Ибн-Михнаф принадлежал к той же расе, более того, к тому же племени, что Мухаллаб, и не имел ни малейшего желания играть нелепую роль, предложенную ему правителем. Выйдя из дворца, он сказал своим товарищам: «Мальчик сошел с ума, если считает меня способным предать самого знаменитого вождя моего племени».
Армия под командованием Мухаллаба начала военные действия, и, хотя в ней было мало самых храбрых солдат и лучших офицеров, ей удалось вытеснить хариджитов сначала от Евфрата, потом из Ахваза и Рамхормоза, что в 100 милях к северо-востоку от Басры. Серия побед была внезапно прервана известием, что Бишра больше нет. Того, что этот недотепа не сумел добиться при жизни, он достиг своей смертью. В армии возникло замешательство. Считая – таков был эгоизм этих людей, – что война касается только арабов Басры, солдаты из Куфы взбунтовались и в полном составе, под командованием Ибн-Михнафа, отправились домой. Большинство солдат из Басры последовали их примеру. Еще никогда на протяжении длительного периода борьбы угроза не была такой острой и реальной. Ирак стал жертвой полной анархии. В нем не осталось ни власти, ни дисциплины. Люди Бишра в Куфе грозили дезертирам смертью, если они не вернутся на свои места, но те не обращали внимания на угрозы и расходились по домам. Все равно их некому было наказывать. Довольно скоро хариджиты смяли горстку храбрецов, сохранивших верность Мухаллабу, преодолели все прежние барьеры и хлынули в Ирак. Несчастные, попавшие в руки этих фанатиков после поражения Абд аль-Азиза, были закованы в цепи, брошены в темницы и оставлены там умирать от голода. Кто мог быть уверенным, что хариджиты не уготовили такую же судьбу для всех «язычников» провинции? Очень многое зависело от нового правителя. Если выбор халифа окажется таким же неудачным, как во всех предыдущих случаях, Ирак будет потерян.
Абд аль-Малик назначил Хаджаджа. Тот, находившийся в Медине, когда узнал о назначении, немедленно направился в Куфу. Это было в декабре 694 года. Его сопровождало только двенадцать человек. По прибытии он направился в мечеть, где собралось население, предупрежденное о его прибытии. Он вошел, с мечом на поясе, держа в руке лук. Его лицо было частично скрыто свободными складками тюрбана. Поднявшись на кафедру, он направил неуверенный блуждающий взгляд на собравшихся – Хаджадж был близорук – и некоторое время хранил молчание. Посчитав затянувшееся молчание признаком нерешительности, горожане вознегодовали. Пусть они не были отважны в делах, но в речах всегда оставались дерзкими и вызывающими, особенно когда выпадал случай оскорбить правителя. «Будь они неладны, эти Омейяды, доверяющие управление нашей провинцией идиотам!» – воскликнул один. А другой, не мудрствуя лукаво, предложил бросить камень в голову нового правителя. В это время Хаджадж нарушил молчание, которое столь упорно хранил. Новатор в ораторском искусстве, как и в государственной деятельности, он начал свою речь не с привычного восхваления Бога и пророка. Сдвинув тюрбан, закрывавший его лицо, он неожиданно начал читать стихотворение древнего поэта Сухайма ибн Васила:
– Я восходящее солнце. Я преодолею все препятствия. Да будет известно, мне достаточно всего лишь открыть себя. – Сделав паузу, он продолжил медленно и торжественно: – Мне известно, что головы созрели для урожая. А кто жнец? Я – жнец. Между тюрбанами и бородами, которые закрывают грудь, я вижу кровь – кровь!
Далее он продолжил речь немного живее:
– Клянусь Аллахом, люди Ирака, я не тот, кто бежит от грозного взгляда. И я не подобен верблюду, который скачет галопом, напуганный грохотом пустого бурдюка. Чтобы определить возраст коня и его пригодность к работе, смотрят на его зубы. Мои зубы тоже были осмотрены – зубы мудрости на месте. Предводитель правоверных достал стрелы из колчана, разложил их и внимательно осмотрел каждую. Они все выдержали испытание, но он выбрал самую остро заточенную и прочную. Эта стрела – я. Вот почему он послал меня к вам. Долгое время вы шли по тропе анархии и мятежа. Но теперь – в этом я могу поклясться – я буду относиться к вам, как к терновым кустам, которые люди собирают для топлива и связывают в вязанки. Я буду наносить вам удары, как погонщик бьет верблюдов, остающихся на пастбище, когда другие собираются в табун. Запомните, я всегда делаю то, что говорю, выполняю то, что наметил. Видя след на песке, я всегда нахожу, кому он принадлежит. Предводитель правоверных приказал мне выдать вам плату и отправить на поле боя, где вы должны сражаться под командованием Мухаллаба. Даю вам на подготовку три дня. Клянусь всем святым, как только эти три дня истекут, я обезглавлю каждого, кто не тронется в путь. А теперь, юноша, зачитай письмо халифа.
И сопровождавший Хаджаджа юнец прочитал слова:
– «Абд аль-Малик, предводитель правоверных, шлет приветствия мусульманам Куфы…»
На это люди, как правило, отвечали: «Привет тебе, предводитель правоверных!» Но не в этот раз. Аудитория хранила ледяное молчание. Хотя люди инстинктивно чувствовали, что нашли настоящего хозяина в этом ораторе, стиль которого так непривычно груб и резок, энергичен и цветист, но пока они не могли признаться в этом даже самим себе.
– Стой! – вскричал Хаджадж чтецу и снова обратился к аудитории: – Предводитель правоверных поприветствовал вас, а вы не посчитали нужным ответить? Неужели я должен преподать вам урок вежливости? Начни еще раз, юноша!
Эти простые слова Хаджаджа прозвучали так угрожающе, а выражение его лица стало таким ужасным, что, когда чтец опять дошел до слов «шлет приветствия», все собравшиеся в один голос закричали:
– Привет тебе, предводитель правоверных!
Аналогичный метод с таким же успехом был применен в Басре. Многие жители города, узнав о том, что было в Куфе, даже не стали ждать приезда нового правителя, а сразу отправились в армию Мухаллаба, и достойный военачальник, приятно удивленный необычайным рвением людей Ирака, радостно воскликнул: «Слава богу! Наконец в Ираке появился настоящий мужчина!» Горе тому, кто осмелиться выказать сомнение или даже слабый намек на сопротивление. Человеческая жизнь в глазах Хаджаджа мало что значила. Некоторым людям пришлось убедиться в этом на собственной шкуре.